Losing Game

Во сне что-то тяжелое мучительно впивается под лопатки и тянет вверх. В равнодушно-серое небо, в которое и глаза поднимать не хочется. Во сне что-то неумолимо призывает подняться, но стоит только немного поддаться – и слабеешь, и падаешь обратно на землю, только чувствуешь, как в спину впиваются два огромных крюка. Я пережил с десяток падений. Я не пережил ни одного. В меланхолию сна врывается сигнал будильника – мерные попискивания на одной частоте, придуманные для того, чтобы как можно быстрее их возненавидеть. Разлеплять под них глаза тяжело, но спать – совершенно невозможно. Габриэль привычным движением проводит по экрану, создавая несложный узор, чтобы отключить эту адскую машину. На кровать к нему прыгает серая кошка, нетерпеливо мяукает, переключая его внимание на себя. Габриэль рассеянно гладит ее по спине и встает с постели. Ледяная вода на лице отрезвляет. Ему давно не снился этот сон и он, честно говоря, предпочел бы не видеть его вовсе. Есть ночи, после которых просыпаешься совершенно разбитым, и, как назло, они совпадают с днями, когда тебе это совершенно не с руки. Редкие лучи солнца за окном никак не могут высушить осенние лужи. Габриэль, вышедший из дома в белом костюме и начищенных ботинках, недовольно морщится. Он прожил здесь всю жизнь, но никак не может привыкнуть. Всю жизнь, которая, кажется, состояла только из этого сна, бесконечной осени, и брызг солнца по обочине. Дорога до офиса занимает немного времени – Габриэль проходит через маленькую кофейню на углу, где вечно жизнерадостная девчонка с фирменной кепкой на светлых кудряшках наливает ему латте на соевом молоке – и садится на лавочку в парке. До работы остается еще час – время спокойно позавтракать, не отвечая на звонки. От утреннего кошмара остается только смутный след, тающий как лед, и теперь Габриэль вряд ли может вспомнить его. *** Вельзевул брезгливо оглядывается вокруг, выбираясь из-под земли. Человеческий мир… Солнце слепит глаза, привыкшие к полумраку Ада, под ногами противно сыро, что только в этом находят?! Знала бы – не рвалась бы в отпуск как можно скорее… впрочем, все, что угодно, только бы не слушать, как подчиненные грызутся за лакомый кусочек смертных душ. Воспоминания о работе резко делают мир более привлекательным, и Вельзевул быстро идёт вперед. Уединенный выход из парка очень скоро превращается в узкую, длинную аллею с лавочками, на одной из которых она замечает подозрительно знакомый силуэт, аж светящийся на солнце. Княгиня Ада закатывает глаза. Они могут хоть в один отпуск отправиться не вместе?! По щелчку пальцев у нее в руках появляется картонный держатель с двумя стаканами кофе, и Вельзевул решительно шагает вперед по аллее. - Здорово, пернатый, - она бесцеремонно плюхается на скамейку, заняв ее большую половину. Ногами Вельзевул едва достает до земли. Габриэль недоуменно оборачивается на севшую рядом с ним. Медленно осматривает сверху донизу, словно пытаясь вызвать образ в памяти и улыбается приторно-вежливой улыбкой. - Простите, мэм, вы обознались. Вельзевул бы опешила, если бы не слышала от демонов вещи и более бредовые. Все ее удивление выражается только в презрительной ухмылке. - Охуеть можно, какие мы вежливые. Ты об Небеса стукнулся, когда взлетал? – она откидывается назад, положив локоть на спинку скамейки. – Слушай, у меня отпуск, этот шарик слишком маленький, и твоя рожа на нем очень уж ярко светится. Понимаешь? Габриэль смотрит на незнакомку со странной смесью раздражения и непонимания. Грубая, растрепанная, уверенная, что она его знает – да с такими знакомыми самого себя знать не захочешь! – но как-то неуловимо, поверхностно… Привлекательная? Знакомая? Он бы точно не подошел к такой женщине если бы ее встретил – но где таких вообще встречают? - Простите, - повторяет он. – Мы незнакомы. Впрочем, это всегда можно исправить. Меня зовут Габриэль. И светится еще более широкой улыбкой. Теперь Вельзевул и вправду удивляется. Она растерянно смотрит на стаканчики с остывающим кофе, на такую знакомую и такую раздражающую улыбку архангела, от которой даже проклятое солнце сияет ярче… - Ладно, - наконец пожимает плечами Княгиня Ада. – Не знаю, что ты за игру затеял, но давай знакомиться. Элизабет. Она протягивает ему узкую ладонь, с вызовом взглянув ангелу в лицо. Конечно, он не мог не знать ее человеческого имени, как и она – его; конечно, он часто ворчал, что ему не нравится; и, конечно, если он затеял во что-то играть, он не удержится хотя бы от минутного недовольства. - Очень красивое имя, - Габриэль берет протянутую ему руку и осторожным жестом подносит к губам, даже не коснувшись кожи. Вельзевул тут же ее отдергивает, едва сдержавшись, чтобы этой же рукой не залепить пернатому пощечину. А главное – на его лице не отражается ровным счетом ничего, кроме этой блядской вежливой улыбки. Вельзевул чувствует себя уязвленной – она-то думала, что уже давно выбила себе право не смотреть на это канцелярское выражение лица. - Кофе? – раздосадовано предлагает она, вспомнив о двух стаканчиках, в которых кофе уже наверняка остыл. Габриэль даже берет один в руку, но тут же возвращает, медленно покачав головой. - Аллергия на лактозу, - и опять улыбается, правда, на этот раз – почти виновато. - Ну пиздец приплыли. Вельзевул хмыкает, жалея, что у нее нет даже простой сигареты, чтобы пережить эту странную встречу. Разговор между ними не клеится – кажется, ее не понимают на совершенно базовом уровне, и они оба чувствуют себя вконец запутавшимися. Габриэль бросает взгляд на часы и встает, поправляя галстук. - Мне пора, к сожалению, - он вежливо улыбается. – Может… - Я тут часто бываю, - перебивает Вельзевул. – Говорю же, у меня отпуск, и делать в этом гадюшнике больше нечего. Она отшвыривает пустой стаканчик в сторону, поднимается и резко разворачивается на пятках, даже не глядя на архангела. Габриэль несколько секунд смотрит ей в спину, а потом пожимает плечами и отправляется в противоположном направлении. Вельзевул странно чувствовать себя непонимающей. Но она не понимает, что задумал архангел, и ей это больше, чем не нравится. Ее это интересует. Габриэль совершенно не понимает, что это за женщина, почему она села рядом с ним, почему она матерится через слово и носит такой ужасный черный костюм. Но он ловит себя на мысли, что любуется ее резким лицом с мрачным выражением, и, кажется, знает каждую его черту. И его это интересует.