***
Ричи и Эдди отделяет тонкая деревянная стенка и решетчатое окошко, через которую видно только их носы, если сильно сутулиться. В руках Отца темные четки, полное нежелание слушать новый бред, и колкое желание выспаться. Недавно его снова начали мучить бредовые кошмары, и то, по работе, якобы Бог его покарает за свое страшное богохульство и напускное хладнокровие. Видит один и тот же сон, а палач с небес все не приходит. Бога не существует. Для Ричи — Бога нет и не было никогда. Есть только прикладная наука, причинно-следственная связь, и глаза. Глаза, у которых огромные проблемы со зрением, но ничего. Это компенсирует толстенная линза в оправе, что так идет ему. Ричи садится на небольшую лавочку, перекидывает ногу через другую, почти запутавшись в длинной рясе, и пытается тихо перебирать четки, чтобы не смущать звуками Эдди. Но тот внезапно подал звук: — Отец, я согрешил… Это почти возбуждает. Сказано на выдохе, и у него явно отработался иммунитет к подобному. Ему скучно. Все так начинают. Никакого разнообразия. Кинк «папочки» у Тозиера развит уж очень дерьмово. — Я слушаю тебя, Эдвард… Бог тебя слушает. Нет. Он нихуя не слушает. Сейчас будет очередная сессия мудо-заебов, какой он ужасный офисный планктон, как не кормил собаку в прошлую субботу, какой плохой папа и муж. Слышал он уже сотни таких разговорчиков, от которых блевать тянет. Хочется уже встать и выйти, во избежание однообразия. — Я изменил жене. Я трижды ей изменил. И я хотел этого. И лицо Ричи, как по щелчку, преображается. Сейчас будет что-то интересное. Бог все еще любит троицу после этого заявления? — Эдвард, не сковывай себя. Ты можешь мне довериться. Все будет прощено. — Да, да, Отец… понимаю… — голос Эдди надломленный, непривычно говорить об этом открыто кому-то, даже несмотря на темную исповедальню и стену между собеседником. — Я не понимаю, как все произошло… не подозревал, что смогу зайти так далеко. Ричи резко воодушевился. Что-то новенькое. — Я никогда не думал, что смогу сделать это. Моя жена — лучшая женщина, которую мог встретить на своем жизненном пути. У меня хороший бизнес, все на работе отлично, друзья есть, хобби. Но в личной жизни — вечный бардак. Я так каюсь, мне так стыдно! Тозиер слышит, что он недостаточно раскрепощен для своей истории. И решает его подбодрить: — Не волнуйся, я слушаю тебя, — он пытается скрыть свою заинтересованность, которая не должна быть присуща священникам в таком виде. — Ты можешь рассказать мне в подробностях. Так станет легче. — Это правда необходимо? — он чувствует, как Эдди сомнительно смотрит на него через стенку. — Да, Эдвард, необходимо. Хочешь освободить себя от груза и прощения Господа Всевышнего — ты должен рассказать все. Просто доверься. Все хорошо. Это будет только в этих стенах. — Да, Отец, хорошо… я постараюсь. Если Эдди продолжит выговаривать «Отец» на выдохе, Ричи не гарантирует, что не возбудится. — Эту ночь я провел не с женой, не в своей квартире, — его голос начинает быть уверенным. — Я соврал ей, что у меня небольшие проблемы с лимузинами, которые надо решить до утра. Солгал, как неверный, и пошел к… другому. Повисла секундная тишина. Потому что Ричи сейчас вообще выпал из нашего мира. — Ты спал с мужчиной? — Да, Отец… я изменил жене с мужчиной. С одним и тем же все три раза. У Тозиера медленно встает. Либидо начинает набирать обороты. — Я, незаметно для нее, собрался вовсе не как «для работы и по работе». А собрался, как клаббер. Я не такой. Никогда не был таким. Не употребляю, ни курю, ни пью… но мы всегда виделись в одном и том же клубе, и бармен нас уже знает по лицу. Он знает, какие нам напитки ставить. Ричи понимает, что сейчас его грязные мысли покушаются на него, и мозг уже отправляет импульсы, чтобы отпустить руку в трусы. Но нельзя. Ему итак снятся кошмары, и дрочить в исповедальной комнате, куда приходят дети — туши свет и кидай гранату. — Он меня пригласил, пообещал хорошее времяпрепровождение, и я согласился сразу. Сказал он, чтобы я даже деньги с собой не брал, мол, оплатит все, и должен не буду. Я тогда и подумал, что что-то мутно все это. На него это не было похоже. Прошлые наши свидания, мы всегда чеки делили пополам, и я расценивал наши свидания, как обычные дружеские встречи. Но этой ночью он доказал мне, что я шибко ошибался… У Тозиера визжат извилины раньше времени. Блять, Эдди говорит это таким голосом, то ли он реально пришел исповедаться и смущается, либо высокооплачиваемый порноактер, который хочет выебать Ричи через окошко исповедальни одними фразами и выдохами. — Я выпил первый коктейль, второй, третий… они были вкусные. Я всегда пью свои любимые напитки, и я знал, что в них есть алкоголь. Но не знал, что могу настолько быстро пьянеть… Три коктейля — и я готов, можно сказать. Надо взять на заметку. — Он видел, что я уже пьян, но недостаточно. Я начал смеяться над его тупыми шутками, которые мне всегда казались не смешными; я был более открыт, качал музыке головой в такт. Диджей был хороший. Трезвый я — совсем другой я. Он знал это. И он воспользовался этим, обернув в свое русло. Четки трещат под напором Ричи. Он их выламывает, пытается порвать, чтобы горошки рассыпались нахуй, но не может позволить себе засунуть руку в рясу. Нельзя. Блять. Бог его убьет к чертям! Упс… — И, в последний момент, когда алкоголь окончательно меня забрал, он положил свою руку мне на колено. По началу, я не понял, что это за жест, и что он должен в себе нести. Но, потом, он начал поглаживать меня медленно, вести руку выше по бедрам, и я чувствовал его жгучее тепло через толщину черных простреленных джинс. Он как-то сказал, что эти джинсы мне очень идут. Поэтому их и надел. В паху тепло. Ладан щекочет рецепторы. — Я не смог отреагировать должным образом. В смысле, не отвергнул, не ударил, не закричал. Мне это понравилось, он делал все неторопливо, я наблюдал, и получал удовольствие от его рук. И на моменте, когда он уже приблизился ко мне лицом, я сам поцеловал его. Не дал это сделать ему первым. Его губы пахли текилой, они были влажными, а борода — колючая и мягкая одновременно. — Это… звучит греховно. — Простите? — Продолжай, дитя… я слушаю. — Я сам поцеловал его за барной стойкой, и лишь наполовину отдавал себе отчет. Я хотел этого весь вечер! Хотел именно здесь и сейчас, и я поцеловал его. И уже думал, что получу по лицу я. Но нет… он только ответил и превратил наш сухой поцелуй во влажный, аккуратно проводя мягким языком по зубам и деснам, уходя дальше и глубже. Я могу смело сказать, что такого требовательного и жаркого поцелуя у меня даже с женой не было… Ричи не может держать больше оборону. Он откладывает четки около себя, и расстегивает рясу. — Мы целовались на глазах у людей минуты две, и он гладил меня везде, где только можно и нельзя. Хотя, он знает, что я женат. И у меня уже медная свадьба… ему, по-моему, это лишь и подогревало желание. Тозиер расстегивает колоратку и ее сует себе в зубы, и в толстой рясе ему уже жарко в маленькой исповедальне. Но сейчас все будет лучше, чем никогда… самая интересная история, которую мог услышать за всю работу священника. — В итоге, когда я понял, что дороги назад нет, он предложил поехать к нему. Он прошептал мне свое предложение на ухо. Я сразу согласился, не раздумывая. Мы спокойно доехали, правда, чуть не врезались в столб, ибо он сел за руль пьяным, но все прошло хорошо… я оказался у него дома. Не успев перешагнуть порог, он вжал меня в стену, и вновь поцеловал с языком. Я был в его власти, я был беззащитен и беспомощен. И я обожал это чувство с ним. Ричи возбуждается до контрольной точки. — Он был выше меня на голову. Ему приходилось сильно наклоняться, а мне — запрокидывать голову. Моя шея была открытой, и он не терял момента, чтобы оставить пару засосов… но я не мог позволить ему этого сделать. Нельзя придти с чужими засосами в собственный дом, где спит твоя жена. Моя измена ей снится лишь в ужасах. Тозиер чувствует собственный каменный стояк, снимает нижнее белье, отодвигает рясу и прикасается к члену, наблюдая, что из того уже медленно течет смазка. Он вдвойне возбуждается от вида эрегированного члена, но колоратка в зубах должна убрать лишний скулеж. — Продолжай… — Мы не дошли до спальной комнаты. Мне кажется, что от желания секса, он забыл в собственной квартире, где находится кровать. В итоге, мы попали на его кухню, с огромным деревянным столом на шесть человек, и он грубо положил меня на него спиной. Я ударился головой и позвоночником, по правде говоря, но это не изменило моего желания целоваться с ним. Я был поглощен желанием изменить жене и отдаться ему целиком и полностью. Он сжимает колоратку в зубах сильнее, когда сделал первое движение по члену. Он почти сорвался на стон, и Эдди бы его услышал полностью, если бы не закрыл полностью рот и нос свободной рукой. Очки грозятся запотеть. — У меня был хаос в голове, и одних прелюдий мне было мало из-за алкоголя. Все было притуплено, и он в рывке коснулся моего паха, на что я громко застонал. Мне было и страшно, и неловко, и я горел, как хотел его. Мне надо было раньше догадаться, к чему приводят подобные встречи… Ричи томно выдохнул. Сука. На такое он еще не дрочил. — Он отдался прелюдиям полностью, чтобы возбудить меня до предела. Он целовал меня, гладил, проводил языком по шее, мочке уха. Он делал все, чтобы я стонал. И я стонал. Не мог сдерживаться, — Тозиер услышал, как Эдди упал спиной на спинку исповедальни. От понимания, что же произошло. — Потом он достал лубрикант… и я потерялся в реальностях. Тозиер не отпускает руку с лица, немного отодвигая очки. Он крепко держит собственный член в ладони, делает круговые движения, двигает вверх-вниз, зажимая палец на уретре. Он течет от одних слов. С фантазией и проецированием у него всегда была твердая пятерка. Отец Ричард оказался тем еще грязным грешником. — Мы раздевались с одинаковой скоростью. Я так думал, пока уже не увидел, что он смазывает пальцы в клубничной смазке, которая пахнет просто великолепно, и проникает в меня одним пальцем. Я постирал всю одежду у него трижды, чтобы избавиться от этой стойкой вони. Ричи начинает более активно дрочить, как никогда до этого не дрочил. Он знает, что написано в Библии насчет рукоблудия… руки ему отрезать и скормить голодным псам будет мало. Но он сам будет исповедаться потом похлеще Эдди, что дрочил на историю об измене. — Я не знал до этого момента, что такое вообще секс мужчины с мужчиной. Я не мог представить, что мне делать. Думал, что с ними все иначе, чем с девушкой. Но только благодаря стойкой его инициативе, он полностью забрал всю ответственность на себя, и со временем он медленно растянул меня, засовывая уже три пальца. Не мог поверить, что так быстро смог меня растянуть… потому что потерялся в ходе времени. Ричи на грани. Он стирает член и руку в труху, закрывая себе рот и нос. Такого в порно он еще не видел, чтобы батюшка, раб Божий, со всей страстью и греховным блудом яростно мастурбировал, пытаясь не издавать лишних звуков. Тозиер давил на член, но не делал этого быстро. Эдди не должен догадаться, каким именно местом батюшка слушает его. Но по его телу прошелся танком неожиданный импульс, отнимая его ноги и позвоночник. Он непроизвольно согнулся, и очки с прядями на голове показались через маленькое окошко, что увидел Эдди. Удар был настолько сильный, что перед глазами стоит черно-белый шум, как из старых телевизоров. Старость — не радость. — Вам плохо? — встревожился Эдди от непонятных телодвижений. — Нет… нет, — почти стонет Ричи, у которого сейчас от наслаждения пойдут слюни. — Четки уронил. Я слушаю тебя, молюсь за тебя. Не волнуйся. — Мне точно продолжать? — сомнения атакуют его. — Да, Эдвард, продолжай, — Ричи вернулся в исходное положение, пытаясь поправить рясу. — Библия не приветствует твои действия. Но для каждой души найдется прощение. Я обещаю тебе, что у тебя все будет хорошо… — Спасибо, Отец… вы точно уверены? — Да, продолжай… Эдди громко выдохнул, переводя дух. — Спустя три пальца и сотни мокрых поцелуев, он вошел в меня. Он боялся навредить даже с изобилием смазки… он был предельно нежен ко мне. Я ловил себя на мысли, что, даже, возможно, любит. Мне никто еще так хорошо не делал, и я еще никогда бы не подумал, что начну мечтать о мужчинах взамен жены. Ричи только сильнее сжимает зубами колоратку, намеревается порвать ее, но чувствует, как тело готовится к кульминации. — Он держал меня навесу, и я держался за его плечи или стол, чтобы не упасть. Он двигался во мне ровно, мягко, и я чувствовал каждый сантиметр внутри себя, любое легкое движение, если он хотел сделать что-то иначе. Это все было чересчур нежным, мягким, и я таял на той кухне, как утренние сливки в кофе. Я жмурился, стонал от удовольствия, и я готов был остаться в его квартире еще очень надолго, вешая лапшу на уши жене, что у меня накрылся очередной лимузин. Я был готов отдаться ему даже в собственном лимузине! Тозиер снимает очки от перевозбуждения. Он красный, как рак, ему уже жарко от собственного возбуждения и отсутствия кислорода в этой душной исповедальне, но твердо намерен кончить здесь. Член приятно тянет, тепло разливается по молекулу, и вся кровь уходит в пах. Ричи силой сдавливает челюсти, что сейчас треснут зубы и разлетятся осколками, но пышный и сочный оргазм стоит того. Блять. Он весь протекает, и из уретры ручьем идет естественная смазка, которую он распределяет по всей длине. Он не может остановиться. Будто кто-то делает ему «голландский штурвал», а во рту жирный шмат кожи, мешающий говорить и ворочать языком. Отец Ричард не хочет останавливаться в дрочке на исповедь Эдди. — Каждый раз, когда он касался моей простаты, я непроизвольно стонал и не мог контролировать, с какой силой будет мой следующий крик. Он закрывал мой рот силой, вынуждал заткнуться, и уже стонал ему в теплую и пахнущую клубникой ладонь. Он стонал сам от наслаждения, какой я, наверное, невинный. Я до него был белым, чистым. Я никогда не мог нарушить заповеди. Но я нарушил, окунулся лицом в грязь. Я был девственником, а вышел — грешником. Ричи закрывает свой рот окончательно и перекрывает любой доступ к кислороду, зажав пальцами силой ноздри. И обильно кончает на деревянный пол исповедальни, еле сдерживая в груди скулеж от сладости оргазма. — Я кончил с ним. Я получил настоящее удовольствие от секса за последние годы. Мне понравилось спать с мужиком. Это лучшее, что со мной случалось, Отец. Я каюсь, я согрешил, я предал всех. Я стал изменщиком. В глазах лопается фейерверк. Он не может сообразить, что только что сделал. Наверное, после этого, ему вдвойне чаще начнутся сниться ночные кошмары. Ноги стали ватными, клыки перерезали колоратку. Она не впитывала слюни, и по небольшой щетине медленно стекала тонкими ручьями. Блять. Теперь эта история навсегда отпечатается грязным пятном в его памяти, как и на полу скромной исповедальни. — Бог простил тебя, — Ричи возвращает белье, застегивает рясу, пытаясь восстановить сорванное дыхание. — Я помолюсь за тебя сегодня вечером еще. Свечку поставлю. — Как вы все это… вытерпели? — скромно спрашивает Эдди, нескромно залившись краской от своего рассказа. Тозиер молчит. Пробует восстановить дыхание на ровный лад, аккуратно заправить рясу, спрятать испорченную колоратку и протереть стекло на очках от небольших запотеваний по углам. Блять. Он никогда еще не дрочил на чью-то историю. А следом начинает громко смеяться. Как подросток с туалетного юмора, который так любит. — Блять, Эдди! — Тозиер смотрит ему в окошко, и видит ответный смех Каспбрака. — Никогда не дыши так, когда пытаешься внимание попа привлечь! С первых фраз у меня уже встал! — Я знал, как легко заставить тебя скулить, — Эдди смеется, смотря на Ричи, протирая очки. — Зато я знаю, как заставить тебя гореть от стыда, грязный изменщик. — Мы в плюсе, она — нет. И я предпочитаю с тобой спать. — Я настолько неплохо тебя разложил на кухне? — Ну, мне понравилось. Мне всегда нравится, Ричи. А тебе? — Я кончил на пол, блять. Как ты думаешь? — Слизывай, — Эдди заводится в смехе. — Сейчас ты будешь слизывать. — Нет. — Да, будешь. Если надо — принудительно будешь. — Хуевый из тебя священник, папочка Ричи. А потом крестишься этой рукой! Эдди видит через окно, что Ричи молча встает с места и собирается зайти к нему в часть. Но реагирует быстрее, и молнией вылетает из нее, все еще смеясь. Безбожно оставил Тозиера в скучной компании собственного белого пятна на полу! Тозиер перекрестился. Лучший перфоманс, который испытал за срок их отношений. — Срань Господня…Часть 1
14 ноября 2019 г. в 22:12
У Отца Ричарда для не особо-то и набожного слишком много затруднений, чтобы соблюдать и брать в особое внимание конституцию любого Бога, которого только смогло создать человечество. Да, он поп католической церкви. Да, он не верит в Бога и в помине. Но ему хорошо платят, здесь приятно пахнет, и у него всегда много свободного времени.
Он чувствует себя уверенным в своей черной длинной рясе, с белой колораткой на шее, и, на свой рост, он очень нетипичный священник. Который постоянно и тщательно следит за состоянием храма, великодушно желает доброго утра и Божьих даров старушкам, убирающих выгоревшие свечи. С первого взгляда, Ричи — милый батюшка, который и мухи не обидит, который послушно слушает каждую исповедь. Но он любит слушать каждое покаяние только из личного интереса, нежели для реальной помощи в отпущение грехов, чего требуют люди с цепочками и крестами. Особенно, ему нравится, когда придет чей-то ребенок под влиянием верующих родителей, и тот с слезами на глазах кается, что поломал игрушку, которую подарил любимый отец. Вроде бы и грустно, и смешно.
Но, в один прекрасный момент, посреди дня, когда он, как ни в чем не бывало, сидел на Божественном престоле, облаченном в красное одеяние со Святыми Дарами, втыкая откровенно в телефон, замечает, как из центрального входа входит мужчина, и выглядит, как не в своей тарелке. Тот явно не знает, что здесь делать правильно, что и где находится, и к кому из народу можно обратиться. Взгляд заблудившийся, выражение лица неуверенное, будто что-то скрывающее, демонстрирует острый конфуз и полную отрешенность от церковной философии. Ричи надо подойти и узнать, чего он тут забыл, и нужна ли ему помощь.
Только делает это он через не хочу. Наверное, очередной простак, у которого одна история, если он на исповедь пришел. Тозиер знает сотни историй, сотни рассказов, которые только мог услышать в исповедальной комнатке. У людей нет чего-то интересного — все строго однотипное, словно по писаному идут и глаголют ему.
Он встает с престола, прячет телефон и спускается, отходя от крестов и свечей.
— Вам помочь? — отдежурено прячет руки за спиной, и тембр голоса его ровный.
— Да, спасибо, — мужчина выглядит смущенным. — Мне нужно исповедаться. Я согрешил.
— Впервые исповедаться будете?
— Да, Отец… впервые в церкви за десять лет, — он начинает хрустеть пальцами.
— Ничего страшного. Храм Господа — это дом для любой души. Вам здесь помогут. Я — Отец Ричард.
— Эдвард.
В его голове выстраивается очень плохой план, можно сказать, что похабный. Эдди сильно волнуется, о чем говорят его скованные невербальные жесты.
Ричи чудаковато улыбается.
Тогда, пройдем в исповедальню.