***
Мир слишком далеко. Затерянный в бесконечном потоке линий времени, оглушающе-ревущий, наполненный формами и образами так, что больно смотреть. Он не смотрит, он не должен смотреть. Ортрусу же не нужно дышать. Он иногда пытается. Лента скользит по ладоням, прохладная ткань оборачивается вокруг шеи - и он тянет изо всех сил. Мир сужается до ощущения воображаемого удушья, темнеет, гаснет. Блаженное спокойствие. Стрелки от часов на самом деле не живые, как бы окружающие не относились к нему, Ортрус знал - механизмы просто выполняют команды. Механизмы не способны чувствовать боль. И если кровавые полосы на запястьях болят, делает ли это его живым на самом деле? В конце концов он даже не помнит когда началось все это. Оно просто было - всегда. Как тиканье часов за его спиной, холодная отстраненность собственных ощущений и ослепляющий невыносимо громкий остальной мир. Ортрус бы хотел наконец задохнуться***
Возникшее в войде сознание, призванное то ли случайностью, то ли волей бога смерти плоть обретать не желает. Оно вообще ничего не желает, войд поглощает желания еще проще, чем бытие. Но сил копится все больше и что-то мелькает и кто-то зовет, взывает, голоса на непонятном языке, существа, незнакомые и нелепые — зовут. Пустота сменяется ворохом ощущений, сознание насильно втискивают в тело — тесно, сил слишком много и вместе с телом вспыхивает все вокруг, голоса вместо песни зова издают крики ужаса и боли, а потом - наконец! - все заканчивается. Перед взглядом Золрата — бесконечное количество возможных вариантов будущего и он раскрывает глаза - все, что у него есть - шире, чтобы увидеть, чтобы знать, чтобы запомнить. Вариантов так много, что почти новорожденный демон не знает куда ему смотреть. Даже его глаз не хватает, даже его сознание не может это выдержать после стерильной пустоты войда. Что-то ломается, но сам Золрат это уже не осознает.