— Вот, разувайся, проходи. Ванная направо по коридору. Сейчас полотенце принесу, и надо раны обработать.
Арсений по-хозяйски суетится, впуская Антона в квартиру. Учитывая внешний вид последнего, они решают не пугать его родителей до предынфарктного состояния и идут к Попову, который, слава небесам, живёт один. Антон, конечно, для начала ради приличия отказывается, а сам держит скрещенные пальцы, чтобы Арс не передумал его звать. Но тот даже не колеблется в своей уверенности, что Антону требуется отдых и покой, а боевым ранениям — уход, который он, Арсений, как раз таки способен обеспечить.
Их поцелуй со вкусом крови на заброшенной стройке стоит в памяти у обоих, отдаётся в висках жаждой жизни и ощущением чудесного спасения от казавшейся неизбежной гибели. Они целуются как в последний раз, хотя по факту в первый, даря друг другу боль и наслаждение и не желая отрываться.
Обоих бьёт крупная дрожь, и непонятно, вызвана она адреналином, возбуждением или банальным холодом, ведь на дворе отнюдь не май. Осознавая, что там нельзя оставаться долго, Арсений первым отстраняется от Шаста и зовёт его к себе домой.
Как заправский доктор раскладывает он пузырьки с йодом, лёд для компрессов, троксевазин и обезболивающее, а сам ловит флэшбэки от того, как совсем недавно Дима Позов врачевал его, теперь кажущиеся пустячными, раны.
Первый шок от произошедшего проходит, тело нещадно болит в местах ударов, и кажется, что они — везде. Но важно то, что им обоим удалось спастись, и что Антон — подумать только! — шумит водой в его ванной и смывает следы мортал комбата.
Одежда обоих испорчена, и Арс даёт своему ночному гостю домашний костюм с принтом из обезьянок. Антон ворчит, что при других обстоятельствах никогда бы не надел этот пидорский прикид, и «Ты вообще себя видел, как ты по улицам ходишь? За такое можно и люлей отхватить».
И оба смеются, что и так отхватили по полной программе вовсе не за какие-то шмотки.
«За любовь» — думает Арс. И готов повторить ещё тысячу раз, если так будет нужно.
Антон говорит «спасибо», наверное, чаще, чем когда бы то ни было в жизни; безропотно даёт обработать свои раны, не спорит, когда Арс укладывает его на диван и даже шлёт смс-ку родителям, что ночует у друга, но наотрез отказывается звонить в скорую помощь и ехать в больницу:
— Знаю я этих коновалов, залечат до смерти.
Арс поднимает руки в примирительном жесте:
— Ну хорошо, хорошо. Я сам тебя полечу.
— А-а, жжётся как, — Антон сжимает кулаки, превозмогая боль от проникающего в раны антисептика. — А если бы не ты, то ничего б уже не жглось. И не болело никогда. Мне охуенно повезло с тобой, Арсюх.
«Мне тоже» — думает Арсений.
— Как классно всё-таки ты их отделал! — не устаёт восхищаться Шастун. — Где ты такому научился? — он еле шевелит губами, пытливо вглядываясь заплывшими глазами в Арса. Тот выглядит не лучше: ссадины на лице, разбитый нос, и только взгляд синих глаз блестит, направленный на Антона.
— В Китае, в Шанхайском монастыре. Я жил там несколько лет назад, изучал боевые искусства.
— Охренеть, — Антон пытается покачать головой, но, почувствовав резкую боль, решает воздержаться от проявления эмоций.
— Что в этом странного? — Арс невинно хлопает пушистыми ресницами, Антон на несколько секунд залипает на это зрелище, но всё же вспомнив, о чём шла речь, выдаёт предположение:
— Да нет, ничего, если ты в театральном учишься. Актёр из тебя прирождённый! Так развести всех, — усмехается парень. — Мы думали вообще-то, что ты лох и бо́тан… Так, подожди! — лицо Антона озаряется какой-то новой мыслью. — А что ж ты Журавлю не навалял, когда он на районе тебя нашёл? Ты ж явно мог…
— Какому журавлю? — Арсений хмурится. — Ты бредишь, Тох, голова закружилась? — обеспокоенно прижимая тыльную сторону ладони ко лбу Шастуна. — Давай всё-таки скорую.
Антон внезапно понимает.
— Вот пиз… трындабол. Да Димка Журавлев, друган из моей шайки, — объясняет он Арсению. — Нагнал мне, что прописал тебе люлей.
— Не знаю никакого журавля, — всё ещё недоверчиво тянет Арсений. — У меня в детстве только попугай был.
— И офигенный тренер по единоборствам, судя по всему.
Арсений улыбается, подмигивает неподбитым глазом.
— А слабака-то строил из себя при пацанах моих… — Антон качает головой. — Спектакль специально для меня устраивал, а, кунг-фу панда? — берёт Попова за руку, переплетая пальцы.
Прикосновение пускает электрический разряд по телу. Арсений наслаждается контрастом приятного ощущения с пульсирующей во всём теле болью и отвечает спустя пару секунд:
— Мне мама в детстве говорила, когда стеснялся рассказывать стих у доски: найди самые добрые глаза, смотри в них и ничего не бойся.
— Бояться тебе точно было нечего, с твоей-то подготовкой, — соглашается Антон и тут же вопрошает, вкладывая максимум скепсиса в голос: — И типа я был самым добрым?
Арсений долго ничего не говорит, перебирая пальцами спутанные пшеничные волосы. На отросшей чёлке видна запёкшаяся кровь, и парень старательно обходит это место, чтобы не причинить боль.
— Ты лучше, чем ты думаешь, Антон, — протягивает наконец задумчиво, спускаясь ладонью по щеке. — Я вижу твою суть, не распыляясь на оболочку. Вся эта мнимая жестокость и бравада, всё это окружение твоё, — Арсений обводит взглядом пространство, — напускное.
— А-арс, что ты несёшь? — Антон кривится. — Всё это отдаёт энергией третьего глаза, ведической силой и прочей хернёй. Ты ведь не Ванга. А я — обычный гопник, — Шаст пожимает плечами. — Хотя, ты знаешь, я ж на работу устроился, — сообщает он с гордостью. — Правда, мне пока лучше не появляться там в таком виде…
Арсений оживляется:
— Вот видишь! Я был прав. Что за работа?
Антон тушуется.
— Работа и работа, как у всех.
— А как у всех? — в глазах Арсения смешинки.
— Блять, Арс… Ой, извини, я материться не хотел, — осекает сам себя Антон и бегает глазами по комнате в поисках незримой поддержки, но не найдя её ни в равнодушных дверцах серванта, ни в отражении плазменной панели, опускает взгляд на свои покрытые ссадинами пальцы и мямлит: — На автомойку я устроился, а что такого? — с нотками наезда в голосе.
Арсений смотрит с бесконечной нежностью, качает головой.
— Какой дурак.
— Да в смысле? — вскидывается Антон, разрываясь между таким привычным ему быкованием и обидой на человека, в глазах которого хочется выглядеть лучше, — там и хозяин адекватный, и платят хорошо: вон, я за смену трёшку заработал, — и всё же надувает разбитые губы. Слова Арсения больно бьют в самое сердце. Чёрт, он ведь так и знал, что Арс разочаруется, едва узнав о нём хоть что-то!..
— Дурак, — ласково повторяет Арсений, — раз думаешь, что я способен хоть на йоту осудить тебя. Ты ведь не представляешь даже, как я тобой горжусь. И тем, что ты теперь работаешь, — Арс гладит по плечу, — и тем, что ты ни разу не курил с тех пор, как мы убежали, — рука скользит к предплечью, медленно лаская выступающие вены на бледной коже, — и тем, как ты сражался с теми отморозками, как защищал
нас…
Арсений говорит и гладит, а Шаст плывёт от ласковых слов, обращённых к нему: ну и дела! — им кто-то гордится. Антон привык вызывать в людях лишь отвращение и страх, ещё желание свалить подальше, но только не вот это всё, и он бы постарался усомниться, но не улавливает в чужих словах ни капли фальши. Их смысл льётся в его мозг медовой патокой, а Арсений добивает:
— И мне неважно, в какой семье ты родился, чем занимаешься и то, что материшься, тоже. Ты нравишься мне настоящим, таким как есть.
Антон зажмуривается, пытаясь выровнять сбившееся дыхание, а это невозможно сделать, продолжая смотреть на источник «помех». Всё это слишком для него, его закалённый тёмными дворами организм не рассчитан на такой накал нежности, и парень растворяется, как кусок рафинада в стакане чая.
Нужен. Нужен
любым.
Попов не трогает ничего, кроме руки, но градус интимности зашкаливает, бархатный голос завораживает, и к концу фразы, спустя несколько ласковых движений Антон чувствует, как в жилах закипает кровь и в глубине его израненного тела закручивается узел возбуждения.
Антон берёт ласкающую его руку, прижимает к губам, целует, немного морщась.
Он тянется к Арсению, приподнимаясь на подушках, невзирая на саднящую боль в отбитых рёбрах; тянется, как цветок к солнцу в погоне за светом и теплом. И пусть Антоха по своей природе скорей напоминает неприхотливый кактус, эти колючие растения тоже нуждаются в любви и умеют цвести.
Каким бы сильным ты ни был, чья-то нежность всё равно оказывается сильнее.
Антон ведёт ладонью по щеке, нащупывая лёгкую щетину, запускает пальцы в тёмные волосы, легко надавливает на затылок, притягивая — нет, приглашая Арса - приблизиться, соприкоснуться, слиться губами.
Тот оставляет на лбу Антона невесомый поцелуй и качает головой:
— Не сейчас, герой. Тебе надо выспаться.
— На том свете отосплюсь, — Антон раздосадован.
— Тебе туда рано ещё, — смеётся Арсений. — Давай сначала подлечимся.
— Что там лечить, — ворчит Шаст, нехотя отстраняясь, — как на собаке заживёт.
Арсений поправляет одеяло, желает ему спокойной ночи и идёт в ванную, потому что сам ещё не приводил себя в порядок и выглядит, как последнее пугало. Ну и возможно потому, что и его организм отреагировал на близость человека, с которым наконец-то — Арс уверен в этом — они вскоре сойдутся в совсем другом батле.
Когда он возвращается в комнату и приближается к единственному спальному месту, Антон на нём выглядит спящим. Арс аккуратно ложится рядом, пытаясь не потревожить, и слышит в ночной тишине:
— Я благодарен тем придуркам, что на меня напали. Всё стоило того, чтобы быть сейчас рядом с тобой.
***
— Ну ёбаные голуби! Люди, которые их кормят, будут гореть в аду, — Антон остервенело натирает губкой, щедро пропитанной автомобильным шампунем, капот серебристого Фольксвагена, пытаясь отодрать намертво присохший птичий помёт. — Совершенно бесполезные птицы.
— Разносчики заразы, как летающие крысы, — соглашается с ним Воля.
— И миссия моя почётная и завидная: я борюсь с дерьмом во имя чистоты.
Оба хохочут: Антон — упёршись лбом о руку с намыленной губкой, начальник — едва не подавившись чаем, с которым вышел в бокс проверить, как дела.
— Да ладно тебе, Шаст, расслабься, — говорит Павел, утерев потёкший носом напиток, — оставь ребятам немца. Давно уже дневную норму сделал, всех денег-то не заработаешь. Мне из-за тебя и так придётся скоро нормативы пересматривать, стахановец ты мой.
Антон усмехается, направляя напор воды из шланга на покрытый пеной бок освобождённой от птичьих отметин машины:
— Я молодой, здоровый, Пал Алексеич, на мне пахать надо!
— От работы кони дохнут, Шастун. Ох, и прижучат меня профсоюзы за эксплуатацию рабского труда, — качает головой начальник в деланом отчаянии. — Вот, кстати, и они, — кивает он в сторону выхода из бокса.
Проследив за взглядом, Антон мгновенно расплывается в улыбке, выключает подачу воды, спешит навстречу своему неожиданному, но такому желанному гостю.
— Арс! Ты опять, ну не стоило, правда, — Шастун смущённо краснеет кончиками ушей, обнимая посетителя и косясь на шефа: заметит ли он нечто большее в задуманных дружескими объятиях. И видит краем глаза, что Воля равнодушно отвернулся к полке с полиролями и расставляет их в одному ему известном порядке. — Я ведь не маленький, сам бы дошёл…
— Знаю я твоё «сам», — Арсений ворчит, берётся за шлёвки Антоновых водонепроницаемых штанов, легонько теребит. — Пока всю грязь московских пробок не отмоешь, не дождусь тебя дома.
Внутри Антона всё теплеет — даром, что бокс еле отапливается, а на дворе давно не лето.
Дома. Он родительскую-то квартиру особо не считает уютным гнёздышком, и кто бы мог подумать, что съёмная однушка на окраине Москвы станет ощущаться домом, лишь потому что в ней Арсений.
Потому что в ней Арсений, который ждёт его, Антона. Который третий день подряд приходит встречать его с работы, потому что за него боится. Впервые в жизни кто-то боится не его, а
за него.
— Да ладно уж, так и скажи, что охранять меня приходишь, чтобы опять не наваляли, — Антон посмеивается, хотя при воспоминаниях о том страшном вечере в груди до сих пор шевелится неспокойное чувство.
— Ты сам кому угодно наваляешь, — подмигивает Арс уже вполне здоровым глазом. — Ну, долго тебе тут ещё? Может, помочь? — и деловито закатывает рукава.
— В этом? С ума, что ли, сошёл? — хохочет Антон, оглядывая с ног до головы прикид парня. — Да твои шмотки стоят небось, как эта машина!
Арсений прикусывает губу, игриво кидает взгляд из-под пушистых ресниц.
— Если тебе мои вещи не нравятся… я снять их могу, — шепчет на ухо, смотрит красноречиво и беззастенчиво расстёгивает две верхние пуговицы на рубашке.
Антон сглатывает не пойми откуда взявшийся комок в горле, немного неестественно откашливается:
— Кхм, Павел Алексеевич, вы, вроде, говорили, что я могу быть свободен?
— Можешь, Шаст, — Воля жестом подзывает другого мойщика к недомытому Фольксвагену. — По тёмным переулкам только не ходите. Не хотелось бы вновь лишиться на неделю такого ценного кадра.
— По-моему, он компенсировал своё отсутствие сполна с тех пор, как вышел на работу, — подаёт Арсений голос.
— А ты адвокат его, что ли? — нахмуривается начальник, и Антон шипит:
— Ну Арс!
— Так, пулей отсюда, — машет руками Воля, Антон быстро скидывает робу, и они с Арсением выходят в ночь, накинув лёгкие куртки, потому что оба не умеют нормально одеваться, — чтобы пройдя несколько кварталов оказаться там, где по-настоящему тепло.
— Я расскажу тебе одну историю, — говорит Арсений, проворачивая ключ в замке.
Антон нетерпеливо переминается с ноги на ногу, пытаясь мысленно ускорить движения хозяина квартиры.
— Послушай, Арс, а может, подождёт твоя история? — Антон впечатывает парня в себя, едва они оказываются по другую сторону двери. — Я знаю, у тебя их дофига, мне очень интересно, правда, — срывает модный шарф и куртку. — Но блять, я больше не могу, когда ты так близко… — просовывает руки в задние карманы узких джинсов, надавливает пальцами на ягодицы, — Я не буддийский монах, я скоро взорвусь, Арс.
— Уверен, что она тебе понравится, — Попов шумно вдыхает воздух, пытаясь увернуться от жадных поцелуев в шею, по факту же лишь подставляя то одну, то другую сторону.
Дыхание Антона учащается, опаляет жаром ухо, и это нефигово возбуждает, но Арс справляется с собой и продолжает:
— Когда я жил в Китае, нас учили технике одной. Железная промежность называется.
Антон застывает с расстёгнутой до середины Арсовой ширинкой.
— Что?
— Железная промежность. Нас так тренировали выдерживать удары в пах, что они перестали причинять боль. Таким образом, благодаря этой тайной даосской технике, единственное уязвимое место мужчины…
— Ты сказочный долбоёб, — перебивает Антон, расстёгивая последнюю пуговицу на рубашке и припадая языком к маленькому соску.
— Почему? — стонет Арс, изо всех сил стараясь не забыть конец рассказа.
— Да потому что у меня рядом с тобой там всё и так железное, — Антон хватает Арсову ладонь и прижимает в доказательство к внушительному бугорку в штанах. — Без всяких тренировок.
Смех Арса переходит в хрип, он до последнего упрямится, что не мешает ему стягивать с Антона худи:
— Вечно ты не дослушаешь. А как же сила воли, умение держать себя в руках…
— Молчи. Держать тебя в руках сейчас буду я, — Шаст наконец освобождает стройные ноги из невероятно узких брюк.
— Помой хоть руки, кругом бактерии, микробы... — Арсений уже вовсю толкается бёдрами вперёд, не надеясь, что его послушают.
— Я мыл их весь рабочий день.
Им так друг с другом интересно, весело, не скучно, что разговаривать они перестают, лишь оказавшись полностью голыми на неразложенном диване. Антон собирает губами россыпи родинок, зарывается носом в тёмные волосы, вдыхая их невероятный запах, водит ладонями по мускулистому телу.
Кожа Арсения как бархат, а сам он — гибкий, сильный и сметающий своей невыразимой сексуальностью все прежние устои и стереотипы. Голубые глаза подёрнуты поволокой и смотрят прямо в душу, гипнотизируя, заставляя забыть обо всём на свете.
Арсений наблюдает, как Антон выцеловывает впалый живот и спускается ниже, к дорожке редких волос. Он не отводит глаз, когда Шастун неумело, но очень старательно накрывает губами трепещущий орган и пытается взять глубже. Антону сносит крышу неповторимым сочетанием невинности и разврата во взгляде.
За девятнадцать лет всей жизни ни одна девушка не вызывала в нём столько трепета, восторга и желания дарить наслаждение, как Арс. Антон безмерно нежен, ласков и осторожен: он медленно растягивает узкий вход, боясь причинить боль, но парень под ним извивается змеёй и умоляет не медлить.
Они так долго оба ждали этого.
Антон переворачивает Арса на живот, тот поворачивает голову, ловя губами поцелуи. Шастун не хочет торопиться: ему и так уже безумно хорошо, но плен горячих и упругих мышц, обхватывающих его со всех сторон, наращивает это ощущение в геометрической прогрессии.
Он поддаётся зову ощущений и ускоряется, на доли секунды выскальзывая из пульсирующего лона, чтобы тут же вернуться обратно — ближе, сильнее, настойчивее. Кровь шумит в ушах, все звуки меркнут, но парню кажется, что сквозь протяжные стоны и просьбы не останавливаться он слышит своё имя.
Арсений выгибает поясницу, как гимнаст на Олимпиаде, подаваясь навстречу Антону и утягивая его следом, и тот теряет управление собой и ситуацией — да, он сверху, но не он здесь правит бал. Шаст не справляется с нахлынувшими чувствами, неистово вбивается в пылающее тело, подстраиваясь под его ритм и ловя каждый стон.
Арсений творит что-то невообразимое, вращает бёдрами по кругу, утягивая Шаста, как воронка. Ещё несколько рваных толчков, ярких засосов на шее, проглоченных подушкой стонов — и они оба рассыпаются на мелкие кусочки и улетают на волшебную планету, где всё красиво и непонятно.
***
Парни вместе подходят к знакомой кучке гопников, мгновенно привлекая к себе внимание, и слышат реплики со всех сторон:
— Антоха! Ты куда пропал? — удивляется Стас.
— Ну наконец-то, бро, а то уж потеряли! — радуется Макар, видя их вожака живым и здроровым.
— Шаст, ходят слухи о крутом перце, который навалял Гольяновским, кто он? — восхищённо тараторит Матвиенко. — А ты, педрила, чё припёрся, от Антона отошёл, — добавляет он совсем недружелюбно, замечая Арса.
И будь Сергей немного повнимательнее, увидел бы и то, как они стоят плечом к плечу, и трепетный взгляд Антона на Арса, и то, как неуловимо за столь короткий срок подтянулся и облагородился их предводитель.
Шаст хлопает в ладоши:
— Так, слушаем сюда, братва, два раза повторять не буду. Это Арсений. Он теперь со мной. И это он помог мне справиться с Гольяновскими. И хоть Арсений не нуждается в защите — как вы уже, надеюсь, поняли, — я за него порву любого. Вопросы?
Вопросы ожидаемо отсутствуют. Парни учтиво отходят на несколько шагов от необычной парочки, исподтишка кидая взгляды и осторожно перешептываясь. И только Журавль как-то сникает и устремляет взгляд к носкам своих ботинок, как будто там транслируется трейлер ко второй части Аватара.
