***
Весь день Вальт пытался помочь в уборке по дому, но всё заканчивалось синяками и ссадинами, когда же он попытался помыть окна, это оказалось последней каплей в терпении Ширасаги, что едва ли не взял под мышку бедолагу и оттащил в их комнату. Взгляд аметистовых глаз съедал изнутри, заставлял и дрожать от страха, и затаить дыхание от расплывающихся по всему телу горячих волн. Однако Аой мог понять точно, в этот день ему почему-то не сидится на месте. Но при этом всё валится из рук. Что-то явно происходило, но он не мог и сам понять, что именно. От чего и ответить бы не сумел. — Вальт, прекращай валять дурака, — хмуро попросил Ширасаги, заставляя Аоя присесть на пол, после чего сел напротив кареглазого. Парень старался сдержать всё своё беспокойство, но оно вырывалось наружу через край. — Я понимаю, ты переживаешь, но сейчас тебе не о чем беспокоиться. Я рядом, друзья Ксандра уже успокоились. Мы никому не мешаем. Помимо нас тут ещё много людей, которые тренируются. И никаких «но», ты меня понял? — Да… — кивает Аой, однако чувствует себя немного потерянно и грустно. Почему так? Он всё не может выбросить из головы, что у них есть месяц. Целый месяц только для них двоих. И надо бы воспользоваться им по полной программе, а он думает о каких-то глупостях. Так странно, но всё это просто так не выбросить из своей головы. — А ты… не хочешь мне ничего рассказать? — подросток удивлённо моргает, не совсем понимая, о чём именно должен рассказать своей второй половинке. Они почти не говорили с того самого дня, как у Ширасаги отобрали все средства коммуникации. Да и в такой растерянности Вальт был не в состоянии трезво мыслить. — Когда мы говорили письмами… мы использовали книги. Книги, которые выбрал ты. Их сюжет не так важен, не так ли? Аой вздрогнул, но глаз не отвёл. Нельзя. Луи посчитает, что он хочет уйти от ответа, и разозлиться. Поэтому карие очи не станут прятаться от аметистовых. И если глаза — зеркало души, то Вальт не против, чтобы Ширасаги заглянул в самое сокровенное для него. — Ты сам это подтвердил, поэтому никаких отговорок я не приму, — предупредил Ширасаги, прежде чем продолжить. — Мне казалось, что я параноик, что это всё какой-то бред. Ведь нельзя же всего за пару минут придумать подобное. Или ты уже давно придумал это? Но не было человека, который поймёт такой загадки. Так что же значит: «Я кричу»? Ладонь Луи сжимает руку Вальта, словно пытаясь поддержать. Он уже всё понял, осталось только получить ответ. Всё, что он мог для него сделать, уже было сделано, теперь их будущее в руках Аоя. Соврать или сказать правду — решать ему. Казалось, Вальт хочет всё рассказать, но, то открывает, то снова закрывает рот, словно бы рыбка в своём маленьком аквариуме, что боится перепрыгнуть через преграду, дабы попасть в большое и необъятное море. Ширасаги чувствует, как Аой медленно, но верно, зажимает его руку, а после резко ослабляет хватку, видимо-таки приняв решение. За дверью резко слышится шум. И ведь точно, Аой сегодня только мешался под ногами у всех. Что естественно, в некоторых местах пол был не просто мокрый, а намыленный, из-за чего можно было легко поскользнуться. От осознания подросток едва уловимо вздрогнул, но Ширасаги прекрасно его понял и отпустил. Сейчас Вальту будет сложно сосредоточиться на их разговоре. — Мы можем отложить этот разговор до вечера?.. я обещаю, что расскажу всё, но чуть позже… — Луи только кивает, однако не торопится подниматься с места и идти за Вальтом. Лучше подростку в такой ситуации побыть наедине с собой, или поговорить с лучшим другом. Он тут уже бессилен.***
Шакуэнджи нашёл своего друга около обрыва. С этого места открывается интересный вид, Вальт и раньше частенько задерживался на этом самом месте, сейчас же ему ничего не мешало просто посидеть и полюбоваться. Но синие брови немного нахмурены, да и сам подросток выглядит как-то задумчиво, на него совсем не похоже. Весь день Аой был сам не свой, поэтому Ксандр решает, что сейчас самое время поговорить, вполне вероятно, подростку нужен кто-то, кто его выслушает, возможно, поможет советом. Хотя, если быть честным, красноволосый был неуверен в том, что именно его помощь нужна Вальту, скорее уж Луи. Но почему-то Луи тут не было. — Эй, всё в норме? Ты, как в воду опущенный, — подметил парень, присаживаясь около друга. Его не интересовал возмущённый взгляд сзади. Юго, как обычно, слишком взбалмошный. Даже если он признал существование Вальта нормой и терпит его в стенах дома, это ещё не значит, что принял полностью и безоговорочно в свою душу. Они и раньше не идеально общались, теперь всю более менее выстроенную гармонию рушил Ширасаги, к которому никто совершенно не успел привыкнуть. — Всё хорошо, просто задумался, — отмахивается Аой. Он и правда сразу становится как-то приветливее и спокойнее, но что-то всё равно заставляет его улыбку быть немного вымученной и грустной. — Думаешь, я смогу измениться? — Ты уже изменился, — хмыкает Шакуэнджи, уже подозревая, что именно так взволновало его друга. Он прикрывает глаза, подставляясь ласке летнего тёплого ветра. А глаза предательски желают увидеть вовсе не зелень, а яркие краски. Да, Ксандр тот странный человек, который любит осень. Но она не торопится, да и не нужно, ведь вся эта красота так мимолётна, что ожидание ему нравится даже больше получаемого результата. От слов друга, Аой выдыхает. Он чувствует, как с его плеч сходит всё это напряжение и неуверенность. Кажется, сейчас самое лучшее время, чтобы вернуться и начать всё с чистого листа. Это его жизнь, его возможность стать счастливым. И он должен поймать эту птичку за хвост, а не тормозить, как последний дурак. Подросток поднимается на ноги достаточно резко, чтобы Ксандр вздрогнул. Кидает негромкое, но внятное «спасибо» и шустро скрывается из виду. Он был таким всегда. Быстрым и резким. Словно этот самый обрыв. В любой момент камни могут полететь вниз, и человек не удержится, упадёт вслед за ними. Шакуэнджи видит, Луи чем-то схож с Вальтом. Но остаётся только надеяться, что он послушает эту схожесть, а не проигнорирует её и реального Аоя. Ведь если так случится, кто знает, чем всё может закончиться…***
Солнце уже успело зайти, а Луи и Вальт едва сели на полу в своей комнате. Аой посчитал, что всё утренние дела нужно поправить, от чего и вернулся так поздно, да и Ширасаги не стремился его торопить, спокойно наблюдая за подростком, переживая, что тот таки сломает себе что-нибудь ненароком. К счастью, больше инцидентов не было. — Моя история вовсе не трагичная, возможно, даже глупая, — предупредил кареглазый, но Ширасаги лишь фыркнул в ответ, показывая, что его совершенно не волнует, насколько глупая у Аоя история. Ему просто хотелось выслушать и поставить уже точку в этом вопросе. Подросток слабо улыбнулся, ощущая, как голубоволосый всё-таки взял его руку в свою, словно пытаясь поддержать. — Это было очень давно, когда только родились мои младшие брат и сестра. Я был таким маленьким, что и помню-то всё смутно, но… это оставило достаточно большой отпечаток в моей душе. История Вальта уже давала понять, что дело не так страшно, как казалось на первый взгляд, в детстве дети склонны преувеличивать слова и поступки взрослых, ведь им кажется, что старшие — идеал. Они такие большие и мудрые. И их слово непременно закон. По крайней мере, так происходит первое время, если ребёнок более менее послушный. А для Вальта отец и был таким идеальным человеком. Да и сейчас он глубоко его уважал. — Моя мама не оставила работы, не уходила в декрет, поэтому её внимания стало в разы меньше, а отец… я уже рассказывал, почему он не так часто появляется дома, — кареглазый вздохнул, вспоминая, как ему было грустно по вечерам, когда мама не рассказывала ему больше сказок, а сидела и пела какие-то глупые колыбельные его братику и сестричке. Если и вовсе не оставляла этих двоих на него, старшего брата, который должен был стать ответственным, как самая сильная опора для младших. — Мне было одиноко. Но в то время я ещё мог вести себя так, как хотел. Мой изначальный характер был далеко не сахар. Любил рисковать, сбегать из садика, задирать других. Это казалось чем-то весёлым… пока в детский садик не пригласили моего отца. Не знаю, что уж наговорила ему одна из няничек, но он был хмур, как никогда. Обычно, мы много говорим, если гуляем, пытаясь возместить его долгое отсутствие, но в тот день мы шли домой молча. У Луи так и промелькнуло перед глазами, как ещё маленький Вальт идёт за ручку со своим отцом, но на мужчине нет лица. Такое поведение и должно было напугать ребёнка получше любой оплеухи. Удар — резкий и быстрый, а вот это молчание было долгим и мучительным. И даже сейчас Аой может вспомнить глаза Кенто. В них не было злости, скорее, раздражённость и усталость. Когда родители устают, они срываются на тех, кто не может им ответить тем же. На детей. — Стоило нам зайти домой, как отец остановил меня и повернул к себе лицом. Он сказал, что я вёл себя отвратительно. Что для старших братьев это недостойно. А я не понимал, почему должен вести себя по-другому… Тогда он разочарованно вздохнул и сказал, что я приношу только огорчения своей маме. И ему жаль, что он не может воспитать меня правильно, — Ширасаги вздрогнул. Для маленького ребёнка произошедшее — шок. Неизгладимый и причиняющий море боли и горечи. Кенто, может, и хороший человек, но воспитывать детей действительно не умеет. — Я не плакал. И не помню, чтобы хоть что-то рассказал об этом маме. Не помню, чтобы вообще говорил об этом с кем-то до этого. Просто… закрыл это в себе. И меня перемкнуло. Я больше не дурачился и затих. И мама окончательно перестала меня замечать. А после я попал в больницу… знаешь, дети так часто болеют… — И тогда ты заметил, что мама тебя замечает? — понял Ширасаги. Он и так подозревал, почему Вальт так странно попадет во все возможные неприятности. Но теперь мог точно сказать, что всё это было не просто так. Это подсознательное желание, чтобы его заметили, чтобы хоть кто-то обратил на него внимание. — Ты понял, что только так можешь привлечь её внимание… — Да, — кивнул Аой, грустно улыбаясь и неосознанно поглаживая ладонь Луи большим пальцем. Это не было чем-то необычным, чем-то ужасным. Никто не умер, и почти никто не пострадал. Кроме самого Вальта, получившего психологическую травму, с которой так и не смог справиться, лишь усложнив своё положение молчанием. — Вальт, — тихо позвал Ширасаги, заставив Аоя заглянуть в его глаза, перестав буравить пол комнаты. Как раз в это время в помещение начал падать лунный свет. И только сейчас подросток вспомнил, сегодня же почти полнолуние, и это небесное тело как раз будет проходить именно со стороны их единственного окна. В этом свете голубоволосый был ужасно красив. Особенно его горящие аметистовые глаза, что словно говорили: «Я принимаю тебя таким, какой ты есть, а всё остальное — не важно». — Я тебя вижу. И одна эта фраза переворачивает всё внутри Аоя. Он словно слышит, как связывающая его до этого нить рвётся, осталось только распутаться от её останков и он, наконец, станет свободной бабочкой, оставив свой старый, промокший от никому не видимых слёз, кокон. Эмоции так и были через край. Это радость, резкая вера в себя и свои силы, чистая вера в слова Ширасаги, всё так и норовило вырваться наружу, но Вальт даже не представлял себе, как выразить столько чувств одновременно. Единственное, что пришло в голову, это касание губ. У Луи они сухие и тёплые, от чего к ним хочется прижаться снова и снова. У Вальта же привычка закусывать нижнюю губу, от чего он частенько оставлял на ней ранки. Но Ширасаги слишком нравится происходящее, поэтому он не торопится прерывать подростка. Несмотря на то, что они уже давно встречаются, целуются всё ещё немного неумело, это в некотором плане даже забавляет. Поэтому Луи предпринимает первый шаг, решая испробовать губы Аоя на вкус, исследовать его чуть лучше, чем обычно. Он проводит языком по этим ранкам на нижней губе, уже самостоятельно её прикусывая, желая показать, что Вальту стоит избавиться от этой привычки. Что будет раскусывать Ширасаги, если всё уже сделал сам Аой? Подростки жмутся друг к другу, не зная, как ещё передать все свои эмоции. Это и вера Луи в Вальта, и его любовь, это нежность и счастье кареглазого. Они чувствуют каждой клеточкой своего тела, как им сейчас необходимо тепло чужих рук и губ. Как важно переплетать пальцы, как важно обнимать и чувствовать, как кто-то прижимает тебя к себе, желая этого уюта и спокойствия не меньше, чем ты сам. В эту ночь они делили один матрас на двоих, но не так, как можно было бы подумать. В этом не было такой пошлости, к которой многие уже привыкли, не было страсти и жара, потому что страсть горит, как спичка, но рано или поздно спичка обжигает пальцы, а после сгорает. Но они не горели, а тлели, как два маленьких уголёчка. Их можно было, как гордую птицу Феникса, поджигать снова и снова… Одно одеяло, одна подушка, одно тепло на двоих. Луи прижимал к себе этого маленького котёночка, что уткнулся ему в ключицы, прижимал и не верил, что всё уже далеко позади. Теперь они могут быть ближе друг другу больше, чем кто бы то ни был в этом мире. Могут переплыть все моря и океаны, могут перепрыгнуть через любые обрывы. Пока в его руках это маленькое, светлое существо, озаряющее не хуже самой яркой звезды, он способен абсолютно на всё. Вот только, чем ярче звезда, тем сильней она жжёт…