Плоть и Кости

Вторник. Находившееся в окрестностях, это что-то отдавало запахом окислившегося металла и старой гнильцы. Возможно, что это были лишь запахи крови и мертвых тел. Воздух был влажный, так как не так далеко по масштабам карты, располагалось большое озеро, а где-то поближе были водопады, шум воды которых можно было услышать, немного навострив слух. На самом деле, солнце уже садилось, становилось прохладнее, чем было днем, а лес, освещенный солнцем, стал тонуть в алых тенях заката, превращаясь из сказочного, наполненного пением птиц, в опасные дебри с монстрами, выжидающими где-то там, в норах под листвой. Осенние листья, ярко бордовые, как старая кровь, желтые, как масло, и оранжевые, как подсушенная корочка домашнего хлеба, усыпали землю покрывалом. Словно они несколько лет падали с веток серых деревьев, друг на друга, создавая слоенный пирог, и никогда не разлагались. Но, конечно, вся эта куча листьев, этот мягкий естественный покров, был лишь явлением этой, еще не закончившейся, осени. Нельзя было сказать точно, чем был запах гнильцы и крови. Следствием или явлением. Был ли это плод разыгравшегося воображения Стайлза. Но он точно ощущал духи смерти, словно женщина с косой, пока он лежал без сознания, наворачивала вокруг него круги в ожидании. А, может, так оно и было. Ему было ужасно плохо. Без сил, понимания, четкости в голове. Без возможности встать или хотя бы поднять руку, чтобы проверить, есть ли она там, или он ее лишен, он ощущал себя умершим. И только интерес, вечно не угасающий внутренний огонь, немного разогрел его, заставив все-таки открыть — всего лишь открыть — глаза. И окунуться в воспоминание. Испугаться. Какой сейчас день? Сейчас же не утро после Хэллоуина, верно? Все выглядело точно, или почти, на первый взгляд, как тогда. Он снова на мокром покрове, не трава, но все так же цепляется и обволакивает как водоросли. И небо. Просачивается, словно прячется, за этими верхушками одинаковых — или почти одинаковых — деревьев. Но, чуть внимательнее, можно увидеть. Не то. Все иное. Не утро, а вечер. Закат более насыщенный и холодный. Не трава, а листья, под которыми обмерзлая одинокая земля. Верхушки деревьев создают другие узоры, другая дырявая салфетка, за которой то же самое, но в другом обзоре и цвете, небо. Видимо, то, что он помнит, вернее, припоминает, как пробуждающиеся воспоминания после сна о сне, было взаправду. И было не так давно. Он хочет не помнить. Забыть. И чтобы все не тревожило его. Но не может. Это начинает возвращаться и назойливо лезет в голову, как гости, которых ты просишь — вам пора, не приходите больше — а они не слышат. Глухи. И безжалостны. Эгоистичны. Приходят, открывают дверь своими руками, словно ключами, кидают одежки на твои вешалку и комод, и проходят прямо в грязной обуви дальше, как к себе домой. Ты в ужасе и в гневе. Но бессилен. Непрошенный уже здесь, и ты не можешь сказать нет — когда да сказали за тебя. Остается только вздохнуть, сжать кулаки и мило улыбнуться. Чай или кофе? Головная боль. Стайлз хмурится, и он бы был рад прижать ладонь к ноющему виску, тот зудит и гудит, но не может. Его запястья словно привязаны к чему-то. Он словно в доме Айкена, обездвижен, безволен. Словно… прижат кем-то другим. Но он смотрит — никого нет. Только природа. Природа, которой плевать, что происходит на ее территории. Природа, у которой всегда свои планы на все. И вряд ли она настолько бы стала заморачиваться, чтобы пытаться связать кого-то. Нет. Стайлз понимает, что его ничего больше не держит, он просто устал. Мышечная слабость. Физическое и моральное истощение. Где-то глубоко плещется импульс жизни — пытайся — но он ждет. Чего-то. Или кого-то. Он не знает. Он словно устал после длинного дня, залез в горячую ванну, прошло часа три, вода уже оледенела и пора бы встать, растереть себя полотенцем, но на это все нужна энергия. Или желание. У него нет ни того, ни другого. Опустошение. Депрессивное опустошение, словно после марафона очень грустных фильмов с плохими концовками. Он всегда ненавидел такие фильмы. Да и концовки в целом. Заключение, будь то точка, запятая, а может многоточие, оставляют после себя недосказанность, пустоту, забирают больше, чем отдают. Рядом шуршит листва. И это точно не ветер, потому что сейчас затишье. Скорее похоже, словно бежит пес. Стайлз часто слышит похожие звуки, когда соседка со своей псинкой проходит мимо его окна, нарочно медленно, словно желая, чтобы пес наделал побольше кучек на чужой территории, и Стайлз в них бы потом вляпался. За что эта милая старушка его так ненавидит, Стайлз не знает. Возможно, просто за то, что он молод и бодр, по крайне мере был недавно, а она давно уже нет, и это нельзя никак изменить. Время идет своей чередой. Туда, прямо, далеко, как поезд, движущийся в неизвестном направлении, и тебе остается только ехать и надеется, что конечная остановка тебе понравится, а не разочарует. Что-то скулит. Но не похоже на пса. Не совсем. Стайлз заставляет себя повернуть голову и видит волка, пушистого и темно-серого, местами черного волка. Он не встречал таких вживую в дикой природе. Разве что видел по «Дискавери» когда-то давно. И, может, единожды в зоопарке, в который они заглядывали вместе с мамой вечность назад, когда ездили семьей в соседний город на каникулы. Волк ведет себя не типично. Не кидается и не кусается. И Стайлз думает, может, тому его просто жалко, может, у волков тоже действуют принципы «лежащих не бьют», но вскоре он понимает одну интересную вещь. Откуда в их заповеднике, где несколько десятков нет никаких волков, волк? Это галлюцинация? Еще один сон, который кто-то внушает ему? Непохоже. Волк резко выдыхает через нос, дергая лапой, отчего буро-оранжевые листья вздымаются в воздух и плавно опускаются через мгновенье. Зверь выглядит встревоженным. Может, напуганным. Но не так, как пугаются при виде охотника, собирающегося выстрелить в тебя, или при виде высокой волны, которая вот-вот захлестнет. Это похоже на волнение, когда дорогой тебе человек падает вдруг перед тобой в обморок, или когда у твоего ребенка посреди ночи вдруг вскакивает температура под сорок, или когда в тебя врезается чья-то другая машина, когда ты за рулем, а на заднем сиденье у тебя любимый питомец в переноске, жаждущий встретиться с ветеринаром. Такое волнение. Странно, что Стайлз вообще его различает. У волка. Волк. Он смотрит на него. Что-то зудит в мозгах, когда он смотрит на него. Что-то… Волк издает звук, что можно распознать как: «Сейчас!» и, разворачиваясь вокруг своей оси, убегает куда-то вперед, за деревья, в сторону, откуда Стайлз слышит небольшой шум водопада. Возможно, именно из-за водопада чувствуется, словно так сыро и мокро. А может, нет. Может, причина проста, и он просто лежит на мокром. Надо бы встать. Или сесть. И он вроде пытается. Но все, что выходит, это вяло, с трудом, перевернуться набок. Стайлз смотрит в ту сторону, куда убежал волк. И думает, вернется ли он. Стайлз надеется, что да. Ему не хочется оставаться в одиночестве. Когда он решает, что зверь убежал навсегда, и что нужно самому что-то пытаться делать дальше, невзирая на невозможность этого по объективным причинам, волк возвращается. В его белых зубах дикий кролик. Мертвый, вероятно, если судить по тому, как тот висит неподвижно мертвым грузом. Волк подбегает и раскрывает челюсти, роняя кроличью тушку в паре сантиметров от руки Стайлза. Дальнейших действий от волка не поступает. Зверь просто чего-то ждет. Он ждет, что он что, примет этого кролика, как подарок, и что?.. Стайлз смотрит на волка, замечая на твердых шерстинках следы крови, а потом смотрит на его вытянутую морду, в его глаза. Красные. У волков бывают красные глаза? Вроде, нет. И волков нет в этих местах! Стайлз чувствует, как у него крутятся шестеренки в голове. Он знает лишь одну стаю волков, которые не покинули заповедник и до сих пор живут в нем. Но те волки — люди. А этот явно нет. Но что-то столь человечное есть в этом животном поведенье, в его тех же пыхтениях носом и рыках, движениями головы. Он словно понимает, что пытается сказать, словно… хочет помочь ему? Донести какую-то мысль. Волк толкает носом тушку, и та накатывается Стайлзу на ладонь. Он вытаскивает руку из-под кролика, вздыхая. Посыл — это тебе, идиот — становится очевидным. Но Стайлз смотрит на кролика и видит обездвиженное тельце. Он не впервые видит мертвого грызуна, у него было в детстве два хомяка, которых он хоронил в коробке из-под обуви, когда те умерли от старости. И этот кролик выглядит похоже. С открытыми глазами, остывающий, лишенный себя. Только что-то иначе. Другое. В этот раз. В нем самом, не в мертвом зверьке. Он думает уже не о смерти, как тогда, когда читал речь хомяку в коробке, а о правильности. Стайлз сжимает-разжимает пальцы, после пододвигая руку немного ближе к тушке. Не надо. Но нужно. Это неправильно. Но смотря для кого. Он буквально спорит сам с собой, пока его тело делает решение за него, и он хватает серого кролика за шкирку, подтаскивая к себе, и кусает его за его мягкую шерстяную плоть, прокусывая ее клыками. Кровь не такая на вкус, какую он ожидал, и не очень приятная, но он все равно сильнее сжимает челюсти, не в способности остановится. Волк ждет в стороне, когда он закончит, а потом убегает во второй раз. Стайлз смотрит ему в след, зная, что зверь снова притащит ему тот же сюрприз. И Стайлз просто ждет, вытирая губы запястьем и медленно садясь, приваливаясь спиной к ближайшему дереву. Теперь, сидя, он замечает дорогу сквозь ряд деревьев. И очертания побитых машин. Он начинает припоминать. Ночь после Хэллоуина. Как сел в машину к Греймену. Как ходил к Дитону, а после этого к нему пристал Питер, с которым он столкнулся у друида. И как они с Дереком дурачились на автомойке, а потом в магазине, а потом и у него дома, пока его отец не вернулся с работы. Папа согласился пойти на игру. А потом… Стайлз вздыхает. — Эй, Красная Шапка, что-то случилось на тренировке? Нервные импульсы пробегают по его телу. Он словно проснулся после кошмара, но тот все еще в его голове, и он не может понять, что все закончилось. Закончилось ли? Он помнит игру. А потом Кейси. И что там делал Кейси? Он кричал, кажется, а может, этого не было в реальности? Стайлз подгибает колени и трет лоб. Думай же… Что было потом… Но правда кажется такой страшной, что он подавляет ее. Топит ответ в своих сомнениях. Нет, нет. Нет. Ничего не было, даже если было. Это было иначе. Не могло быть так, как ему кажется. Он не мог просто напасть на Кейси, и тот точно не кричал. Это все иллюзия. Как те сны, в которых он был с Дереком. Волк возвращается, и Стайлз отвлекается на него. Что-то снова падает ему на ладонь сверху, и он открывает глаза, опуская взгляд и видя второго кролика, как и ожидалось. Черно-серый волк не отходит, не убегает снова, и Стайлз имеет возможность, когда его зрение прояснилось, разглядеть зверя. Тот большой, мощный, его шерсть кажется гладкой, но не такой, как у кошки или щенка, не такая жалкая, но и не такая все же роскошная, как у норки, которых забивают ради шуб. Это что-то более простое, более близкое для Стайлза. Волк подходит ближе, шурша листвой. И Стайлз ощущает — волк реальный. И все реально. Это не еще один сон. Волк смотрит ему в глаза, но недолго, а потом тычет черным носом в кролика. Стайлз интуитивно понимает, что ему говорят. «Ешь же». Он слабо качает головой в стороны. Его кости ноют, и он припоминает недавний удар. Кто-то врезался в машину, где был он, и от стукнулся или о стекло, или о дверь, он точно не помнит, и потом помнит, как было снова больно, когда его кожа скользила по шершавому асфальту, как по терке. Он разворачивает ладонь, смотря на еще покрасневшую кожу на ней. Царапины еще не прошли, но кровь уже засохла. Когда он шевелит пальцами, то его ладонь отзывается гулкой болью. Неприятно. Маленькие раны болят сильнее объемных. По крайне мере у него. Ему всегда было намного больнее порезаться бумагой, нежели ножом отрезать случайно кусочек от мизинца. Интересно, почему так. Кажется, он когда-то читал про этот феномен болезненности маленьких порезов, но не может вспомнить, что именно. Стайлз усмехается. Он сжимает ладонь, поднимает взгляд на красные глаза волка и говорит: — Откуда ты вообще… Что… — он снова вздыхает. — Я не понимаю. Стайлз смотрит на волка, словно тот посланник божий и может пролить на все свет. Но волк, конечно, не говорит на английском. Это было бы странно даже для Стайлза. Вместо этого волк хватает кролика за шкирку и роняет его на колени Стайлза, отступая на шаг назад и взмахивая разок хвостом, прежде чем развернуться и убежать обратно. Третий. Этот паршивец собирается подарить ему третьего кролика. Таким темпом в лесу станет на одну кроличью семью меньше. И Стайлз не знает, что грустнее, этот факт, либо тот, что он снова кусает плоть ушастого и пьет его кровь. На самом деле… это не так уж плохо. Пока Стайлз высасывает из зверька последние соки, последнюю его жизненную посмертную энергию, где-то у воды черно-серый волк топчется возле холодеющего тела, пытаясь его разбудить. Но для этого уже довольно поздно. Солнце опустилось за горизонт. А фигура в черной мантии обошла тело Питера последний раз, занося косу для того, чтобы срубить его невидимую голову с его невидимого тела. Взмах… Раз. Конец. Волк скулит, а потом отступает и убегает обратно к Стайлзу. ****** Ранее: — Сука, — Питер касается места, из которого в его плоти торчит кусок дерева. Удивительно, как позвоночник или артерии не были задеты, когда упырь насадил его на шампур. И как Питеру удалось высвободиться, когда он услышал, уже теряя сознание, треск, а потом болезненно упал на землю, когда ветка осушенного дерева не выдержала его веса. Питер так и знал, что набрал в массе. Но сейчас даже рад этому. Только надолго ли. У него печет и немеет тело. И руки с ногами почти не держат и не слушаются. Он уже потерял достаточно много крови, и его одежда уже начала твердеть от алой жидкости, которая впиталась в нее и начала высыхать. Он не против пойти навстречу забвению — в этот раз. Он давно уже не против забвения. Его здесь ничего не держит. Его семья умерла, а Дерек стал взрослым и может позаботиться о себе сам. Мальчик вырос. А Питер так и остался мальчиком. Он чувствует себя обузой для этого мира. Слишком испорченный, не для своего времени, не для этой стаи. Но… Питер упирается руками в землю, подгибает колени, марая одежду в грязи еще больше, и встает, используя дерево-убийцу как опору. Он, сука, дойдет даже с этой палкой в своем теле до своей машины, сядет в нее, и еще раз встретится с этим убогим созданием, которое возомнило себя властителем этого мира. Даже Питер никогда не позволял, хотя были все задатки, ставить себя выше всех. Он похищал людей и вредил им, убивал их. Но никогда это не было сделано с насмешкой, без уважения, настолько абсолютно омерзительно нарциссично. И он абсолютно точно никогда не позволял кому-либо унижать его. Никто и не старался, на самом деле, большинство всегда сторонилось его, ощущая от него недобрые вибрации… Но сам факт. Этот тупорылый ублюдок спустил его по лестнице, а потом переступил через него, как через коврик для вытирания подошвы, и ушел дальше продолжать повторять это с другими. Это не то, что Питер готов отпустить и забыть перед смертью. Если он собирается умирать, то только забрав сволоту за собой. Путь от места их кровавой расплаты до машины оказался длиннее, чем Питер помнил, и он несколько раз чуть не упал, запнувшись то ли о собственные ноги, то ли о корни деревьев, то ли о косточки своих жертв, что вечно преследуют его призраками воспоминаний… Но, в любом случае, он дошел. И сел за руль. Дверь, которую выломал Стайлз, все также висела на соплях. Но нет времени разбираться с этим. Питер завел двигатель. «Может быть, пару дней на катере повредят его истощенному телу…» — то, что вскользь бросила вампирская сволочь, и что запомнил Питер. Единственное место в радиусе многих миль, где мог бы пригодиться катер, было огромное озеро, еще одно место, формально охраняемое законом, как ценный природный объект. Раньше на это озеро часто приезжали туристы, вдоль него катались катера и лодки. На каменных берегах стояли лавки со столиками для пикников. Но все это свернули со временем. Туристы пропали, а про озеро забыли. Но некоторые лодочные станции и подпольные переправы через озеро, протяженность которого порядка сто двадцати миль, определенно все еще живы и функционируют. И Питер уверен, что речь шла об этом. Если пересечь озеро до крайнего его значения, где то заканчивается, то совсем недалеко будет до главного шоссе, по которому можно доехать до аэропорта. А потом, с аэропорта, уже дальше куда угодно. Питер не может позволить Стилински улететь вместе с каким-то жалким чмом-вампиром из этого города, пока Дерек здесь. Насколько бы Дерек иногда вместе со Стайлзом не раздражали Питера, он все равно играет за их команду. Родная кровь. Привязанность. Что угодно. Питер просто не мог бы быть мертвым спокойно, зная, что оставил Дерека расхлебывать последствия, которые оставил ему Питер в том числе. Если бы он не сюсюкался со Стайлзом, а просто сделал то, что должен был, то все не зашло бы так далеко… Отчасти, он виноват перед Дереком снова. И Питер вспоминает, что Дерек все еще не знает. Питер, не останавливаясь, ищет мобильный и, находя его под креслом, набирает племяннику. Тот отвечает довольно быстро. Питер сглатывает, чувствуя, как пот выступил на его лбу, и говорит: — Полагаю, у меня есть ответы на твои вопросы. Давай быстро пройдемся по всему. У меня не так уж много времени. ****** Стайлз почти заканчивает присыпать кроликов листьями сверху, когда раздается шуршание и волк возвращается к нему в третий раз. Но в этот раз уже без добычи. Не то, чтобы Стайлз надеялся на нее. Ему стало достаточно лучше и от двух кроликов. Хотя, у него все еще нет сил подняться на ноги. Он потратил силы на то, чтобы сесть и немного повозиться с мнимым листовым захоронением. Просто трупики животных, после уже того, как их кровь была в нем, несколько стали напрягать, и ему хотелось скрыть их с глаз своих. Но земля была слишком замершей, чтобы копать ее. Да и чем? Не голыми же руками. Он не настолько уверен в своих копательных способностях. Волк утыкается ему мордой в спину, а потом трется телом, и Стайлзу приходится упереться рукой в землю возле кучки, чтобы не упасть на нее. Он садится на зад и выпрямляет ноги, немного отодвигаясь от захоронения, а волк снова лезет к нему, набегая лапами на бедра Стайлза. Волк достаточно тяжелый, и это несколько неприятно, когда кто-то топчется по тебе, словно пытаясь взбить тебя, как тесто. Стайлз не хочет обидеть Дерека — он все еще не уверен полностью, что это он, Стайлз слышал о полном обращение истинных оборотней, но ни разу не видел своими глазами — поэтому он пытается тактично спихнуть его с себя. Волк лижет его за подбородок, и Стайлз интуитивно отворачивается, но поворачивается снова, когда волк ложится рядом на листву, положив на ноги Стайлза лишь голову. Черные уши забавно топорщатся, и Стайлз не удерживается, проходясь пальцами по черепушке между ними. Потом его рука спускается ниже, поглаживая твердую спину. Ворсинки скользят между его пальцами, а волчок кажется довольным. Если это Дерек, думает Стайлз, то он нарушает сейчас все личные границы оборотня. Тот никогда не давал себя трогать. По крайне мере до недавних пор. Тогда, на автомойке, в больнице, дома что-то было по-другому. И сейчас по-другому. Но иначе, чем даже тогда-тогда. Еще более лично. Еще более спокойно. Не так тревожно, оказывается, быть с кем-то, и не так страшно разделять чувства с кем-то. Когда происходит какое-то дерьмо, а ты один, то пиздец как страшно, но когда-то происходит какое-то дерьмо, а рядом кто-то держит тебя за руку, то уже и не так уж плохо, на самом деле. Уже можно жить. И что-то делать с тем, что случилось. Стайлза успокаивает монотонное поглаживание, которое он дает волку, и, волка, кажется, тоже, потому что Стайлз чувствует, как сердцебиение того успокаивается, а его хвост перестает дергаться, как бешенный, и ложиться на землю, лишь иногда подскакивая, когда рука Стайлза доходит до какой-то особенно чувствительной точки на его теле. — Эй, я же не схожу снова с ума, да? — спрашивает подросток волка. У того дергается ухо, а потом приподнимается голова, и Стайлз скользит рукой под волчий подбородок, чтобы почесать грудь и шею, где более длинная и светлая шерсть. Тогда Стайлз касается костяшками чего-то твердого, что висит на шнурке в зубах волка, и перестает чесать, чтобы взять это что-то. Волк послушно раскрывает челюсти. Стайлз берет шнурок и видит, как на нем качается кулон, который он потерял. Кулон сестры Дерека. Тот нашел его сам. Стайлз чувствует, что произошло больше, чем он помнит. И он знает, что, немного подумав, он бы все собрал в единый пазл. Но он не хочет собирать. Когда пазлы рассыпаны, то смотреть на страшное изображение, которые они должны составить, спокойнее. Это просто кусочки чего-то. Просто осколки прошлого. Но осколки обычно тоже ранят, да? — Где ты его нашел? — спрашивает Стайлз. — Это твой. Ты помнишь? Я не мог его найти… Наверное, будет лучше, если ты, — Стайлз пытается надеть кулон на шею волка, — заберешь это обратно, пока я снова не потерял все самое важное. Но волк отдергивает голову и тычет носом в ладонь Стайлза. — Ты уверен? — неуверенно спрашивает Стайлз. — Ладно. Он надевает кулон на черном шнурке обратно на себя и прячет его под футболку. Уже начинает темнеть, кажется, скоро совсем станет как ночью. И холодает. И мало ли кто может пройти мимо. Стайлз не знает, что случилось с Грейменом, поэтому его тревожит вариант, что тот придет с минуты на минуту. Хотя подсознательно Стайлз знает, что этого не случится. Не зря же в лесу такой устойчивый запах крови. И Дерек так спокоен. Но тревога зудит. И Стайлз хочет уйти. Домой. К папе. Тот, наверное, волнуется. Еще бы. Стайлз обещал отцу после школы сразу домой, чтобы провести вместе время, может, научить печь блины так, чтобы те не подгорали, а сам… Стайлз упирается ладонью в листья, пытаясь встать, но его нога колит в области лодыжки. Возможно, он ее растянул. Или вывихнул. Или сломал. Он садится обратно и сгибает ногу в колене, задирая спортивные черные штаны, чтобы посмотреть на ушиб. Шишка довольно большая, но костей не торчит из плоти, и Стайлз рад, что это не открытый перелом. Он ненавидит подобные картинки. Ему становится плохо при виде костей, которые еще часть живого организма, или при виде порванной кожи, при виде кусков мяса, еще сочащихся кровью. От этого голова начинает кружиться сама. Но… это просто ушиб. Или растяжение. Он не может определить точно. Оказание помощи себе или другим не его конек. Он редко слушал преподавателя на уроке на эту тематику. Возможно, зря. Это пригодилось бы. Хотя… — Дерек, ты можешь, — начинает Стайлз, взмахивая рукой, — знаешь, обратно? Превратиться обратно? Надо уходить. Но я не могу. Мне надо, чтобы ты помог мне. Волчьи глаза смотрят на Стайлза с тревогой, потом волк вскакивает на ноги и начинает кружиться вокруг себя, останавливаясь и нервно перебирая лапами. — Ты… я не знаю, как это работает. У тебя не получается вернуться обратно? Волк скидывает листья лапами, и Стайлзу кажется, что тот сейчас более нервный, чем был полчаса назад. Стайлз чувствует, как тот мечется, видит его быстрые неточные движения. Дерек обычно не топчется на месте. Он стоит на ней уверенно. Но сейчас они словно поменялись местами, и он стал непоколебим, а Дерек не знает, что ему с собой делать. Стайлз не может так это оставить. Ему хочется успокоить, что бы это не значило, Дерека. Он тянется к нему и обхватывает за шею, и волк укладывается ему на ноги, как больший домашний пес — любитель ручек. Стайлз начинает гладить волка снова, но в этот раз не для себя, потому что это успокаивает, а для него. Пытаясь успокоить волка. Вдвоем не так страшно. Потихоньку тревога обоих стихает. Стайлз понимает, что пока что они никуда передвинуться не смогут, и устраивается у дерева поудобнее, закрывая глаза. Он видит снова Дерека из снов. И ему хочется, чтоб его оборотень вернулся к нему. Он гладит шерсть, медленно, раз, два, раз, два. Это напоминает счет пальцев. Раз, два. Раз, два… Тяжесть с ног пропадает, а волк исчезает в лесу, возвращаясь к Стайлзу уже в привычном человеческом виде. После снов, где они с Дереком занимались разным, Стайлза не удивляет нагой вид оборотня. И это уже не так уж смущает. Если вообще смущает. Непохоже, чтобы отсутствие одежды было более пугающим, чем обращение, похищение и нежеланный поцелуй. — Привет, — Стайлз кладет голову на плечо Дерека. — Как дела? Дерек усмехается. И это самое прекрасное, что Стайлз может услышать сейчас. Дерек начинает говорить, и Стайлз чувствует виском вибрацию, распространяющуюся по телу мужчины от его голоса. — Все что ты смог придумать, чтобы спросить? Стайлз чуть пожимает плечами и вяло продолжает: — Ну, я еще мог бы спросить, не стыдно ли тебе, что ты бросил меня в ванной, но раз уж ты вернулся и сейчас здесь, то, наверное, совесть у тебя все же есть. И мой вопрос отпадает. Дерек напрягается, его челюсти сжимаются, и он выглядит потеряно. Как щенок. Как не такая непоколебимая скала, которой его считают окружающие. Хотя Стайлз всегда догадывался. Дерек очень добрый и мягкий. Просто хорошо это маскирует. Стайлз обнимает его за руку, ожидая, что тот скажет. — Я вернулся… — оборотень смотрит вдаль, но Стайлзу кажется, что тот видит что-то перед глазами, чего не продуцируется для него. — Питер мне позвонил. Поэтому, благодаря ему, я здесь. И ты тоже. Уголки губ Стайлза ползут вниз, и ему сжимает в груди. Он сглатывает, спрашивая, и уже зная ответ: — А где Питер? Дерек мечется. Внутри себя. Он не шевелится, не бегает, как когда был волчком, но Стайлз чувствует, как этот волчок продолжает крутится вокруг себя, просто где-то в другом месте, где-то внутри сознания оборотня с двухсторонней сущностью. Если подумать, они теперь оба двухсторонние. И это почти забавно. Папа, если узнает, убьет его. После того, как убьет за то, что он пропал. Стайлз протискивает руку под руку Дерека и сплетает его пальцы со своими. — Умер, — наконец отвечает Дерек. Стайлз случайно вздрагивает. Он видел Питера живым. И они разошлись не лучшим образом. И теперь тот, что, просто умер с последним воспоминанием о подростке, который сломал ему дверь в машине? Было ли это… — Из-за меня? — спрашивает тихо Стайлз. Но голос Дерека уверен. Ставит будто сразу же точку в этом вопросе. — Нет. Упырь его покромсал. Предвкушая вопрос, Дерек сразу же говорит: — А я покромсал его. Так что, — оборотень поворачивает голову, и Стайлз смотрит в зеленые глаза Дерека, которые видят его насквозь, которые читают его, и Стайлз не против этого, — он больше не проблема. Он больше никого не тронет. И тебя тоже. — Я рад, — отстраненно отвечает Стайлз, вытаскивая руку из-под руки Дерека и скрещивая свои руки на груди. Легкая дрема развеивается, и они оба словно вспоминают, кто они есть. Или, вернее, кем привыкли казаться. — Но а… где его тело? Я бы предпочел его сжечь. И отрубить сначала голову. Но не думаю, что смогу. Поэтому просто сжечь. Чтобы быть уверенным, что он не проснется. — Не получится, — опережает его Дерек, — я спустил его вместе с его машиной в озеро под водопадом. Так будет безопаснее, чем ждать, пока кто-то найдет его и начнет расследование. Я не уверен в том, что никакие следы не ведут ко мне или к тебе. — Но может ли он… — Нет, — снова уверенно отвечает Дерек. — Алан поспособствовал тому, чтобы он умер навсегда. — Ты бросил меня ради Дитона тогда? — бросает Стайлз, ощущая нехватку кислорода от удушающего желания уйти от этого разговора об Греймене и Питере. Ему нужно забыть. Вернутся к своей привычной жизни. Вернуться домой. Фильмы ужасов не могут длиться вечно. — Мне пришлось. Стайлз легонько ударяет его в бок. — Все так оправдываются, — он шутит, но бесконечно не смешно и поэтому замолкает. — Раз уж ты здесь, двуногий красавчик, может, поможешь мне встать? Я все еще хочу домой. Дерек поднимается, некоторые листья прилипают к его голому телу. Стайлз пытается смотреть куда-нибудь в сторону, пока Дерек не берет его на руки, как свою невесту. Это кажется Стайлзу до нелепости неловким. Он обхватывает одной рукой шею Дерека, но не знает, куда деть вторую, поэтому просто кладет ее на свой живот, упираясь ладонью в грудь альфы и ощущая его сердцебиение. Такое устойчивое и успокаивающее. — Если бы у меня были кольца, — говорит Стайлз, сам не зная, с какой целью, возможно, виновата чесотка в языке, которая имеет тенденцию появляться в неподходящие моменты и заставлять говорить невпопад, — одно из них я бы отдал тебе. Это звучит откровенно, словно одна личная мысль, которая обычно была припрятана в сундук в голове, каким-то образом из него выскользнула и пробралась на волю. Но Стайлз не против. Кажется, это уже не так важно. И это правда. Так что, какая разница, что подумает о нем альфа. Ему уже плевать. После всего, о чем он вряд ли сможет написать в личном дневнике или в школьном эссе, потому что за такие подробности могут или посадить за решетку или снова в психушку, ему уже, честно говоря, не так уж страшно от таких банальностей, вроде любовных штучек. Возможно, когда оголенные воспоминания перестанут бить током, ему снова станет невыносимо от неразделенной любви, подростковых проблем и своей тупости, но пока время только идет в сторону старого привычного, а не дошло до него. Они выходят к машине, которая стоит поперек дороги. И Стайлз видит дверь, которую сломал. Машина Питера. Но самого крипи-деда нет поблизости. Остался ли он в лесу? Нет. Лучше не думать. Лучше думать о Дереке. Только о нем. Этого будет достаточно. Дерек спускает его на ноги, придерживая и помогая сесть в машину на заднее сидение. Стайлз упирается руками в обивку кресел, двигая себя ближе к центру. Его руки все еще дрожат от напряжения. И он не поворачивает голову, начиная испытывать неловкость всего положения. К счастью, Дерек решает не травмировать его и уходит открыть багажник. Он находит там какой-то старый плед темно-коричневых оттенков, который успел запылиться от ненадобности. Накинув его на себя, прежде чем закрыть багажник, Дерек говорит, и голос его более басистый и хриплый, чем был в лесу. Стайлз слышит, как тот старается держать себя в руках, удерживает себя от падения в эмоциональный котел. Такие знакомые фокусы. Такие болезненные не здоровые механизмы. Но у Стайлза нет решения, поэтому он молчит, позволяя Дереку самому выбирать, что делать с самим собой. — Жди здесь. Я закопаю Питера и вернусь. Стайлз думает, сколько времени может это занять. И вздрагивает, когда дверь багажника хлопает, а Дерек уходит, оставляя его в машине одного. Стайлз скатывается по сиденью и обнимает себя руками. Он выпил кролика. Двоих кроликов, черт возьми. Это не то, что должен иметь в своей биографии какой-либо человек. И голый Дерек нес его по лесу на руках. А Питер будет закопан недалеко от места, где под водой в машине плавает труп Греймена, который убил нескольких невинных детей. И Стайлз теперь вроде как такой же. Тоже может кого-то убить. Или он… убил ли он Кейси? Его воспоминания обрываются. Он помнит, как шел за ним. Но не помнит, убил ли? Нет. Не мог. Это слишком. Но если нет. Кейси расскажет о нем, о нападении? Посадят ли его в тюрьму вместо Греймена, ухватившись за попытку посадить уже хоть кого-нибудь. Боже, ему стоит повешаться. Это намного спокойнее. Он смотрит в лес. Дерека не видно. Еще бы. Но Стайлз не может сидеть спокойно. Мысли объедают его, словно подземные вечно голодные личинки. Слишком, блять, много всего произошло и продолжает происходить. Это как снежный ком, что начинал катиться по склону малюсеньким елочным шариком, а под конец слипся в Тунгусский метеорит, готовый на подходе размазать тебя по земле. Стайлз видит телефон, наверное, Питера, потому что больше и быть он ничей не может, и берет его. Тот без пароля. И это вроде как не повод рыться в нем… Но вряд ли Питер будет уже против. Черный юмор тоже юмор. На самом деле, юмор всегда был еще одним его защитным механизмом. И, вполне возможно, есть все еще. Хотя он и не может придумать ни одной стоящей шутки из-за онемения. Стайлз просто хочет позвонить отцу. Но он не знает, что будет говорить. Что-нибудь, решает он, придумается по ходу дела. Его пальцы набирают номер отца, он прислоняет динамик к уху и слушает гудки. Пи-и-п. Пи-и-п. Как же невыносимо долго. — Привет, папа, только не кричи… — шепчет, как мелодию, Стайлз, поддергивая ногой, которая не травмирована. — Я все сломал, но я в порядке… Ты ведь будешь этому рад? Конечно, будешь. Ты же мой папа. Ты всегда будешь рад тому, что я в порядке. Нервный смешок срывается с его губ. «Абонент не отвечает». — Дерьмо, — Стайлз роняет телефон. Ему страшно звонить второй раз сразу за первым. Что может делать его отец сейчас? Искать его? Объявлять его в розыск? Ну, еще бы. Уже так темно, а он все еще черт знает где. И в каком состоянии. Но про состояние отцу лучше не знать. Стайлзу надо придумать, что соврать. Может, он снова подрался с кем-то? Не то, чтобы он когда-то дрался всерьез. Его били. Раз или два. Ну, максимум, пять, если считать вместе с начальной школой. Но он никогда не бил в ответ. Только защищался. Стоит подыскать оправдание получше. Не то, чтобы Стайлз был патологическим вруном и ему нравится лгать всем все время, но он не хочет волновать отца, а еще очень сомневается, что отец если и поверит тому, что он ему расскажет, то сможет это все переварить без вреда для себя. Его отец имеет тенденцию переживать за него достаточно сильно. И это не то, что обычно безвредно проходит. Стресс, если не уметь с ним справляться, приводит к серьезным проблемам. И у его отца и так проблемы и без него. Вместо того, что звонить отцу снова еще раз вслед за первым разом, Стайлз решает открыть городскую страницу, зайдя в интернет. Питер вроде бы не такой старый, и его телефон даже лучше, чем у Стайлза. Мертвый богатый ублюдок. Интересно, Питер оставил Дереку какое-нибудь наследство? Должен был. Такие как Питер всегда прячут в шкафу коробочку с драгоценностями. Или парочку скелетов. Или все вместе. Драгоценный скелет? Или скелет в драгоценностях. Переходя в раздел активного чата, где редко кто-то что-то пишет, но где нынче стабильно публикуются главные новости, Стайлз читает их, надеясь увидеть что-то или о себе или о Кейсе. Его руки начинают дрожать. «Ученик старшей школы убит» — гласит заголовок новостного сообщения. «Ученик старшей школы Бейкон Хиллс был убит прямо посреди дня. Как подтвердила полиция и экспертиза, убийство произошло в обед, практически сразу же после того, как команда по лакроссу покинула поле после тренировки. Некоторые утверждают, что слышали крики ученика, но не могли и предположить, что мальчика убивают. Крики продлились в общей сложности пять минут, после убийца, который все еще не установлен, перерезал ученику горло. Предположительно, он мог сделать это ножом или скальпелем. Характер убийств изменился. Полиция просит не покидать дома после восьми вечера и оставаться дома до восхода солнца. Возле всех школ и садов теперь будут дежурить полицейские машины в дневное время, также обговаривается о том, чтобы разместить по городу больше камер, за которыми кто-то в настоящее время будет следить и сможет, в случае чего, принять меры. В пятницу состоятся похороны, учебный день будет отменен для учеников старшей и средней школы…» Дверь хлопнула. Стайлз чуть не выронил телефон и испуганно посмотрел на Дерека, который сел на водительское сидение. Увидев застывшие слезы в карих глазах, Дерек нахмурился и повернулся: — Что случилось? Стайлз открыл рот, но не знал, как это сказать. Вместо этого он спросил: — Ты слышал что-нибудь об убийстве сегодня днем? Кто-то что-то видел? Но Дерек развернулся, заводя двигатель машины, которая хоть и помялась от удара, но все еще была на ходу. — Не слышал, я был занят другим. Не бери это в голову, — он посмотрел на подростка через зеркальце, — будем разбираться с проблемами по мере их поступления, хорошо? Конечно, Дерек не мог знать, что случилось после тренировки. И Стайлз не представлял себе, как он может коротко и ясно изложить суть своих других переживаний. Он не мог признаться самому себе, что мог кого-то убить. Убить. Это не кажется настоящим. — Это моя фраза. — Я знаю. — Дерек заехал обратно на дорогу. — Я не смогу выкопать яму голыми руками. Придется спрятать тело в багажнике, а потом закопать его где-нибудь поближе к дому на своей территории. Так будет даже лучше. — Ты хочешь… Ладно. Делай, как будет лучше. Стайлз вздохнул и перевел взгляд на лес. Уже темно. Папа будет в бешенстве. Стайлз снова набрал номер отца. И никто не ответил. Дерек вышел из машины, открыл багажник, и Стайлз предпочел порыться еще в телефоне, только бы не видеть Питера в том, должно быть, ужасном состоянии, в котором он умер. Стайлзу достаточно пищи для его кошмаров. Хватит до конца этой и следующей жизни. Так, комментарии… «как-то много трагедий за один день» «мне уже страшно просто так» «интересно, как отреагировал сын шерифа на это» «ты имеешь в виду стайлза? я не видела его, когда заходила за лари после игры» «наверное бедный мальчик убит горем» «ну, его можно понять, у него же остался только отец» Стайлзу не понравилось то, что он прочитал, и он вернулся к новостям, ища другие заголовки, все же надеясь, что что-то не так понял и что это просто совпадение, что его отец не отвечает, а на городском сайте пишут об его смерти. «Шериф Бейкон Хиллс в больнице» У Стайлза закружилась голова, и он подался вперед, удерживая себя от падения, вцепившись в спинку переднего сидения. Это просто какая-то ошибка. Эти люди все время говорят о чем-то, в чем даже не разобрались. Может, его отец в больнице, потому что. Или. А может. Но он не берет трубку. Стайлз набрал еще раз и прислонил динамик к уху. — Бери же, — злобно прошептал он. — Я звоню уже третий раз. Ты же всегда слышишь звонки, пап… Но снова никто не ответил. И это было неправильно. У его папы вибрация телефона такая, что землетрясение начинается, когда телефон на беззвучном и кто-то на него звонит. А если беззвучный режим у того отключен, то кошмарную деревенскую мелодию можно услышать из другой комнаты через закрытую дверь. Его отец всегда на связи. Всегда. Потому что он знает, что может понадобиться в любой момент. И он может не отвечать, только если не в состоянии ответить. Когда Дерек сел в машину, Стайлз вцепился в его плечо. — Сначала в больницу. — Тебе плохо? — Дерек повернулся, но Стайлз был просто бледный, взъерошенный и испуганный. От подростка ужасно пахло кровью и землей. Но, кроме того, Дерек не видел проблем, угрожающих жизни, по крайне мере, больше не видел. — Нет, но моему папе — да. ****** Ранее: Уже прошло несколько часов после того, как Бойд вернулся домой, в его маленький шумный мирок страданий и благовония одновременно, но воспоминание о рыжеволосом человеке на школьной стоянке так и не развеялось. Что-то было не так в нем. Бойд уверен. У него хорошая интуиция. И он привык доверять своему шестому чувству, поскольку то его не раз выручало. Бойд сидел на коричневом старом диване в гостиной, а на ковре его младшая сестра громко играла на игрушечном радужном пианино. Уже порядка тридцати минут Бойд старательно делал вид, что вовсе не хочет вкинуть это дерьмовое пианино в окно, чтобы то разлетелось в щепки. Да, да, ему очень нравится мелодия. Совсем не пытка. Совсем. Он листал, пытаясь хотя бы так отвлечься, ленту в телефоне, но все время прикрывал глаза, делая вдох, чтобы успокоиться. Если он сорвется и правда сломает пианино, его сестра разрыдается и потом, когда их мать вернется домой через несколько часов, нажалуется на него, и у Бойда будут проблемы. Он не хочет снова выслушивать получасовой монолог матери о том, как ее родной сын наплевательски относится к ней и не может помочь, просто присмотрев за родными братом и сестрой. Словно бы он хоть раз отказывался. Но ему ни разу не сказали «спасибо». Другой бы, наверное, уже ушел из дома. Или стал бы просить наличные за то, что сидит с младшими. Но он знает, какого иногда приходится родителям, поэтому молчит и терпит. Он сам когда-то был невыносимым ребенком. В какой-то момент ему приходит смс от парня, с которым он мог бы сегодня вечером выпивать в баре. В городе есть около трех баров, куда впускают несовершеннолетних или за небольшую дополнительную плату или по договоренности, если в компашке желающих бухнуть детей есть ребенок, которого кто-то знает из данного заведения. «Эй, Нига, ты слышал крик?» «я помню, как ты смотрел на поле» «и моя девочка говорит, что слышала крик этого пацана» «мне стало интересно, слышал ли ты его тоже» «и почему тогда не слышал я» «мы тут поспорили даже на этот счет» «я за то, что крика не было» «я ведь бы тогда тоже слышал» «ну так что» «??? Бойд???» Этот парень, когда выпьет, становится очень разговорчивым. Даже больше, чем Стайлз. Хотя Стилински последний месяц довольно тихий. Бойду кажется, что с тем происходит что-то не очень приятное, но он привык не лезть туда, куда его не просили лезть. Не совсем понимая, о каком крике говорит пьяный приятель, Бойд уточняет и получает в ответ ссылку на статью, размещенную в городском простеньком сайте: «Ученик старшей школы убит». Черная надпись на белом фоне с таким рубленным эмоциональным фоном заставляет сразу же напрячься. Бойд садится ровнее и читает дальше о том, что произошло днем, и о чем он не слышал, потому что остаток дня пытался найти способ, которым можно угомонить бешенного ребенка. Пианино оказалось палкой о двух концах. Девочка перестала носиться по дому, раскидывая все вещи, какие только могла достать, но перевела свою энергию в удары по клавишам. Дзынь! Трунь! Даже голос по телевизору тише, чем эта побитая мелодия-калека. Бойд напечатал, что крика не слышал, и закрыл переписку с приятелем. Вместо этого его пальцы потянулись к номеру Эрики. Они были близки к тому, чтобы он предложил Эрике отношения, но, кажется, Эрика уже начала встречаться с Айзеком. Хотя у них не было разговора в духе «прости, но я теперь с ним». Бойд не говорил, что у него есть чувства к блондинке, и поэтому не ждал ничего в ответ. Он рад, что Эрика и Айзек теперь вместе. Правда, рад. Стая стала для него как семья. И эта семья, в отличие от настоящей, не пытается довести его до суицида, все время действуя на нервы и заставляя чувствовать себя виноватым во всем. — Привет, Бойд, — сладкий голос Эрики раздается в динамике телефона, но смешивается с игрой сестры, и Бойду приходится сильнее прижать телефон к уху, чтобы услышать, что именно говорит девушка. — Ты слышала о том, что случилось днем в школе? — Я… Бойд пытается понять, что говорит Эрика, но сестра мешает этому. Бойд подавляет раздражение и встает, уходя из гостиной на кухню, которая соединяется с гостиной. Их дом небольшой, и есть только один этаж, поэтому ему некуда бежать. Даже на кухне все еще слышно звуки пианино. И, как назло, как только Бойд уходит, оставляя пульт на диване, мальчик, его брат, добавляет громкости телевизору. Начинается какая-то какофония звуков. А в голове случается торнадо из электрических импульсов. — Мне надо рассказать тебе что-то важное, это на счет сегодня… — говорит Бойд. Но Эрика его останавливает: — Что сегодня? Я тебя плохо слышу. — Это потому что, — Бойд разворачивается в проеме, смотря с кухни на сестру на ковре, та тоже смотрит на него и улыбается. Тук-дзынь-тук-дзынь. Она то стучит по клавишам, которые издают острый звук, то мимо них о пластмассовую ручку. — …Лори играет на пианино. Не так громко, Лори! Чернокожая девочка с волосами, собранными в два пучка, показывает брату язык и кричит в ответ: — Сам не так громко! Это искусство, тупица! Маме нравится пианино… И когда я научусь играть, она будет меня слушать… — Конечно, — бросает сестре Бойд, а потом, когда сестра начинает стучать снова, говорит Эрике: — ты можешь придти к моему дому? Эрика? Эрика соглашается. Тогда Бойд отключается, снова подавляет желание убить сестру и идет к двери. Обуваясь, он говорит брату и сестре: — Мне надо встретиться с другом. Я буду на улице возле дома. Только посмейте что-нибудь сломать или убиться. Я за вас отвечаю. — У, б, и, т, ь, с, я, — говорит по буквам мальчик тихонько сам себе, сидя на диване и смотря на экран телевизора, где мультяшные персонажи бегают друг за другом. — Убиться, — снова повторяет он, а потом замолкает. Бойд молча кидает на брата хмурый взгляд, прежде чем выйти на улицу. Холодный осенний ветер ударяет в лицо, заставляя вздрогнуть. По рукам идут мурашки. Но быстро проходят. Отойдя от дома к забору, Бойд оглядывается — сестры не видно в окне — и достает из кармана своей куртки пачку сигарет с зажигалкой. Щелкая, желтое пламя загорается, он поджигает одну сигарету, зажимает ее в зубах, убирает пачку и зажигалку обратно. Белый дым начинает клубиться возле него, развеиваясь по ветру в следующие секунды. Во рту появляется горечь. Но к этой горечи быстро привыкаешь. Бойду никогда не нравился алкоголь и сигареты, потому что его мать постоянно бросает осуждающие высказывания в сторону курящих и пьющих людей, хотя и сама пьет и курит, и у него сложилось некоторое осуждение к курящим и пьющим. Но Бойд не помешан на здоровом образе жизни. Ему нравятся оба варианта. Все, в конце концов, зависит от ситуации. Или от ракурса. Одно и тоже может быть и темным и белым в зависимости от освещения. И, если есть повод, то ладно уж. Через почти двадцать минут Эрика подходит к нему неспешно. От нее пахнет Айзеком. И Бойд уверен, что те были вместе. Что-то в нем сжимается. Но быстро проходит, когда Эрика начинает говорить, замечая полицейскую машину у дома неподалеку. Дом Кейси. В нем горит свет. И, если вспомнить, то полицейская машина приехала к дому Кейси уже раз третий за день. Бойд не обращал внимания на это днем, но сейчас понимает, что стоило. Полиция не приезжает просто так дважды подряд. Сейчас он почти может слышать шуршание бумаг и слезы, смотря на дом в сумраках. — Что, какой-то обход по домам? — Эрика смотрит в ту же сторону. Она весь день была с Айзеком, а еще прогуляла школу и немного выпала из реальности. Но это приятно. Просыпаться возле своего волчонка утром, а потом встречать его днем в халате и проводить с ним весь день в кровати — то, от чего она бы не отказалась, предложи ей подобное еще раз. — Нет, они приехали к родителям Кейси уже не в первый раз за сегодня, — басит Бойд. От него пахнет сигаретами, и Эрика это чувствует. Девушка хмурится: — Он что, правда, покончил с собой из-за смерти Келли? — спрашивает Эрика с догадкой, но не верной. Бойд качает головой и объясняет: — Нет, его убили. На новостном сайте уже написали про это. Ты не читала? Эрика отрицательно качает головой. Она сжимает губы, а ее взгляд становится тяжелее. — Клыкастый хуесос, — плюет она. — Как он мог убить столько за такой короткий срок? Надеюсь, когда его поймают, он долго будет гнить в тюрьме. Вампиры же должны страдать, если их не подпускать к крови? Хотя… не удивлюсь, если он и в тюрьме продолжить убивать. Не похоже, что его слишком волнует то, что люди умирают. Это так аморально. Она смотрит себе под ноги, а Бойд решает перейти к делу. Он мог бы продолжить говорить о том, как несправедливо и гнусно, что убийца на воле, и что столько уже умерло, и так далее, но сейчас его больше волнует рассказать, что он видел убийцу. Он уверен, что это был убийца. Хотя не может этого доказать. — Дело в том, что, кажется, я знаю, кто убил его. — Ты видел Греймена? — Эрика не верит. — Да, я… я был далеко, и не разглядел его лица, но я помню, что у него были длинные рыжие волосы… — Как у Лидии? — щурится Эрика. — Да, наверное, как у нее… — А этот человек случайно не был таким, высоким, элегантным и в каком-нибудь дорогом костюме? — с подозрением спрашивает она, словно знает, о ком говорит Бойд. — Да. Ты тоже видела его у школы сегодня? — Бойд смотрит на Эрику с легким удивлением, но та качает головой и вздыхает. — Черт, Бойд. Я знаю, о ком ты говоришь. Нам нужно срочно рассказать Дереку. Следующие пять минут они пытаются дозвониться до Дерека, который недоступен. В конце концов, Эрика говорит, что стоит посмотреть в стайном доме, и уходит проверить там сама, поскольку Бойд не может оставить брата и сестру одних. Те просто сожгут дом в его отсутствие, а мать потом сожжет его. ****** Настоящее: Когда они приезжают к больнице, то Стайлз открывает дверь, а Дерек его останавливает: — Я пойду с тобой, — говорит он. Стайлз качает головой, сжимая хватку на ручке двери. — Не в таком виде. Не думаю, что кто-то оценит, если увидит тебя в одеяле, но без одежды. Тем более, у тебя в багажнике… Что, если кто-то найдет его, пока нас двоих не будет? Если в машине, на которой ты точно проехал мимо каких-то камер, засветив свое лицо, найдут труп, то тебя так просто не отпустят. Я не хочу, чтобы тебя посадили за то, что ты не делал. Так что я справлюсь, волче. Можешь расслабиться. — Думаешь, в больнице к тебе не возникнет вопросов? — Дерек смотрит на него через зеркальце. — У тебя кровь на одежде и на лице. Стайлз устало отвечает: — Я не первый раз прихожу в больницу побитым, — его голос тих, и он прилагает усилия, чтобы держаться ровно. — Скажу, что навернулся с лестницы, когда спешил сюда. Что-нибудь придумаю. Он открывает дверь шире и ставит ногу на асфальт, потом медленно выбираясь наружу. Вроде, не упал. Отлично. Хотя и больно. Дерек смотрит на него, словно хочет что-то сказать, но Стайлз не хочет этого. Ему нужно увидеть отца. И Дереку нужно разобраться с телом дяди. У них двоих есть разные цели. Поэтому, он говорит: — Я позвоню, когда смогу. Ну, или ты позвони, когда закончишь. Хорошо? — Хорошо, — отвечает оборотень, а потом добавляет: — Стайлз, с Шерифом все хорошо, я уверен. Но Стайлз не уверен. Он уже не так уверен в добросердечности судьбы. Кто знает. На сайте не говорилось «Шериф умер», а говорилось «Шериф в больнице». И вроде как это многое значит. Но, в конце концов, морг тоже находится в больнице. И просто… он просто не хочет строить предположений, которые позже могут разбить его сердце. Лучше просто узнать. И потом решать, что делать дальше. Стайлз слабо качает головой Дереку, а потом отталкивается от машины и разворачивается к дверям больницы. Вокруг тихо и почти мертво. Поздно вечером посещения прекращены, также, как и приемы. И в больнице остались только больные. Поэтому, Стайлз тоже тащиться к больнице. Каждый шаг дается тяжело. Трудно двигаться и думать. Позади слышно, как Дерек уезжает. Стайлз толкает стеклянную дверь и заходит в светлый коридор. Он шаркает по полу, двигаясь к стойке регистрации. Он чувствует сердцебиение женщины за компьютером, а еще голоса сериала, который она смотрит в наушниках. Его обостренный слух улавливает голоса даже через чужие наушники. Вряд ли кто-то другой бы услышал также. — Эй, — Стайлз цепляется за стойку. Девушка замечает его и щелкает по пробелу, а потом снимает наушники и смотрит серо-голубыми глазами на того, кого принесло на ночь глядя. Ее глаза блуждают по нему, изучая капли крови на толстовке, которые уже высохли, и те на лице, что не высохли. — В травмпункт? — спрашивает она, полагая, что, наверное, какой-то школьник подрался с кем-то и пришел зализать свои раны. Но Стайлз отрицательно качает головой и говорит, перенося больше веса на стойку: — Нет. Я хочу узнать, где Джон Стилински. Это мой папа. Я хочу знать, где он и что с ним. — Минутку, — девушка опускает взгляд в компьютер и щелкает по кнопкам, периодически поглядывая на чуть покачивающуюся фигуру подростка. Может, думает она, тот под чем-то. Какая-то часть девушки хочет позвать охрану. Но какая-то питает сочувствие к парню. Он словно из ее сериала, где парни дерутся все время. Кажется, в жизни происходит то же самое, что и в сериалах. — Да, — говорит она, — такой человек поступил сегодня днем в больницу. — И? — подталкивает ее Стайлз, когда та замолкает, а потом более медленно продолжает. — Можете показать свои документы? Я не могу разглашать о состояние пациента посторонним лицам. — Боже, это мой папа! — Стайлз ударяет ладонью по столешнице. Что за бред. Уже все знают его в лицо. — Просто можете сказать, что с ним? Я хочу знать… — Я понимаю, но я не могу… — Я просто хочу знать! — кричит Стайлз, его голос надламывается. Он опускает голову и закрывает глаза, делая пару глубоких вдохов. Тише. Надо успокоиться. — У меня нет с собой документов. Но это правда мой папа. Можете спросить у кого-нибудь. Вы знаете Мелиссу? Это подруга моего отца и мама моего друга. Она знает меня и может подтвердить, что я Стилински. Вы можете ее позвать? Девушка неуверенно отвечает, боясь конфликта: — Я знаю Мелиссу. Но она ушла домой днем. Давайте, — сотрудница наклоняется, — вы присядете, успокоитесь, а потом мы подумает над тем, что можно сделать. Может, вы можете сходить за документами? Стайлз нервно усмехается. Если он и может дойти куда-нибудь, то только до дверей, чтобы упасть перед ними мертвым грузом. Он поднимает взгляд и цепляется за последнюю возможность: — Хотя бы скажите, он жив? Хоть это вы можете сказать мне? Девушка прикусывает губу, а потом молча кивает. — Да. Он жив. — Хорошо, — бросает на выдохе Стайлз и разворачивается. Он смотрит в коридор и думает над тем, не пойти ли просто напролом, но сердце девушки уже стучит быстрее, она нервничает, и в больнице должна быть охрана. Или мужчины. Она может позвать кого-нибудь и попросить вышвырнуть его на улицу. И тогда его больше не пустят и на порог больницы. На стене висит телефон. И Стайлз думает над тем, чтобы позвонить маме Скотта. Она тот запасной вариант взрослого, к которому он может обратиться, когда не знает, что делать. Мелисса ему как тетя. Или что-то типа того. Может, как мама. Но Стайлз не хочет называть кого-либо мамой кроме Клаудии, даже если та мертва. У него ощущение, что он ее тем самым предает. Он идет к телефону, но тот требует денег для звонка. Стайлз зовет девушку: — У вас нет монетки в долг? — спрашивает он. Девушка, наверное, уже чувствует себя плохо из-за того, что насолила ему, потребовав «ай-ди» или водительские права, поэтому, кивает, открывая ящик стола и доставая кошелек. Стайлз подходит к ней, когда она кладет монетку на столешницу. Стайлз слабо улыбается из вежливости: — Спасибо. Я верну. Она снова опускает взгляд, но Стайлз чувствует периодически, как на него смотрят. Наверное, думает он, она считает, что он какой-то чокнутый или наркоман. Или все вместе. И боится, что он может начать все ломать здесь. Стайлзу бы хотелось сломать пару стульев. Но он слишком слаб. Так что не сегодня. Идут гудки. Стайлз постукивает по стене пальцем, а потом резко выпрямляется, когда Мелисса отвечает. — Да? — Мелисса! — он так рад, что готов расплакаться, как потерявшаяся девочка лет пяти. Если бы у него было в голове место для еще мыслей, он бы подумал над тем, как должно быть выглядит со стороны, и ему стало бы стыдно. — Они не говорят мне, что с папой, потому что у меня нет с собой удостоверяющих личность документов, и я не знаю, что делать, я не могу пойти домой, не… — Эй, — останавливает его поток медсестра, шурша чем-то. — Ты сейчас в больнице? И где тебя носило весь день? Она спрашивает с легким упреком, но Стайлз молчит, и женщина продолжает: — Ладно, Стайлз. Оставайся в больнице. Я скоро приеду. — Большое спасибо, — шепчет он. — Но ты знаешь, что с папой? Он не отвечал на мои звонки. И я не знаю, что случилось. Мелисса тяжело вздыхает: — Это не телефонный разговор. Я приеду, тогда и поговорим, идет? Стайлз кивает, после понимая, что мама Скотта его не видит, и говорит уже вслух: «Хорошо». На этом разговор заканчивается. И ему не остается ничего, кроме как опуститься на один из ближайших стульев в ожидание Мелиссы. Когда девушка кидает на него взгляд, он говорит ей: — Я жду тетю. Девушка отворачивается и больше на него не смотрит. Стайлз сидит на красном стуле тихонечко, как мышь, и почти не дышит. Время течет бесконечно медленно тогда, когда нужно, чтобы оно прошло быстро. Круглые часы на стене тикают. Тик-так. И словно смеются. Ду-рак. ****** Когда Эрика приехала на машине Айзека в стайный дом, то заметила машину Питера с открытым багажником, и почувствовала неладное. Ощущение опасности, исходящее отовсюду. Но не такая опасность, словно хищник ходит вокруг тебя, а такая, словно видишь открытую дверь дома и знаешь, что увидишь пьяную мать на полу на кухне возле разбитой бутылки водки прежде, чем ты это увидишь. Неподалеку, за домом, где-то в лесу, Эрика слышит шум. Но не может индефицировать его. Она скрещивает руки на груди, ее черная кожанка с вышивкой на спине скрипит, и она идет на звук. Тот становится громче по мере ее приближения. И она в какой-то момент ощущает запах, который узнает. Хейл… ы. Хейлы? Что-то не так. Она выходит на небольшую, совсем меленькую опушку, видя картину: Дерек копает яму, а на земле рядом лежит Питер. Мертвый Питер. Звук копания прекращается, и Дерек смотрит на нее. — Помочь хочешь? — спрашивает из темноты Дерек, который в одних джинсах, потный и не в порядке. Эрика моргает и снова смотрит на тело на земле. От трупа исходит тонкий гнилостный запах. Словно кто-то жег волосы в огне. Что-то подгоревшее, но с нотками органики в этом. И кровь. Ее так много. Рот Эрики немного приоткрывается, и она сглатывает, закрывая его и пытаясь вспомнить, что вообще хотела сказать Дереку. Что-то важное. Труп Питера выбил мысль из головы. — Какого хрена, — говорит она вслух. — Почему, — она тычет в Питера ногтем, — он мертв? Ты его убил? Я знала, что он тебя бесит, но… Дерек отбрасывает землю лопатой в сторону. Его движения кажутся рубленными. Не такими грациозными, как обычно. Немного неуклюжими. И Эрика замечает легкое подрагивание рук альфы. — Это долгая история, — отвечает Дерек. — Была стычка с вампиром. Я не успел вовремя. Что-то щелкает в мозгу Эрики. — Вампир! Бойд видел его сегодня у школы. Он думает, что это Греймен. И я знаю, что это тот врач из… — Больницы, — заканчивает за нее Дерек, продолжая копать. — Я знаю. Сказал же, что была стычка. Твои новости уже не актуальны. Вампир сдох, Питер тоже. Все закончилось. Эрика облизывает губы. — Ты уверен, что вампир умер? Они вроде как живучие. — Уверен. — А Питер… — Эрика смотрит на тело. Оно похоже на что-то неодушевленное. Не двигается. И холодное. Словно кучка компоста, уложенная на землю в форме Питера Хейла. Это вызывает неоднозначные чувства. Странно видеть мертвым того, кто был жив совсем недавно. Ты видишь его мертвым. Но продолжаешь считать живым. Словно это розыгрыш. Но это не он. Хейлы никогда не шутят. Но все равно чувство, словно Питер сейчас поднимется и уйдет, словно ничего не случилось. — Он, — Дерек запыхался, а, может, просто немного потерял контроль над дыханием, — умер. Ты собираешься мне помочь или будешь стоять и смотреть? Эрика отмирает и скатывается по склону вниз, останавливаясь у той небольшой ямы, что успел выкопать Дерек. Альфа останавливается, шумно выдыхает через нос, разворачиваясь к молодой волчице, и отдает ей грубо лопату. Эрика перехватывает ее, смотря, как Хейл проходит мимо нее, взбираясь вверх по склону. — Я за второй лопатой. Вдвоем будет быстрее. И он исчезает, оставляя ее одну возле ямы и трупа Питера. Эрика держит лопату и смотрит снова на тело на земле. В темноте труп выглядит жутко живо. Не видно, насколько кожа оборотня серая, насколько его одежда в крови, плохо видно колотую рану в груди. Но чувствуется запах смерти. И не слышно сердцебиения. Совсем. Это пугает. И Эрику начинает немного подташнивать от запаха мертвой плоти. Это запах влетает ей через рот, оставляя внутри привкус мертвечины, словно бы она ее попробовала. Она захлопывает рот, дыша через ноздри, и начинает копать черную землю. Так как уже ноябрь, ночью температура иногда опускается ниже нуля, то чернозем промерз, и приходится прилагать усилия, чтобы оторвать клубки земли, сплоченные корнями, как нитями, от массы почвы. К счастью, Дерек скоро возвращается, и Эрике становится чуть менее страшно. Она часто бросает на Дерека взгляд и думает над тем, стоит ли спросить, что именно случилось, но Дерек ни разу не смотрит на нее, и Эрика молчит. Копать яму для мертвого члена стаи… что может быть лучше. У нее такая насыщенная подростковая жизнь. Правда, иногда она не знает, радоваться или плакать ей.Она начинает скучать по жизни, которая была у нее до укуса. Но, с другой стороны, если бы не укус, она сейчас бы не была с Айзеком и, может быть, в принципе бы не была, а была на месте Питера. Так что, может, все не так уж плохо. ****** Мелисса разрешила ему заглянуть в реанимацию к отцу, но не разрешила ему остаться там, поскольку он начал плакать и терять над собой контроль, видя отца в таком ужасном состоянии. Там было так много трубок и аппаратуры. А его отец казался таким безжизненным. И Стайлз знал, что тот жив и все уже позади, но ему стало так жаль, что он не был рядом, когда это случилось. И если бы его отец умер, он бы был сейчас в морге, а не в реанимации. Все решил случай. И кто знает, не решит ли случай убить его отца на день или два позже. Джон все еще был не в лучшем состоянии, и Мелисса сказала, что его отцу, когда он проснется, нельзя будет даже садиться несколько дней. И потом могут быть осложнения, понял он уже сам. И работа. Он не сможет ходить на свою работу. Жизнь его отца изменится так сильно… Стайлзу удалось убедить Мелиссу, что он в порядке и ему просто нужно в туалет. Он соврал, что подрался с кем-то из школы, когда медсестра заметила кровь на его коже и одежде. Пообещав дать ей глянуть на его раны, он убежал в туалет. Спрятался в нем, усевшись на пол возле двери, как маленький ребенок. Он обнял колени и, хотя его глаза были открыты, он продолжал видеть отца на больничной койке. Его глаза сами начинали слезиться. Он не мог ничего сделать. Ему было так тоскливо и больно, словно бы отец умер. Но он не умер. И Стайлз не мог донести эту важную мысль до своего мозга. В какой-то момент, когда ему удалось успокоиться, лишь потому, что все силы ушли, и сил рыдать и задыхаться уже не осталось, он подумал о Дереке. Его дядя умер. И, хоть Дерек не казался грустным, Стайлз словно чувствовал настоящие эмоции Дерека. Ему даже показалось, что он ощущает не только свою боль, а еще и боль Дерека. И поэтому ему так больно. Потому что больно Дереку. Но это была такая бредовая мысль. Разве возможно чувствовать эмоции другого на расстоянии? Звучит как сказка… В принципе, вампиры и оборотни тоже звучат так себе реалистично. Но вот они, прямо тут, живые. Почти живые. Чертов Питер. Стайлз почесал нос о колени, а, может, вытер о колени свои прозрачные сопли, создавая еще больше бардака, чем было уже создано, и попытался встать. К счастью, у него получилось. Но тех кроликов было мало. Он понимал это. Они дали ему какую-то энергию. Но ее было недостаточно. Те кролики были как кружка кофе тому, кто не спал трое суток. Малоэффективно. Он потеряет сознание, это лишь вопрос времени. Подойдя к зеркалу, Стайлз посмотрел на свое ужасное отражение. Ему было интересно, в частности, все ли еще голубой имеется на его радужке, или кровь помогла каким-то образом залечить эти глазные веснушки. Наклонившись к зеркалу, он взглянул на радужку, но голубой все еще был там. И, кажется, его стало даже больше. Карий пигмент словно выпал еще активнее, и теперь издалека, смотря на свои глаза в отражение, можно было подумать, что у него гетерохромия. Мелисса заметит. Она не смотрела на него особо внимательно, так как он пытался не плакать и тер глаза, опуская взгляд вниз, но если она будет осматривать его ушибы и ссадины при ярком свете, то точно заметит, что что-то не так с глазом. Стайлз потер шею. Его кости снова заныли. У него болело все тело. Такая тупая, пульсирующая боль, приходящая волнами. Каждый раз волны больше, все ярче. Он ощущал, что скоро будет какой-то пиздец. Чувствовал «эпизод» на подходе. Но не знал, как справиться с ним. У него нет пособия, как жить, если ты вампир. То, что он читал на сайте, было написано отрывками. Там было больше обыденных фактов, словно база того, что должен знать каждый вампир, но практически никакой конкретики. Может, Дитон может помочь. Но Дитон далеко. А у Стайлза нет машины. И он не будет просить Мелиссу отвезти его к друиду… наверное. Может, рассказать ей? Стайлз смотрит на луну в окне туалета. Уже случилось так много плохого из-за того, что он думал, что справиться сам. Может быть пора признать, что он не может справиться со всем своими силами? Если честно, то тогда, когда Мелисса зашла в больницу, подошла к нему и крепко обняла, ему стало так уютно. Он почувствовал, что не один. И что он может иногда перекидывать свои проблемы другим. Например, Мелиссе. Он заставил ее приехать ночью в больницу, чтобы решить его проблемы. Но она не выглядела злой. Она выглядела заботящейся. Может, стоит попробовать. Может. — Ладно, — вздохнул Стайлз и вышел из туалета. Мелисса ждала его в процедурном. Он решил рассказать ей все. Наверное, если сын Мелиссы оборотень, она не будет слишком удивленна услышав, что друг ее сына вампир. Их городок странный. Она должна была привыкнуть к этому. Верно? В любом случае, Стайлз просто не видит других вариантов. Он не может справляться со всем сам больше. Ему нужна помощь. И у него есть, у кого ее попросить. У него все еще так много людей, которые его любят… ****** Неопределенное время: Ребенок рисовал, сидя у Клаудии в ногах на больничной койке. Пару дней назад ей стало хуже, ее снова поместили в больницу. Она знала, к чему все идет. Иногда ее ум становился туманным, но иногда прояснялся. И сейчас он был что-то между. Ее мысли путались. И ей было плохо. В ее руке стояла капельница, она не помнила сегодняшнюю дату и время, но ее сын сидел здесь, шурша карандашами, и ей было спокойно от этого. Она смотрела на него, такого маленького и беззащитного, и думала, что хочет что-то сказать. Смерть. И она. Стайлз. Мысли путались. Она зажмурилась. Потом открыла глаза. И снова зажмурилась. Снова открыла глаза. Стайлза на кровати уже не было. Клаудия вздрогнула, а потом услышала шмыганье сбоку и, повернув голову, увидела Стайлза. Тот сидел в кресле, которое было таким большим по сравнению с ним, и смотрел на нее, сжав губы. Его глаза были мокрые, и она увидела, что он плачет. Ей стало так больно, она хотела спросить, что случилось, но Стайлз заговорил первым: — Я тебя не убивал, — сказал он негромко. — Кто это сказал? — хрипло спросила Клаудия. Сказал ли кто-то из персонала ее сыну, что он убивает ее, играясь на ее койке? Она придушит того, кто это сделал. — Ты сказала, — слеза скатилась по щеке ребенка. — Ты сказала, что я убил тебя. Но я не убивал тебя. И ты не умерла. Ты сказала, что умерла. Но ты не умерла. Ты постоянно говоришь такие вещи, и я не понимаю, почему… Клаудия не помнила, что она говорила что-либо вообще. Ей было больно смотреть на сына, который плачет, и она начинала плакать сама. Стайлз дрожал, и она хотела коснуться его волос, но он вскочил с кресла, ударяя по жесткому матрасу койки возле ее руки. — Я не виноват, что тебе плохо! И если так хочешь умереть, то просто умри! Ее рот беспомощно открылся, и глаза заслезились сильнее толи и от того, что ее сын кричит на нее, когда у них осталось всего нечего, чтобы побыть вместе, то ли от того, что он считает, что убил ее. Кажется, она хотела сказать ему, что скоро умрет, и что ему не нужно грустить, потому что у него останется папа, и она будет присматривать за ним с небес, но, наверное, ее мысли спутались, и она сказала что-то противоположное. Стайлз обежал ее кровать и убежал в коридор, оставляя одну. Он больше не мог терпеть разговоров о том, что его мама умрет, или что она умирает, или что когда она умрет, то. Он не мог слышать больше об этом от своей мамы и других. Клаудия уронила голову на подушку, закрывая глаза. Ей слышались галлюцинации. Где-то среди них звучал голос сына: «Если так хочешь умереть, то просто умри». Другой голос говорил над ее ухом: «Убей себя, ты знаешь, что пора». Более ехидный, словно голос ведьмы, зазвучал с другой стороны: «Ты мучаешь их, прикидываясь, что тебе плохо». Ее голова закружилась, и голоса зазвучали из разных мест. Какой-то рот с крыльями продолжал требовать убить себя ей над ухом, из живота доносился голос, отговаривающий ее, потом звуки смешались и стали громче, становясь какофонией звуков, среди которых она утратила свой собственный голос, и она не помнила, как нашла в ящике ножик, которым Джон чистил яблоко недавно для нее. Жмурясь, она водила лезвием ножа по руке, боль было не слышно из-за голосов. Ей было так тревожно и больно. Она хотела просто вернуться в тишину, как тогда, когда Стайлз утром залазил ей под одеяло, и она обнимала его. Тишина, в конечном счете, пришла к ней, но забрала ее жизнь. ****** Несколько дней спустя, пятница: Джон пришел в себя, и Стайлз навещал его пару раз. Но он не говорил отцу о том, что случилось. Доктор запретил тревожить отца. И Стайлз слушался. Он не собирался терять папу. Не собирался становиться причиной и его смерти. Ему достаточно мамы, которую он убил. Сегодня был траурный день, и Стайлз стоял напротив зеркала, пытаясь завязать черный галстук. Он пытался сделать это уже минут пять, если не больше, но ничего не получалось, и это начинало его злить. В конечном счете, он откинул галстук на кровать Дерека и решил, что черной рубашки и черного пиджака будет достаточно. Сначала, он не хотел идти на похороны Кейси. Но потом решил, что все же стоит. Он не был уверен, зачем именно ему идти на похороны того, кого он убил, но ему казалось, что он обязан. Словно бы призрак Кейси будет преследовать его в кошмарах, если он не придет на его похороны, чтобы извиниться. Так что… Стайлз пошел. Но он держался позади всех. Он не подходил к гробу, предпочитая остаться вдалеке, у дороги. Он видел сквозь кроны деревьев кучку людей в черном, и слышал, благодаря новому слуху, все, что говорилось у закрытого гроба. Он не хотел, чтобы люди видели его, поэтому спрятался за деревом. В тот день он должен был послушать Питера. Если бы он его послушал, то и Питер, и Кейси были бы живы. Стайлз убил уже кучу людей. Он ощущал себя каким-то приносящим смерть жнецом. Где он, там всегда смерть. Он притягивает ее? Почему. Он не мог понять. День был туманный. Солнце то появлялось, то пряталось. Становилось прохладнее. Листья все больше опадали, на ветках почти ничего не осталось. Все так умирало. И все умирали. Кажется, этому просто нельзя было противостоять. Все просто идет своим чередом. И остается довольствоваться тем, чем успел насладиться, пока все не разрушилось. — Ты не пойдешь? — голос вырвал его из мыслей. Айзек, кучерявый, такой высокий и такой солидный во всем черном, словно сынок миллионера, нарисовался возле него. Стайлз так увлекся, что не заметил подошедшего оборотня. Вчера он рассказал стае обо всем, а потом сбежал и игнорировал их звонки. Потому что это его защитный механизм. К счастью, Дерек был слишком настырным, чтобы позволить ему остаться одному. Стайлзу было некомфортно оставаться дома, где нет отца, и он остался у Дерека. Спать в одной кровати с оборотнем, без сексуального контекста, просто в его крепких объятиях, оказалось довольно приятно. Не то, чтобы Стайлзу удалось проспать больше, чем пару часов. Но все же. Их отношения с Дереком, кажется, скакнули. И Стайлз был рад. Ему не было больше стыдно или неловко возле оборотня. Они словно понимали друг друга с полуслова. Стайлз отрицательно качает головой на вопрос Айзека. — Не хочу… — он не знает, как закончить. — Ладно, — Айзек проходится по нему взглядом, а потом мнется с ноги на ногу, но менее неуверенно, чем неделю назад. Айзек кажется, что тоже немного изменился с Эрикой, стал более выдержанным, морально сильным. — Знаешь, нет ничего страшного в том, что ты вчера рассказал. Ты же знаешь, что мы все еще твои друзья и поддержим тебя, да? Стайлз качает головой. «Да». — Хорошо, — Айзек не знает, что больше сказать, и медленно уходит, оставляя Стайлза одного. Когда оборотень отходит достаточно далеко от него, чтобы то, что собирается сказать Стайлз, не было для него слышно, Стайлз шепчет: — Мне очень жаль, что так получилось, Кейси. Прости. Ветерок поднимает листья с голой земли, закручивая их в спираль, а потом опуская обратно на землю, исчезая после этого так же внезапно, как появился. Стайлз слабо улыбается. Он прячет руки в карманы, поскольку его кожа стала слишком чувствительной к свету, и уходит к своему джипу. Внутри он снимает солнцезащитные очки, поскольку солнце сейчас в зените и через облака светит не так ярко и не освещает салон машины изнутри, достает телефон и проверяет время. 12:23. В час он дает показания. Как оказалось, ФБР приехали, чтобы разобраться в деле Греймена. И так как кто-то сказал, что видел Стайлза последним уходящим с поля, за которым позже убили Кейси, его позвали для показаний. Стайлз знал, что сможет соврать даже с детектором лжи, поскольку его сердце несколько иначе стало работать. Он не знает как, но он может менять его ритм, если сосредоточится на этом. И, хоть он и может менять ритм сердца и лгать безнаказанно кому угодно, избегая тюрьмы, ему все равно неспокойно. Он знает, что он убийца. И этого достаточно, чтобы питать к себе ненависть. Стайлз заводит двигатель и уезжает. В участке, где больше не будет работать его отец, так как того отправили на пенсию, но где расположилось ФБР, теперь иначе. Темно. Тихо. Холодно и неуютно. Вещи Джона в коробках. А его имя в табличке сняли с двери. Скоро в городе будет другой Шериф. Стайлз не знает, кто. Но он уже недолюбливает этого нового шерифа. Его отец был лучшим. И это было его место. Они просто забрали у него это. И это несправедливо. Пускай Джон и говорит, что все в порядке, Стайлз знает, что отец переживает из-за работы. Работа была всем для Джона, после семьи. Но, снова же, теперь уже ничего нельзя поменять, остается только принять новое положение вещей и адаптироваться. Но, думается Стайлзу, в этот раз все закончится хорошо. События закалили его. И, хоть ему и нужно время, чтобы вернуться в прежний темп жизни, он чувствует, что достаточно силен, чтобы справиться со всеми последствиями и теми новыми фокусами, что припрятала для него жизнь. В конечно счете, у него есть своя команда, состоящая из волчат, Дерека, отца и Мелиссы, которая готова помочь. Из всего этого Стайлз вынес урок. Полезный урок. Жизнь иногда дерьмо. Но в ней много и хорошего. И если ты хочешь продолжать жить, то…

Никогда не сдавайся.