Мальчик из-под небес(ной)

Антон замечает его сразу. Чистенький, одетый с иголочки чувак выделяется из серой массы прохожих, как радужное пятно. Парень выходит из метро и идёт по направлению к их логову — месту, которое таким, как он, десятой дорогой желательно обходить. Идёт вразвалочку, не торопясь, слегка покачиваясь в такт, наверное, музыке в наушниках, но проводов не видно — значит, вкладыши. Богатенький, должно быть, буратино, такой-то им и нужен. — Пацан, есть мелочь? Антон затягивается почти докуренным бычком и материализуется из тени, преграждая путь парнишке, в недобрый час решившему сократить путь от метро. Тот вздрагивает от неожиданности, окидывает взглядом вопрошающего, хотя назвать вопросом вымогательство можно лишь с натяжкой. Антон уверен в том, что выглядит пугающе. Его высокая фигура возвышается над абсолютным большинством людей, кольца на пальцах напоминают кастеты, а несколько стоящих за спиной дружков придают веса его и без того бесспорному авторитету. Антон Шастун — глава местной тусовки маргиналов, и вся округа знает, что связываться с ним не стоит. Вот только этот поц, похоже, ещё не в курсе, иначе бы какого хрена сунулся сюда один, ещё и вырядился, как последний пидор. На парне джинсы, узкие настолько, что кажутся лосинами. Расстёгнутая куртка — походу, он вертел осеннюю погоду, иначе б не выёбывался, потому что под ней чёрная футболка явно дизайнерской работы с надписью по-английски — Антон не ебёт, как переводится, да и не похуй ли вообще? Важнее то, что он сейчас вытрясет из франта лишние деньжата, а то, что лишние, понятно и ежу. Прикид чувака, по Антоновым экспертным оценкам, стоит больше, чем всё его нехитрое имущество, которого раз-два, и дальше можно не считать. И это нереально бесит, что одним людям в блядской жизни всё дано, а другие — Антон Шастун, и вот сейчас он восстановит справедливость. Антон делает шаг вперёд, устрашающе вскидывает голову и ловит взгляд незнакомца, вкладывая в свой побольше холода. Тот парень вдруг меняется в лице, изучающе оглядывает Антона, и ему даже кажется, что страх в глазах напротив уступает место интересу, хотя что интересного может представлять собой простой московский гопник? Но тот стоит и смотрит, немного даже улыбаясь, и выглядит так, словно его окружила не шайка подзаборных гопников, а лучшие друзья пришли на день рождения и водят хоровод, и на вопрос «кого хочешь выбирай» чувак отвечает в пользу Антона. Он чувствует, как парень ощупывает взглядом его лицо, задерживаясь на губах, перемещается на шею, на выпирающий кадык, спускается всё ниже — грудь, живот и ноги в адидасовских штанах с вытянутыми коленками. Парень кивает одному ему известным мыслям, и Антон чувствует себя так, будто только что прошёл некий фейс-контроль, хотя до этого ни один вышибала на входе в мало-мальски приличный клуб Москвы не удостаивал его даже лёгкого наклона головы. У незнакомца пронзительные голубые глаза, тёмные волосы, и ростом он совсем немного ниже, и Антон в упор не понимает, зачем ему вся эта информация. И всё это чертовски не по плану. Антон не догоняет, что не так. Он, как обычно, с лёгким перегаром, не озабочен свежестью толстовки и штанов и чистотой кроссовок, дымит дешёвым куревом как паровоз и воплощает собой собирательное понятие «контингент», которым оперирует риэлтор, когда не советует смотреть квартиру «в том районе». Обычно люди перед ним себя так не ведут. Они тушуются, выкладывают деньги, унижаются от страха или стараются сбежать, а этот молча пялится уже несколько долгих секунд и даже не делает попыток выбраться из этой, максимально для него ебучей, ситуации. Может, он просто тупой и не вдупляет, во что вляпался? Но взгляд парнишки умный, насколько можно судить о наличии или отсутствии ума во взгляде своей отбитой головой с куриными мозгами — блять, вот он и ударился в рефлексию. Антону некомфортно, теперь он сам слегка тушуется. Радуясь, что в сумеречном свете не видно, как покраснели уши, он гаркает, пытаясь навеять жути голосом, но почему-то срывается на высокую ноту и козлит: — Оглох, гони бабосы, говорю! Однако парень вновь не оправдывает Антоновых ожиданий и вопреки всем вариантам поведения, излюбленным такими лохами, выдаёт: — А как тебя зовут? Антон чуть не проглатывает от неожиданности бычок, заходится в приступе кашля и смахивает выступившие слёзы. Такое у него впервые. — Охуел?! — Чё ты с ним возишься, Антох, давай уделаем козла, — кидает кто-то сзади, вроде Стас, но он не обращает внимания. — Значит, Антон, — с улыбкой повторяет незнакомец, слегка растягивая слоги. — Будем знакомы, а меня — Арсений. Вот это ни хуя себе приятно познакомиться! Похоже, у этого Арсения — а имя-то какое бесючее, точно как у пидора, тьфу! — не только деньги, но и зубы лишние, иначе нахуя он, сука, давит лыбу во все имеющиеся тридцать два?! У Антона чешутся кулаки, чтобы уменьшить количество бивней у этого ископаемого — откуда он вообще тут, нахрен, взялся? — но вместо этого он стоит как пригвождённый и тупо хлопает глазами. Парень вероломно пользуется ситуацией, ловко подныривает под руку, и убегая, кидает через плечо: — И кстати, мелочи нет. Двадцать первый век на дворе, Антон, карты у всех! И со смехом мчится прочь. Антон выходит из прострации лишь через несколько мгновений, и с громким: — Ссу-у-ка! — пинает ногой ни в чем не повинный мусорный бак. Слышится грохот металла, дружки Антона тоже смачно ругаются, глядя вслед удаляющейся щуплой фигуре студента, исчезающей в соседнем квартале. — Шаст, мы его выследим! — пытается выслужиться Матвиенко, и несколько неровных голосов поддакивают ему: — Да, на коленях будет ползать, падла! — вторит Макар, и Антон плюёт на землю и достаёт которую за день сигарету. — Не надо, сам вернётся, — бросает он, щёлкая зажигалкой. На самом деле Антон не хочет, чтобы тот вернулся. И он не понимает почему.

***

В последующие несколько дней Антон начинает курить ещё больше, чем обычно. Не то чтобы он считал выкуренные сигареты — ещё чего, он в подворотне, а не на ментальной арифметике. Да и вообще простому московскому гопнику позволительно дымить сколько душе угодно, но в последнее время курить он стал действительно много, слишком много даже для него. Ёбаный ботаник! Это он во всем виноват. Уж сколько дураков повидал Антон на своём веку, но такого надо ещё поискать. Его, кстати, нашли и прописали пару раз под дых для профилактики — он сам не видел, Журавль начирикал. Антон выслушивает рассказ, почему-то морщась, будто сожравши килограмм лимонов. Он не знает, с какого перепугу не хочет выяснять подробностей этой стычки. Зато теперь уж точно не появится Арсений в их районе. Антон так думает до следующей недели, но вот наступает очередной будний вечер, и ему хочется протереть глаза, чтоб отогнать видение: от станции метро уже знакомой пидорской походкой идёт тот самый парень, идёт, зараза, прямо к ним! Антон охуевает: он ничего не употреблял, не может быть, что ловит глюк, но глюк всё приближается, и если Антон не ошибается, тот снова лыбится, да так, что освещает это богом забытое место похлеще фонарей вдоль центрального шоссе. На принятие решения хватает пары секунд. — Так, хули киснем тут, братва? Айда до тёлок, у Кузнецовой предки свалили на ночь! — блатует он всех, и одобрительный гомон слышится в ответ. Потрахаться на шару все горазды, и Антон радуется внезапно проснувшемуся таланту пати-мейкера. О том, как вытянется лицо Кузни при виде завалившей к ней толпы, он решает подумать потом. Антон направляет друганов в сторону от той тропы, по которой шагает Арсений, неловко оборачиваясь и удостоверяясь, что никто не стоит у него на пути. Студент проходит беспрепятственно — Антон убеждается в этом, продолжая вертеть головой, — и что-то вроде разочарования мерещится ему в опущенных плечах и удаляющейся спине. Антон доволен тем, как ловко провернул манёвр, но неприятный червячок сомнения внутри подсказывает ему: это не конец. С интуицией у него всегда было нормально, именно она оберегала его от стражей порядка и конкурирующих шаек в тёмных закоулках столицы. Не врёт она и на этот раз: Арсений становится частым гостем в их излюбленном местечке. Он настолько не вписывается в окружающую действительность, что моментально становится объектом повышенного внимания со стороны его дружков, и Антон уже не знает, как этому помешать. В том, что помешать хочется, он даже себе старается не признаваться. И уж тем более он не раскроет свой секрет скучающей, жадной до развлечений шайке гопников, которым каждый раз в прикол подоёбываться до прилежного студента, идущего из универа, в то время как сами они, с горем пополам сдав блядский ЕГЭ, болтаются по улицам с карманами, полными семок, и вливают в себя дешёвое пойло. Арсений не похож ни на кого, он совершенно другой. Иначе выглядит, иначе говорит. Даже пугается Антоновой компашки — и то иначе. Во взгляде голубых глаз помимо очевидной паники Антону всегда мерещится какой-то странный потаённый интерес, когда его дружки окружают со всех сторон беззащитного парня и, выворачивая наизнанку карманы, прогоняют его, отвесив пару затрещин. И есть что-то безумно странное во всём поведении Арсения— что-то ускользающее от Антона и выходящее за рамки его понимания. Хотя, какое, в жопу, понимание — он же гопник. И всё же о некоторых вещах не задуматься было нельзя. Почему Арсений, регулярно огребая от шайки бездельников, ни разу не нажалуется на них, как это делают другие ботаны? Приводы в полицию были для Антона и его друзей обычным делом. И хоть доносчики впоследствии получали за свой чрезмерно длинный язык по рогам, в конечном итоге приставания к ним прекращались, ибо себе дороже. Неровен час, заяву накатают, и будет Антон со товарищи сидеть не привычные пятнадцать суток, а мотать приличный срок. Но нет же, тишина. Допустим, Арс — такой вариант имени устраивает Антона больше пафосного полного — не стукач. В Антоновой шкале ценностей это достойно уважения, но не объясняет одного: какого хуя, имея три — блять, три! — дороги, которыми можно добраться от метро до жилого квартала, этот придурок раз за разом выбирает ту, где отродясь не было фонарей, зато схлопотать фонарь под глазом — как два пальца об асфальт. Асфальта здесь, кстати, тоже не было и в помине. Ведь вроде не тупой, раз в универе учится, а таких элементарных вещей понять не может, с завидным постоянством нарываясь на «Займи сотню», «Дай позвонить», «А чё ты вырядился, как петушара, а может, ты и есть петушара?» Как в старом анекдоте про женщину, которая ходила ежедневно там, где её насиловали, и сообщала мужу, что завтра пойдёт опять. Серьёзно, мазохист он, что ли? Антон не знает, как выглядят мазохисты, но Арсений в его представлении на мазохиста не похож. Почему тогда?.. А главное, зачем во время стычек с их компашкой он так отчаянно и пронзительно смотрит Антону в глаза? От этих взглядов мурашки по коже, ему не то чтобы студента жалко — ещё чего, лоха жалеть! — а просто как-то… ну, не по себе. Как будто он вовсе не предводитель этой шайки-лейки, а, блять, Арнольд Шварценеггер из Терминатор-2, Человек-паук и Робин гуд в одном флаконе. Спаситель, в общем. И если первые разы Антон думает, что ему ненароком показалось, потом он уверяется, что это так и есть: Арс смотрит на него с мольбой о помощи и… Непонятная херня. Антону неуютно, насколько неуютно вообще может быть парню, который провёл своё детство на улице в попытках избежать тумаков от отца. Всё было — ночёвки под дверью, разбитые в кровь губы, брови и костяшки пальцев, драки стенка на стенку с зарвавшимся наглецами из других районов, но он никогда не пасовал, достойно отстаивая своё право быть лидером, за что заслужил уважение не только своих пацанов, но и окрестных. В радиусе нескольких километров все знали, что к Антону лучше не соваться, что он крутой чувак, а вот теперь в очередной раз крутой чувак стоит напротив глупого, рискующего почём зря ботаника и неотрывно смотрит на него. — А сиги где? — вытащив все чеки и жвачки, грубо рычит Макар, хватая страдальца за грудки. — Вы же знаете: я не курю, да и вам не советую, — робко отвечает тот, скашивая глаза вбок — туда, где стоит Антон, и глядя опять только на него. — Хули ты косишь глаза, как китаец?! На меня смотри, козлина, — трясёт его Макар, и Антон в этот момент почему-то особенно злится, выхватывает из медвежьих лап приятеля проповедника здорового образа жизни и тянет его на себя. Футболка Арса задирается, окольцованные пальцы касаются голой кожи боков, и Антон вздрагивает оттого, какая она нежная и тёплая. Он чувствует на губах сбившееся дыхание — боится, наверное, вот и пыхтит тяжело — тело в его сильных руках обмякает безвольной куклой, и Антон теряет грань между «схватил, чтобы не вырвался» и «держит, чтобы не упал». — Чё ты сказал, а ну-ка повтори? — прямо в губы. — Курить вредно, Ан-тон, — от звука собственного имени передёргивает: дружки обычно кличут его сокращённым вариантом фамилии, а этот Арсений, чёрт бы его побрал, ещё так смачно растягивает слоги. Последний раз его так называла мама, и нотки заботы в голосе выбешивают, он готов взорваться, как слышит добивающее продолжение, которое сносит к херам все его намерения: — И кстати, нет такого слова «чё». «Чё» — по-китайски «жопа». На губах Арсения улыбка, в глазах мелькают огоньки, пляшут бесята, и Антон не понимает, откуда в его голове такие поэтические сравнения и почему он думает об этом вместо того, чтобы въебать наглецу — тот слишком очевидно охуел — въебать, да так, чтоб выбить навсегда охоту ходить этой дорогой, ежедневно нарываться, испытывать его терпение и смотреть, смотреть, смотреть своими блядскими глазами! С-сука! Но что-то в их глубине держит Антона, и это точно не страх — Арсений не боится, теперь это очевидно. Специально, что ли, провоцирует его? — Учить меня, блять, вздумал? А может быть, ещё чему научишь? — Может быть, и научу. Антон швыряет Арсения на траву, тот падает, роняя сумку. Она расстёгивается, и учебники вываливаются на увядшую осеннюю траву. Студент, распластавшийся на земле, выглядят пиздецки беззащитным, но он не закрывается от возможных ударов, не пытается бежать, он беспрестанно долбит на Антона снизу вверх, и от этого просто выносит. — Пошёл отсюда, живо, я сказал! — шипит Антон, стараясь не смотреть, как охуевше пялятся его друзья: они были уверены, что ботан выхватит по полной, но главарь разрешил ему уйти, вот это да! Его решение никто не рискует оспаривать, и, хоть ударить безнаказанно лежащего наверняка хочется многим, парни стоят и молча наблюдают, как медленно, не разрывая зрительного контакта, Арсений встаёт с земли и собирает книжки в сумку. — Чтоб больше тут не появлялся! — бросает Антон и, развернувшись, быстрым шагом идёт по направлению к заброшенной беседке. — Тох, ты куда? — удивляется Макар. — Ой, отъебись, поссать уже нельзя? — бросает он, оставляя приятеля охуевающе моргать и переглядываться с другими. — Чё это с ним? — недоумённо тянет Стас. — Тебе ж сказали, чё — по-китайски жопа, — ржёт Матвиенко, тут же получая втык. Удаляясь, Антон слышит, что друзьям уже не до него, и это очень кстати, ведь он никак не может в данный момент быть с ними. Не может, как обычно, перекидываться тупыми, ничего не значащими фразами, не может находиться рядом, не может делать вид, что всё в порядке, потому что это ни хуя не так. Потому что после стычки с Арсением у него стоит.