Дети

Распахнулась дверь, но не центральная, в которую ломился гасконец, а боковая, неприметная, расположенная в башенке. В светлом проёме показалась фигура женщины, которая махнула рукой и что-то крикнула по-английски. Д'Артаньян подошёл к ней. Впустив незнакомца с ребёнком в освещенную свечами на канделябре комнатку, которая оказалась маленькой каморкой под лестницей, женщина очень низкого роста, одетая в тёмное, укутанная большим платком, всплеснула руками и начала о чём-то причитать. – Дома ли хозяин? – спросил д'Артаньян. – Ой, вы француз?! – воскликнула служанка по-французски. – Нет хозяев, но вы проходите за мной! Бедная крошка, она же совсем замёрзла! Женщина взяла канделябр с полочки на стене, куда ставила, чтобы открыть дверь, юркнула в коридор и засеменила по узкому проходу, приглашая незваных гостей следовать за собой. – Проходите сюда, господин, проходите! Бедная крошка, бедная малышка! – всё время причитала женщина. – Вот сюда, месье, прошу вас, сюда. Сейчас, сейчас, моя дорогая, мы тебя обсушим, накормим, натерпелась, видать, в грозу. Бедная крошка… Женщина привела д'Артаньяна в натопленную кухню. – Сюда, месье, проходите ближе к печи. Простите за то, что вам придется быть на кухне, хозяев нет, я здесь вместе со старой матерью живу, а господские комнаты закрыты… На плите кипела какая-то похлёбка, но запаха варёного мяса д'Артаньян не учуял. Он опустил Изабель на пол и наконец-то смог рассмотреть женщину, оказывавшую ему гостеприимство. На вид ей было около пятидесяти, её крайняя худоба и опущенные плечи говорили о тяжких условиях жизни или о болезни. На испещрённом морщинами лице теплилось подобие улыбки. – Простите нас за вторжение, – проговорил гасконец, сняв мокрую шляпу и встряхнув волосы. – Я еду с дочерью из Тамворта, – при этих словах Изабель вскинула на отца удивлённый взгляд, – и вот, не повезло вовремя добраться до жилья, – развел руками мушкетёр, незаметно подмигнув дочери, и она поняла, что это какая-то игра, и никому здесь не нужно рассказывать, откуда они на самом деле прибыли. – Разрешите нам переждать у вас непогоду, и мы двинемся дальше… Женщина поклонилась: – Разумеется, месье. – Она указала на высокий стул, стоявший недалеко от печи рядом с тяжёлым дубовым столом. – Разрешите помочь маленькой мадемуазель? Нужно высушить платьице… – Да, пожалуйста, прошу вас, – д'Артаньян воспользовался приглашением и устроился возле стола. – Как ваше имя? – Катрин, месье. – А чей это дом? – Господ Феррерс. – Вы здесь, верно, экономка? – продолжал вежливо расспрашивать д'Артаньян. Катрин махнула рукой: – И экономка, и горничная, и кухарка, и няней даже была… Господа всегда экономии на штате прислуги… а теперь и вовсе мы с матерью вдвоём во всём доме остались, да ещё сторож в будке у ворот, так там и живёт всё лето… – объясняя, женщина зажигала от своего подсвечника масляные лампы на полках, буфете и на столе, затем потушила свечи и протянула руку к Изабель. – Пойдёмте, моя милая, нужно снять с вас мокрую одежду, пока вы не простудились. Изабель вопросительно посмотрела на отца, тот кивнул ей, и она пошла со служанкой за ширму, огораживающую один из дальних углов кухни. Из-за ширмы виднелся край большого сундука, накрытого покрывалом В этом помещении, видимо, не только готовили, но и спали. Д'Артаньян оглядел комнату. Она была чистой, выметеной, помимо полок с разнообразной кухонной утварью, всевозможных засушенных корешков и трав, на стенах висели чистые полотенца, фартуки, чепцы и женские рубахи. Видимо, сушили бельё тоже здесь. Гасконец перевел взгляд на маленькое окно по другую сторону стола. Ставни были открыты, по стеклам хлестал дождь, но гроза постепенно уходила: молнии все реже озаряли небо, раскатов громе почти не было слешно. Вернулась Изабель, с головы до ног закутанная в покрывало. Служанка вынесла детское платье, осмотрела его со всех сторон и подвесила здесь же, над печкой – сушиться. Изабель залезла с ногами на кресло, стоявшее напротив отцовского стула. Через минуту на столе перед гасконцем и его дочерью появились миски с горячей похлебкой и овсяные лепёшки. Д'Артаньян любезно поблагодарил хозяйку кухни. Изабель с подозрением покосилась на миску и отщипнула кусочек лепёшки. – Поешьте, мадемуазель, поешьте горячего, это поможет вам согреться. – Спасибо, я не замёрзла, – ответила девочка. В этот момент со стороны входа послышались шаркающие шаги, и в дверях появилась старуха. Сгорбленная, ещё ниже ростом, чем Катрин, с маленькими внимательными глазками, видневшимися из-под темного капора. Катрин всплеснула руками и кинулась к старухе, защебетав о чем-то по-английски. Изабель слезла на пол, подошла к отцу и забралась к нему на колени. Д'Артаньян прижал её к себе. – О чем они говорят? – тихо спросил он девочку. – Катрин возмущается: "Зачем вы встали, маменька, врач велел лежать!", а эта старая маменька отказывается, говорит: "У тебя гости, а я там одна", а Катрин объясняет, что мы не гости, а просто путники… Батюшка, можно я скину это покрывало? Мне в нем жарко. – Конечно можно. Лепёшка вкусная? – Нет, не вкусная, – ответила Изабель, избавилась от покрывала, сбросив его на пол, и в одной рубашке отправилась поглядеть в окно. Катрин, тем временем, устроила старуху на сундуке за ширмой и вернулась к плите. – Простите, месье, это моя мать. Пришла – думала, господа приехали. Совсем без ума стала, старуха. Всё живёт и живёт, сладу с ней нет... Катрин тяжело подняла ведро воды, стоявшее на полу, наполнила из него котёл, опустила ведро обратно и выпрямилась, тяжело дыша. – Не страшно вам здесь одним? – поинтересовался гасконец. – Бывает страшно, зимой, когда темно, – ответила служанка, переведя дыхание. – Так мы тогда больше свету жжём, да и только. Ставни-то во всём доме заколочены, только наши окна да и светятся. Раньше всё совсем по-другому было, когда ещё прежние господа жили. Я в этом доме родилась и всю жизнь живу… Моя мать служила здесь ещё при отце нашего прежнего господина, убирала в комнатах. А когда молодой господин женился, её приставили к новой госпоже… Женщина сняла с огня котел с похлёбкой и на его место поставила другой – с водой, вытерла рукавом лоб. Изабель, тем временем, принялась обследовать кухню. Девочка отошла подальше от стены и, поднявшись на цыпочки, старалась заглянуть на полки, висевшие намного выше ее головы. Из-за ширмы в углу тихонько вышла старуха и поманила к себе девочку. Та сначала опасливо посмотрела на женщину, потом взглянула на отца. Тот снова одобрительно кивнул, и тогда Изабель храбро шагнула за перегородку. – А вы хорошо говорите по-французски, – заметил д'Артаньян, обращаясь к Катрин, которая продолжала хозяйничать у плиты и не заметила второго явления матери. – Это меня госпожа Баксон научила. Наша госпожа француженкой была… – Баксон? – встрепенулся д'Артаньян. – Вы говорили, что фамилия вашего хозяина – Феррерс? – Да, это сейчас Феррерс. Они родичи Баксонов, после гибели сэра Альфреда дом к рукам прибрали. Сами то они здесь не живут. Изредка только наведываются, гостей привозят, такое тут устраивают… А в остальное время дом пустует, как видите… – Так вы говорите, мадам Баксон была француженкой? – вернул д'Артаньян разговор в нужное ему русло. – Да, из Франции. Из местечка Танкарвилль, может знаете? Добрая была госпожа, эх… Своих детей у них с господином Баксоном долго не было, так она ко мне привязалась. Сладостями меня угощала, по-французски со мной всё время говорила, смеялась много… Так мечтала своего ребёночка заиметь, так радовалась, когда понесла! А рожать стала, не выдержала, да родами и померла… Ребёночка, хорошо, спасли, девочку сиротинушку…Шарлоттой нарекли. Так меня к ней няней приставили. Сначала, конечно, кормилица была из деревни, а мне самой в то время ещё двенадцати не исполнилось… К отцу подбежала Изабель и высыпала перед ним на стол горсть блестящих камешков: - Посмотрите, отец! Это мне старая маменька подарила. Правда, красивые? Можно мы их домой возьмем? Д'Артаньян в удивлении взглянул на камни, признав среди разноцветных образцов неизвестных ему пород несколько кусочков янтаря. Два из них были вставлены в оправу из какого-то тусклого металла. - Батюшка, там еще портрет на стене висит, - продолжала восторженно Изабель и потянула отца за руку, - пойдите посмотреть! Там такая красивая девочка на портрете, немного постарше меня, такая славная… - Ах, это маменька достала сокровища свои! - всплеснула руками Катрин. - Хранит у себя какую-то дребедень, хуже малого ребенка, ей-богу! В эти погремушки наша Шарлотта играла. Как меня кормилица обучила с младенцем управляться, так я сама стала… И мать моя её тоже любила, так мы её и растили. Очень ей игрушки эти нравились. Я всё говорила ей, малышке нашей, дескать, когда вырастешь, будут у тебя вместо этих камешков настоящие, драгоценные. Красавицей была наша Шарлотта, загляденье просто... Не дождавшись от отца ответа, Изабель убежала обратно к старухе - рассматривать новые сокровища, выуженные из сундука. Д'Артаньян всё смотрел на оставленные перед ним камни, тускло блестевшие в свете свечей. "Шарлотта… Шарлотта Баксон!". Гасконца, сидевшего возле самой плиты, словно обдало холодом. Пожилая экономка продолжала заунывно тарахтеть, радуясь, что в кои-то веки нашла благодарного слушателя, а д'Артаньян слышал словно наяву голос друга, торжественный и звучный, оглашающий приговор: “Шарлотта Баксон, графиня де Ла Фер, леди Винтер, ваши злодеяния переполнили меру терпения людей на земле и бога на небе…" “Черт побери, - д'Артаньян дотронулся рукой до лба, на котором внезапно выступили капли пота, - этого быть не может”. – Господин не очень-то дочерью интересовался после смерти жены, - продолжала Катрин, взяв веник и начав подметать вокруг плиты и без того чистый пол. - Да оно и понятно, не верил, что его родная девочка. Да, по правде сказать, она и была не родная. Мистер Баксон тогда как раз спор вёл с соседом насчёт леса, с лордом Дейтоном, что за рекой жил. Лорд тогда наведывался несколько раз сюда в дом, всё вопросы решал с господином… Да на госпожу поглядывал. У господина нашего и так владений-то этот дом, да поля, что за ним были. Так ещё Дрейтон этот хотел половину леса отобрать. Так вот они тогда как-то быстро всё порешили, лес, значит, за нашим господином остался. А госпожа тогда и понесла... Снова подбежала Изабель, поглядела в окно: - Дождь закончился, отец! Когда мы домой поедем? Д'Артаньян, не в силах произнести ни слова, поднялся с места и указал Катрин на платье дочери. Женщина, не замолкая, принялась одевать маленькую мадемуазель. - Господин наш служил все время, изредка домой наведывался. Пока в гробу его привезли… А после похорон приехали Феррерс. Шарлотту нашу во Францию к материнской родне отправили. Так я хотела с ней ехать, но мать моя слегла… И я осталась. Вот так с тех пор и живём здесь. Господа изредка наведываются, а мы всё больше одни... “Портрет!”, - д'Артаньян стоял посреди кухни и невидяще смотрел в сторону ширмы. Сделав несколько шагов, он заглянул за перегородку. Сразу за ней обнаружилось ещё одно окно, наполовину занавешенное какой-то тряпицей. А почти в самом углу висел небольшой портрет в неожиданно дорогой раме с позолотой. Луч солнца, проникший через тучи и окно в комнату, засиял на орнаменте. Старуха стояла на коленях и рылась в распахнутом сундуке. Д'Артаньян, не замечая её, ступая прямо по разбросанным тряпкам подошел ближе. С портрета, вскинув головку, смотрела очаровательная девочка лет восьми-девяти. Художник постарался на славу, отменно выполнив свою работу. Пепельные локоны спадали на плечи, облачённые в кружева; голубые глаза, до странности светлые, глядели задорно и гордо; тонкие губы были сложены в милую улыбку. Лицо, освещенное в эту минуту солнцем, как будто само по себе сияло нездешним, каким-то потусторонним светом. Д'Артаньяну показалось на миг, что на портрете изображён не человеческий ребенок, а небесный ангел... Гасконцу суеверно захотелось перекреститься. - Это вот наша Шарлотта, - проговорила за спиной мушкетёра Катрин, удивленная интересом постороннего мужчины к портрету маленькой девочки. - Наша красавица… Я всегда ей говорила: "Вырастешь - что только захочешь у тебя будет!”. Мимо такой красоты господа не проходят… Эх, знать бы, что сталось с девочкой нашей, какой она стала, когда расцвела в полную силу, какое счастье ей досталась… Изабель просочилась между Катрин и её матерью, встала рядом с отцом и обняла его за пояс. - Красивая... - сказала девочка. - На нашу матушку немного похожа, правда? Д'Артаньян содрогнулся при этих словах, Изабель отстранилась, подняла голову и всмотрелась в его лицо. Гасконец не мог оторвать взгляда от портрета и угадывал знакомые черты. Ещё не определившая формы скул, ещё не четкая линия подбородка, ещё по-детски вздёрнутый нос, но, без сомнения, это была она! Она! Совсем юная, нежная, невинная, но она! Будущая графиня де Ла Фер и миледи де Винтер - демон в образе ангела, посланный на землю ненавидеть и убивать… Прошло несколько минут, когда, наконец, д'Артаньян отозвался: - Неправда, - глухо проговорил он, и Изабель заботливо взяла его за руку, почувствовав, что с отцом творится что-то непонятное. - Ваша матушка гораздо лучше, лучше всех на свете... Изабель была уже полностью готова к дороге. Д'Артаньян взял шляпу, поблагодарил эконому Баксонов за гостеприимство, поднял на руки дочь и так же, как пришел сюда, держа ее на руках, крепко прижимая к себе, вышел из дома и с наслаждением вдохнул свежий влажный воздух. Обратного пути до замка Дрейтон д'Артаньян почти не заметил. Солнце ярко сияло из прогалин в тучах и слепило глаза. Изабель, измотанная долгой прогулкой и обилием впечатлений, сидела молча. Мушкетёр придерживал ребёнка и гнал лошадь галопом почти всю дорогу. Он хотел умчаться прочь от своих воспоминаний, от непрошенной, позабытой боли, всколыхнувшейся в глубине души. Он даже не сразу понял, что это за ощущение: “Неужели всё ещё из-за Констанс?” - удивился самому себе. Воспоминание о яркой и трагической любви, о друзьях, о первых годах жизни в Париже, наполненных радостью, ужасом, горем, ненавистью и надеждами – всё это внезапно затопило сознание д'Артаньяна. Друзья… Атос, Портос Арамис - когда-то казалось, что они стали неделимым целым. Настолько близки были они вчетвером друг другу, что казалось, их невозможно разделить. Д'Артаньян не представлял себя без них и не мог и предположить, что когда-то в жизни будет иначе. А вот же, они расстались. И с тех пор столько лет прошло, а ни один из них даже не написал ни разу. Даже Атос… Хотя, казалось бы… Д'Артаньян тряхнул головой. Атос уезжал для того, чтобы исчезнуть навсегда. Теперь, быть может, его и в живых уже нет. Мушкетёр гнал лошадь, глотая злые слёзы. Эта проклятая Англия! Зачем он только позволил жене уговорить себя взять отпуск и приехать знакомиться с этими родственниками? У них, видите ли, традиция, у старой миледи именины… Зачем он только обратил внимание на это проклятое имя Баксон? Теперь оказалось, что его Кристина - родственница той… Нет, выкинуть из головы! Всё в прошлом! Теперь он хотел только скорее забыть то, что произошло здесь, как страшный сон. Скорее обнять жену и сына. И увезти их с этого проклятого острова - домой в любимую Францию.

***

Вернулся он за полчаса до обеда. Прогулка, насыщенная событиями и показавшаяся гасконцу длинной, как день, на самом деле длилась не более пяти часов. В доме было пустынно, гости и хозяйки как раз разошлись готовиться к обеду. Гасконца с дочерью встретила горничная и увела Изабель в детскую. Через четверть часа, быстро переодевшись и умывшись, д'Артаньян прошел в комнату к супруге. Она была уже готова к выходу в столовую, с ней же были дети. Первым к отцу бросился сын. Пятилетний Пьер, подражая сестре, тоже при встрече сразу протягивал руки. Д'Артаньян опустился на стул и посадил ребёнка к себе на колено. - Чем вы занимались, Пьер? - спросил он малыша. Мальчик был бледен, а пальцы на его руках показались мушкетёру ледяными. - Мы гуляли у реки, - ответил ребёнок и сразу же стал рассказывать о том, как было жарко, и о том, как странно свистели в кустах неизвестные птицы, и как тихо журчала вода по камням, и о том, какой красивый корень он нашел на берегу и о том, что находку не позволено было взять с собой в дом. - Понравилось вам гулять? - Нет, - неожиданно печально проговорил Пьер. - Другие дети очень громко кричали всё время или задирались. Изабель с нами не пошла, и мне было скучно. А потом я упал, и меня отнесли домой. Д'Артаньян вопросительно посмотрел на жену. Та еле заметно кивнула: “Потом объясню”. - Вы проголодались? Готовы обедать? - Я не очень хочу есть, но я ведь должен пойти со всеми в столовую, - разумно продолжал отвечать Пьер на расспросы отца. - Я готов. - А сколько будет, если к пятидесяти четырём прибавить шестнадцать? Пьер от неожиданности замер, улыбнулся, поднял взгляд к потолку, загнул несколько пальцев на руках и выдал: - Шесть… э, нет, семьдесят! Отец чмокнул его в пушистую золотистую макушку и отпустил к няне. - Что случилось? - спросил д'Артаньян супругу, когда детей увели обедать. - Ему стало дурно на солнце. Слишком долго гуляли, - пояснила Кристина, в свою очередь приняв поцелуй мужа. - Он чувствовал приближение дурноты, хотел купаться или уйти в тень, но побоялся попроситься у нянек. Сейчас уже всё в порядке, только ещё немного слаб. Сейчас поест - будет совсем хорошо. Д'Артаньян нахмурился: - Где вы были в это время? - Я была в группе женщин недалеко от грота - вы знаете, в излучине, рядом с обломками старого моста. Дети играли вдалеке от нас. Я не могла слышать, о чем они говорят, но постоянно следила за Пьером. Он вел себя активно, лазил в воду, потом присел на камень, чертил тросточкой на песке. Потом побежал за младшей мисс Белгрейв и упал. Я сначала подумала: споткнулся обо что-то, поспешила туда. Но оказалось, это обморок. - Кристина замолчала, на её лице отразился след давнишней душевной боли. - Я должна была быть рядом с ним. Тогда бы ничего не произошло. Гасконец тоже считал, что мать должна была пренебречь правилами чужого дома, расписывавшими когда и при каких обстоятельствах родители могут приближаться к собственным детям, и быть на прогулке рядом с сыном. Но видел, что Кристина и так подавлена чувством собственной вины, и не стал добавлять ей мучений в виде отповеди. - Слава богу, это был просто обморок, - через минуту продолжила мадам. - Перед грозой было душно - я думаю, это и стало причиной. Пьер быстро очнулся, я попросила, чтобы его отнесли в дом. Потом мы всё время сидели здесь, я читала ему. До вашего возвращения. Д'Артаньян кивнул и произнес: - Мадам, мы завтра уезжаем. Кристина нахмурилась. Празднества по случаю именин тётушки были ещё не окончены, гостям полагалось быть в доме ещё два-три дня. Разумеется, миссис Бассет обидится. И тётка Белгрейв будет презрительно смотреть на французов, не знающих приличий… Но мадам д'Артаньян не решилась перечить в этот раз мужу. Она кивнула: -Как вам будет угодно, месье. Болезнь ребёнка – достаточный повод для того, чтобы поскорее увезти его домой, в привычную обстановку. - Я рад, что вы разделяете моё мнение. Пьер способен будет ехать утром? - Да, вы же знаете, в экипаже, при наличие воды для питья, он хорошо себя чувствует. К тому же, завтра, возможно, день будет не таким жарким… Вы попали в грозу? - Да, немного вымокли. Д'Артаньян взял супругу за плечи, повернул к окну. - Где же вам удалось обсохнуть?.. - проговорила она. - Миледи сердилась, наговорила всего, как обычно. Надеюсь, она не узнала, что вы, вместе того, чтобы наказать дочь, возили её гулять. Гасконец не ответил. Он долго вглядывался в черты своей жены, словно хотел запечатлеть в памяти изгибы ее бровей, форму каждого локона, большие серые глаза. Раньше эти глаза чаще улыбались и светились любопытством ко всему вокруг. Теперь же они глядели внимательно, задумчиво и устало. - Что с вами, месье, - наконец спросила Кристина, - вы как будто видите меня в первый раз. Гасконец крепко обнял её. Нет, никаким призракам из прошлого он не позволит нарушить его хрупкое настоящее!