Почти такие же

Юра попытался не прятать голову в песок на этот раз. Наоборот он постарался получше разобраться в себе, но разговоров с Олегом все равно сторонился, во избежание всякого. Сердце отчего-то болело, а рассудок был будто бы чем-то затуманен, так что пришло то самое время рассортировать самого себя и разложить по полочкам свои чувства. Он целиком обратился к литературе, — как к романам, так и к нонфикшну, — пытаясь найти все свои ответы в книгах. Романы дали крайне смутное представление о романтической любви между двумя мужчинами: некоторые будто бы специально отрицали существование оной; другие же называли порочной и грязной; в нескольких, в основном из новых, эта «любовь» была описана максимально подробно графически; в одном так, что Хова даже вынужден был отложить стремную книгу с воплем «фу, дичь!» и пойти промыть глаза с мылом. Нонфикшн был уже интереснее. Особенно книги по психологии, философии и всякой забавляющей его «духовной» хреноте. Философы в основном поощряли такую платоническую любовь, а психологи чаще писали о том, что это, в общем и целом, вполне нормально. Картинка потихоньку прояснялась. Олег наверняка бы умиленно рассмеялся, увидев его в этих тупых очках для чтения. От мыслей об Олеге всегда становилось как-то уютно и тепло. И еще чутка грустно. Он теперь писал Юре раз в пару дней, чисто узнать о его душевном состоянии и о желании затусить вместе, но, получая не слишком воодушевленные ответы, не напирал, все-таки понимая и принимая. Олег наверняка мог быть лучшим бойфрендом на свете, самым адекватным и самым участливым, даже для него. Один раз в середине декабря он позвонил ему. Юра как раз засиделся до трех часов ночи над Фрейдом и очнулся только от внезапно жужжащего на столе телефона. Он был так удивлен, что даже поднял трубку. Олег был грустный и бухущий. Они долго говорили о всякой хуйне, совсем как раньше: о том, как все заебали, о том, что скоро опять этот ебучий Новый год, о том, что на Нетфликсе совсем нечего смотреть, о том, что даже вкусная еда и алкоголь со временем приедаются. Олег не говорил, почему он такой грустный и даже не ответил на прямой вопрос Юры, может и сам толком не знал, он не стал докапываться до правды. Просто выслушал как хороший друг. Под конец Олег говорил уже не очень внятно и, видимо, заснул с телефоном на лице. Юра сбросил и глупо рассмеялся. Он давно не чувствовал себя так хорошо — полтора месяца, наверное, уже. Тогда Олег написал ему следующим же утром, часов через семь. Просто пожелал доброго утра и спросил, не сильно ли напряг ночью — видать, обнаружил у себя в телефоне сорокаминутный вызов Юре. Он ответил. И вообще с тех пор начал отвечать охотнее. Каждое утро становилось Добрым после сообщения Друже. Теперь они переписывались каждый день, даже скидывали друг другу отбитые мемы, как в старые добрые времена. Поэтому когда Олег позвал его сниматься в Новогоднем видео двадцать седьмого, Юра согласился совершенно не раздумывая, поняв, что он, в принципе, готов поговорить с ним лично и даже немного соскучился. Его тут же предупредили, что снимать будут дома у Олега, потому что именно там у него есть пиздатая духовка, в которой можно было готовить два блюда одновременно. Сразу стало понятно, что тот задумал что-то интересное. Даже помпезная парадная дома Друже была украшена по-новогоднему. Юра стряхнул снег с ботинок и прошел к лифтам. Позвонил в дверь он ровно в час — ни секундой позже — как и приглашали. Открыл почему-то сам Олег. Румяный и гладко бритый, в красном колпаке Санта Клауса и в белоснежной глаженой — Юра вытаращился — футболке и каких-то джинсах. — Привет, — выдохнул Юра. Вместо ответа его просто обняли. В квартире тоже уже царило новогоднее настроение — мишура и гирлянды были везде. Большая елка стояла в гостиной и еще одна маленькая — на широком подоконнике на кухне. Везде было светло и свежо, прям как в январский полдень в еловом лесу. Юра усмехнулся. Сегодня Юра оделся в обычную белую рубашку, чтобы без всяких сюрпризов и олеговской одежды на себе в кадре — это слишком отвлекало в прошлый раз. Он побродил по квартире, лавируя между суетящихся ребят, нашел большое зеркало и пригляделся к себе, поправил волосы, пригладил рубашку. Не успел заметить, как из-за его спины выплыл Олег и осторожно взял его за запястье. Юра вздрогнул всем телом от этого прикосновения. — Рукава лучше закатать, у нас сегодня выпечка, — спокойно поведал он, расстегивая один из манжет. — Давай помогу. Юра не стал сопротивляться, тем более, Олег уже начал и спросил-то постфактум. Тот ловко и аккуратно закатал рукав до локтя, невзначай огладив предплечье кончиками пальцев, затем занялся вторым, справившись с ним даже быстрее. — Вот, — сказал Олег, придирчиво оглядев свою работу, будто бы закатать ебучие рукава можно было как-то неправильно. — А… — он вдруг потянулся руками к юриной шее, расстегнул верхнюю пуговицу его рубашки и нахмурился. Видимо, взгляд у Ховы был совсем испуганный, как у сбитого оленя. — Расслабься, — мягко проговорил Олег, оглаживая горячей ладонью его шею и ключицу, затем опять куда-то ушел. Пятнадцать минут напряженной медитации сидя в позе лотоса на полу ванной и Хованский наконец готов был ко всем выходкам Олега и его ловких рук. Поднялся и пошел наконец на кухню сниматься. Олег уже ждал его почему-то в другой футболке — черной с рисунком мандаринов, шампанского и оливье — и снова с этим дурацким красным колпаком. — Уже успел заляпать белую, во я свин, — с улыбкой ответил Олег на его даже не озвученный вопрос. Юру тут же одели в еще один такой колпак и обернули в длинную золотистую мишуру, будто он был какой-то ебучей новогодней елкой. Но времени возмутиться ему даже не дали. — Сначала снимем обложку, а то потом будет не до этого, — объяснил Олег и протянул ему кончик большой хлопушки в виде конфеты. Пока они позировали с дебильными рожами, у Юры в голове все крутилось «потом будет не до этого», и он никак не мог выбросить эту безобидную фразу из головы, будто снова нарвался на двусмысленный намек. Олег наконец скинул шапку и поправил до недавних пор идеально уложенные волосы. Одна маленькая соломенная прядка все же смотрела в сторону, и Юре ужасно хотелось потянуться и поправить ее, прямо сейчас, но он каким-то чудом поборол себя и отвернулся от соблазнов. — Сегодня мы будем готовить сразу два новогодних блюда, причем в одной духовке! — радостно начал Олег. Камеры были уже включены, свет расставлен, а запись шла. Юра старался улыбаться. — Это говядина Веллингтон, которую я уже готовил тыщу лет назад, то есть, своеобразный ремейк получится, и десерт — скандинавское пряное печенье Пипаркукас. Юра хмыкнул. Выбрано было явно для него. — Отличное название для печешек, — сказал он, смотря на Олега. Тот незаметно подмигнул ему. — С чего начнем? — спросил Хованский, пытаясь скрыть за словами свое охуение. — Сразу со сладкого, — прозвучало так двусмысленно-лукаво, что Юра подавился воздухом. Ебать, ему дадут сегодня передохнуть? — Тесту для печенья нужно дать почиллить в холодильнике часок, чтобы из него легче лепились фигурки, — пояснил Олег. Он выставил на стол-островок, за которым они стояли, поочередно муку, сливочное масло, яйца, сахар и целую кучу всяких пряностей, затем насыпал от души из каждого пакета в ступу и начал перемалывать пестиком. — Можешь пока почистить и натереть имбирь, — сказал он Юре. Тот повиновался, хотя и никогда не умел правильно чистить этот ебучий корень. Но справлялся вроде нормально, пока не приспичило почесать нос. Едкий сок каким-то образом попал ему в глаз, Хова смачно матюгнулся и вслепую пополз к мойке, чтоб промыть глаза. Было больно и стыдно от того, какой опять он неловкий, но холодная вода помогала справляться хотя бы с болью, оставив его наедине со стыдом. — Все ок? — шепотом спросил Олег, подавая ему бумажное полотенце. — Норм, — кивнул Юра, вытираясь и возвращаясь к столу, продолжил громче. — ебаный имбирь перехитрил меня, ненавижу его. — Да, с ним стоит быть поосторожнее, — хохотнул Друже. — Давай лучше взбей яйца с сахаром — они не предадут. Взбивать Хованский тоже не особо умел, но Олег ему показал, и дело наконец пошло. За яйцами последовало подтаявшее масло, специи и мука. Юра удивился, увидев, как Друже смалывает в тесто черный перец. — И что, перец тоже нужен? — поинтересовался он, перестав перемешивать. — Они острые не будут? — Нет, — улыбнулся Олег, — но зато они будут перченые. Тебе понравится. Такая олеговская уверенность в том, что ему что-то понравится, заставляла Юру глупо умиленно улыбаться. Миску у него в конце концов забрали и отдали на попечение планетарному миксеру. Сразу стало немного шумно и нечего делать. В этот раз вместо пива ему предложили попить горячий чай, Хова смутился и почему-то отказался. Олег явно что-то задумал, если не хотел начинать напиваться прямо сейчас. Миксер быстро домесил за них тесто, внешне чем-то похожее на песочное, но какое-то приятно корично-рыжеватое, и они убрали его в холодильник до лучших времен, чтобы теперь заняться говядиной. На столе тут же появился крупный красивый кусок говяжьей вырезки и горелка с большой сковородой. Пока мясо шкварчало на сковородке, приобретая красивый поджаристый загар, Юре было поручено нарезать немного лука. — Справишься? — поддразнил его Олег, протягивая большой, но изящный нож. — Будто это дохуя сложно, — буркнул Юра и принялся кромсать луковицу. Когда он уже два раза чуть не порезался, Друже вдруг остановил его, протянув: — А говорил ведь, что умеешь. Давай покажу. С этими словами он буквально взял его за руку, в которой Юра держал нож, и поправил его захват, затем обнял своей и левую его кисть, показывая, как надо поджимать пальцы, чтобы не отрезать их. Этого он и боялся. Юра пялился на их руки, пытаясь слушать, что непрерывно советовал Олег, но нихуя не запоминал, тратя все силы на то, чтобы не покраснеть прямо, блять, на видео. Его пальцы мяли, сжимали, направляли и будто бы ласкали. Наверняка просто держать Олега за руку было так же охуенно. Кажется, Юра снова начал дышать только тогда, когда горячие олеговские ладони наконец отпустили его кисти, напоследок мимолетно огладив запястья. Ужасно. Затем ему было поручено нашинковать шампиньоны так же. Теперь Юра старался быть максимально аккуратным, а то от следующего прикосновения Олега он точно быстро и густо зальется краской. — Чем занимался в последнее время? — как бы между прочим решил узнать Друже, отбирая у него красиво нашинкованные грибы, чтобы безжалостно провернуть их в блендере, вот подстава. — В основном читал всякое на досуге, — признался Юра, когда Олег вывалил на сковородку грибную массу и начал ее жарить. — Аа, — протянул Друже, меланхолично помешивая грибы. — Не поделишься, что именно? Юра смотрел, как Олег жирно намазывает слегка поджарившееся мясо горчицей, при этом умудряясь испачкать в ней даже локоть, наблюдал за каждым его уверенным движением, при этом рассказывая, что в последнее время увлекся психологией и всяким дерьмом типа эзотерики, потому что это было весьма забавное чтиво. Горчичные пальцы Олега начали укутывать мясной кусок в пармскую ветчину с прослойкой грибов, и Юра сбился, не в силах оторваться от этого гипнотизирующего зрелища. Затем Олег раскатал слоеное тесто, ловко орудуя деревянной скалкой, и обернул им мясо. Получившийся толстый рулет, щедро обмазанный желтком, отправился печься в духовку. Теперь пришло время печенья. Хова уже предвкушал, как он будет лепить всякие стремные фигуры и, конечно же, писюны. Олег как будто знал это и, раскатав небольшой кусок теста достаточно тонко, протянул ему разные формочки, себе же оставил только сердечко. Юра отказался от форм и стал лепить руками, как в школе на уроке труда, из пластилина. Олег лепил аккуратные сердечки, а Юра — кривые уродливые хуи. Наверное, это многое о них говорило, как о людях, но Хованский решил не углубляться в это ебучее психотипирование и лишь веселиться. Теперь он стал приделывать к олеговским сердечкам маленькие хуйцы. Выходило неплохо, даже мило. Олег не сразу заметил диверсию, но рассмеялся, как увидел. — Знал, что тебе нельзя доверять, — по-доброму укорил он, но все же всучил Хове форму с какой-то странной звездой. — Это что, звезда Давида? — расхохотался Юра, пересчитав концы. — Олег, ты что еврей? Дальше поперли стандартные шутки про хуи и обрезание. Хованский решил не задумываться, что с ним вообще-то флиртуют совсем на грани фола. Некоторые фразы даже специально пришлось пропускать мимо ушей, потому что звучали они крайне двусмысленно. Вот за что Олег такой? А еще Юра зачем-то вспомнил олеговский член, его форму и вкус; стало даже как-то не по себе — вдруг все эти мысли отражаются чем-то на его лице. Он сглотнул, пытаясь отбросить приятные воспоминания, пока Друже не понял, о чем он так задумался, и стал ебошить шестиконечные звезды. Счастливой Хануки что ли, типа того. Олег наспех слепил еще несколько человечков и цветочков, потом сказал, что все, печешкам пора в печь. Он слегка примял хуйцы под шутливые вопли Юры «Нет, Олег! Что ты делаешь? Им же больно!», объяснив это тем, что так все печенюхи пропекутся равномерно, и поставил противень в уже разогретую духовку. — Это не печь, это космический корабль, нахуй, — говорил Юра, наблюдая за тем, как в этом серебристом чуде техники готовятся абсолютно раздельно сразу два блюда. — А теперь что? — Теперь ждать, — ответил Олег. — А, ну, можешь помочь мне еще сделать глазурь для печенья. Юре тут же поручили просеять сахарную пудру, а потом взбить ее с белком. Он смотрел, как Олег аккуратно отделяет желток от белка, невольно думая, что же еще можно делать этими ловкими руками, и сжимал стальной венчик, будто в нем было спасение. Глазурь готовить оказалось так просто, что даже скучно. Юра не сразу понял, что его используют вместо миксера, но возмутиться не успел, потому что все уже было готово, и Олег уже переложил эту стремную белую массу маленькой силиконовой лопаточкой в кондитерский мешок. Подрумянившиеся слегка печешки пахли божественно, и Хове захотелось съесть их все прямо сейчас, когда Друже рисовал глазурью лица человечкам и контуры звездочкам и сердечкам. Юра отобрал у него мешок и попытался нарисовать на хуях головки, но получалось совершенно не похоже, как он ни старался, и решено было просто обвести контур. Олег решил помочь ему с писюнами, но ебучий кондитерский мешок не выдержал такого напряжения и лопнул, пачкая бледные пальцы белой массой. Юра едва слышно охнул. Олег вобрал в рот два пальца, измазанных в глазури, облизнул. Юра отвернулся, на этот раз густо и неизбежно краснея. Затем они пили чай с печеньем, как на блядском детском утреннике. Но Юре нравилось: печешки не были приторно сладкими, но и не били в нос обилием пряностей. Обычно его не прошибало этим киношным новогодним настроением, однако сейчас, жуя печенье, Хова ощутил себя донельзя хорошо. Олег что-то мычал сквозь печенье, стоя рядом, и было так уютно и тепло, словно Юру целиком погрузили в горячую тягучую карамель. Для завершения видео они открыли бутылку шампанского: громко и с фонтаном брызг. Юра сразу заорал. Он не переносил, когда алкоголь переводили зазря, ненавидел этих позеров, неспособных открыть бутылку по-человечески. Олег его не слушал, разливал шампанское по бокалам, кивал. Когда распалившийся Хованский закончил свою длинную речь, парни за камерой уже сгибались пополам от смеха, а Олег выжидающе смотрел на него, оперевшись ладонью о стол. — Все? Закончил? — спросил Друже. Как же ему шла эта спокойная улыбка. Хованский как-то застал себя за просмотром их старых видео и понял, что вот эта теплая настоящая улыбка Олега такая чудесная. Ею наверняка можно было осветить целую улицу. Улыбка Друже — ярче любых новогодних салютов. Юра жалел, что понял это так поздно, но был рад, что Олег позволял ему наблюдать это сейчас, а не отдалился после стольких съебов. Юра с удивлением осознал, что былое напряжение совсем спало: они общались, как в старые добрые, смеялись, дурачились на камеру. Он не заметил, как это произошло, как стало легче. Олег кивал на наполненные бокалы, и Юра забыл, что у них вообще съемка. Они подняли шампанское на камеру, отпили. Олег забавно морщился — видимо, пузырьки щекотали нос. Юра засмотрелся, поперхнулся и закашлялся. — Хуйня какая, — просипел он. Олег похлопал его по спине, подольше задерживая ладонь между лопаток. — Вылей?.. — Ну да! Конечно! Еще я шампанское не выливал! Олег мягко рассмеялся. Они попрощались, пока Юра допивал шампанское до дна. Оно не было плохим, но не мог же Хованский сказать, что он попросту засмотрелся на влажные губы Друже, на не до конца отмытое от теста запястье: Юра заметил небольшой заляпанный участок у выпирающей косточки, маленький кусочек, где светлые волоски слиплись тестом, похожий на небольшой рыжий островок посреди молочно-бледного океана. Юра не мог сказать, что подавился из-за того, что бесконечно соскучился и не мог оторвать глаз. Съемки закончились. Еду растащили со стола. Юра незаметно подлил себе еще, так же быстро выпил. Половина группы свалила, ссылаясь на предновогодние заботы и предстоящий монтаж. Олег то убегал к ребятам, помогая свернуться, то возвращался обратно, смотрел так тепло. Хованский неловко отвечал. Чувство вернулось — они оба понимали, что в итоге останутся вдвоем, что все их покинут, двери закроются, а Юра не сможет так просто уйти, ведь впереди у них длинный разговор. Юра обожал пиздеть, но переживал ужасно. Олег никогда не был для него последним человеком, а сейчас стал едва ли не самым важным. Вот так просто. Его долгая рефлексия возымела плоды, и Юра должен был поделиться. Он решил, что готов ко всему, но врал сам себе же. Съемки были отличным предлогом встретиться. Юра не мог заставить себя увидеться с Олегом просто так, не мог позвать его хотя бы куда-нибудь поесть. Да, у них были съемки еще и завтра, потому что сегодняшние прилично затянулись, а Мотор срочно уехал решать проблемы с дамой, так что они не подготовились. Но именно Олег позвал его. Опять ему оказалось проще. Либо Олег соскучился сильнее, что, конечно же, было не так. Юра неожиданно для себя понял, насколько он нерешительный. Он легко поддавался внезапным порывам, но здесь ему казалось, что нужно долго и упорно думать. Голова уже болела. Каждый раз он приходил к одному и тому же выводу, находясь далеко от Олега. Оказавшись в паре метров, в нескольких сантиметрах от него, Юра мог лишь нервничать и мысленно давать себе по щекам. Хули толку бегать? Юра решил не накачиваться. Чай ему понравился, поэтому он налил себе еще, смывая с языка вкус шампанского и эту ебучую кислинку. У них остались печешки, и Юра налег и на них. С недавних пор он начал заедать стресс, и ему это не нравилось, однако, иного выхода он не видел. Олег довольно улыбался, наблюдая за тем, как Юра ест еду, которую они приготовили вместе. — Я же говорил, что понравится, — напомнил Друже, отобрал его кружку с чаем, отпил. Юра смял ткань своих штанов чуть дрожащими пальцами. Все шло к одному. Олег стоял совсем близко, но они по-прежнему были не одни. Друже протянул руку, отрывая пальцы Юры от бедра, несильно сжал, тут же собираясь отпустить. Хованский вздрогнул, переплетая пальцы, поймал, но быстро расцепил свои, отворачиваясь. Для него это все по-прежнему было слишком, но он как будто был более подготовленным, чем раньше. Олег огляделся, встал ближе, коротко поцеловал в лоб. — Заказать что-нибудь? Или ты домой? — прошептал Олег, делая хороший шаг назад. — А ты хочешь, чтобы я уехал? — игриво спросил Юра. Он знал, чего сам хочет. Он боялся этого. — Я хочу… — Олег сжал губы, глубоко вздохнул, видимо, подбирая слова. Друже посмотрел на него прямо, и Юра смог лишь скромно улыбнуться. В светлой голове могло быть много интересного, и это тоже пугало. Юра знал лишь то, что этому парню он мог доверять. Олег наконец-то ответил: — Останься. — Тогда заказывай еду. Что угодно. Я тебе доверяю. — Юра горячо выдохнул ему в щеку, быстро целуя, и убежал в гостиную. Чувства кипели внутри него густым бульоном. Даже такой маленький жест был очень смелым для него. Через час на столе уже стояла гора еды и кола. Олег сразу сказал, что у них с утра съемки, так что их максимум — банка пива. Юра не стал спорить, решив, что ему лучше быть трезвым. Он кинул свою тушку на диван, достал телефон. Елка искрилась переливами гирлянд, и Юра почти согласился с тем, что приближение праздника стало ощутимым. Он долго рассматривал украшения, понял, что давно не ставил большую елку у себя. Олег опустился рядом не скоро: уставший, расслабленный и немного хриплый. — Заболел что ли? — спросил его Юра, боясь смотреть в лицо: все рассматривал елку, мишуру, искал взглядом кота. — Нет, долго в подъезде стоял, — просипел Олег, прокашлялся, прочищая горло. — Нахуя? Детишки не в состоянии сами уйти? Олег ответил не сразу: шмыгнул носом, отпил колу прямо из горла. Как будто не хотел говорить вовсе. — Охлаждал мозги. Юра удивленно округлил рот и тут же закрыл. Он прекрасно понимал его. У него самого было это смутное мерзкое чувство, граничащее с желанием сбежать. Побег — всегда легко, всегда самое простое и самое логичное из тройки стрессовых реакций «бей-беги-замри», но сейчас он не хотел убегать. Олег не заслужил такого отношения, как бы Юра не оправдывал себя. Хованский сел ближе, касаясь чужого бедра своим, и забрал бутылку из рук, нечаянно касаясь запястья. — Читал, значит? И до чего дочитался? — спросил Олег. Он за сегодня столько раз его трогал, один раз поцеловал. У Юры сердце замерло от обеспокоенного тона: грудь болезненно сдавило, а во рту мгновенно пересохло. — Не знаю, — честно сказал Хованский. Рядом с Олегом, оставшись один на один, он ощущал себя странно: каким-то более уязвимым и при этом более настоящим. — Но убегать я не стану. Честное пионерское. Олег нервно хохотнул. Юра подхватил. — Точно? А как же третий контрольный? Бог любит троицу, Юр, — вспомнил Олег. Юра даже оскорбился немного. Вот сучка. — Да пошел ты нахуй вообще! Вместо препираний Друже довольно растянул губы в улыбке, сразу с ходу потянулся к Юре и поцеловал. Юра ждал этого каждый раз. Ему так нравились эти нежные губы, что не думать о них было просто невозможно. Олег не углублялся, просто сминая губы, гладил щеку, неторопливо лаская. Вторую ладонь он опустил Юре на колено, с силой сжимая. Совсем изголодался, действовал куда смелее. Возможно, между ними постепенно спадала эта завеса, стиралась грань, из-за которой желание подавлялось глупым стеснением. Юра почти забыл, как смущаться, когда у них дошло до дела, что произошло в их последний раз, когда он рискнул и сделал то, о чем потом долго думал. Хованский вспоминал член Олега столько раз, столько дрочил на фантомное ощущение тяжелой головки на языке. Он вспоминал вкус, громкие стоны и сильную хватку в волосах. Сейчас Олег оттягивал его за волосы точно так же, едва ли не подминая под себя, углубляя поцелуй. Его язык продолжал удивлять, плавно скользя по языку Юры. Хованский понял, что совсем перестал думать, что не знает, куда деть ноги, чтобы было удобнее, ближе, теснее. Они сидели бок о бок, и Олег закинул колено на диван, чтобы повернуться, но тогда между ними оказалось еще больше места. Друже сделал совершенно дикий жест: коснулся нижней губы Юры так, чтобы она оказалась между языком и верхней губой Олега, всосал ее, отпустил, и так несколько раз. Он раскатывал ее, игрался языком, пока бедный Юра вцепился в его плечи и едва не кричал. А затем Олег сжал на губе зубы, чуть оттягивая, чтобы потом вновь глубоко поцеловать. Юра не мог ни о чем думать. Как же было просто: желание делало все за них, управляя телом как на автопилоте. Его руки исследовали живот Олега, его мягкие бока, которые хотелось мять и трогать, в которые хотелось вцепиться и никогда не отпускать. Олег отпрянул, но ненадолго: Юра открыл рот, чтобы что-то сказать, когда давление на его плечах и крае дивана увеличилось, а Олег просто перетек на его колени. Хованскому не хватало смелости, поэтому он ждал чего-то. Дождался блять. Олег тяжело оседлал его и посмотрел совершенно сумасшедшим взглядом. — Какой же ты… блять! Юра потерял всякую способность составлять из слов предложения. На его коленях, лицом к лицу, пах к паху, сидел Олег, гладил его плечи, наматывал рыжую кудряшку на палец и смотрел неотрывно. Юра раскидал руки по дивану, думая, куда их пристроить, когда Друже вновь решил за него: завел их себе за спину, опуская на ягодицы. — Ты слишком много думаешь, — мягко сказал Олег и склонился, чтобы зацеловать шею. Он терся, устраиваясь удобнее. Юра позволил себе сжать пальцы, поражаясь, насколько крепкая у Олега задница. Качок ебучий. — А ведь не пиздели, когда говорили, что все качки пидорасы, — не удержался Юра, за что Олег больно укусил его в плечо. — Любишь… ах! Любишь на жопы в душе пялиться? Олег еще раз укусил его у уха, тут же широко лизнул и выпрямился. — Только на твою во время съемок, — улыбнулся он. — Я бы ее с радостью помучил. Или вылизал. — Ебать!.. — Это тоже можно. От переполняющего его возмущения Юра звонко шлепнул Олега, на что тот зашипел и выгнулся. Хованский скользнул ладонью под свободную футболку, чтобы пересчитать позвонки пальцами. Друже был красивый не только на мордашку, и Юра быстро согласился с тем, что он куда лучше любой худышки. Чуть мягкие бока так и просились в руки, а рот уже заняли привычным делом, безостановочно целуя. Тяжесть тела Олега была приятной. Его быстро покинула футболка, напоследок взъерошив светлые волосы, пока пальцы торопливо вырывали пуговицы из петель на рубашке Юры. Хованскому казалось, что он в усмерть пьян. Он вскинул колени, поддерживая Олега под задницу, и сполз ниже, чтобы откинуть голову на спинку дивана и окончательно расслабиться. Юра выяснил, что у Олега чувствительный низ живота: нежно пощекотал его кончиками пальцев, на что Друже напряг пресс. Еще у него были такие притягательные соски. Юра лизнул один на пробу, пока Друже завис, поднявшись на коленях. Олег мелко затрясся, когда Юра смело накрыл его пах ладонью. Вновь как тогда. Хованский и сам не понимал, откуда в нем столько смелости, но запах и стоны Олега вынуждали его хотеть большего, а крепкое горячее тело требовало прикосновений. Юра не мог остановиться, лаская его в ответ, словно извинялся так. Он мял его член, перекатывал сосок во рту, пока его волосы перебирали, а тело в руках крупно содрогалось. Олег так сладко стонал, так выгибался, что Юра не мог перестать хотеть его. Он не знал на практике, как сделать хорошо мужчине, а литература была обманчива. Никто не скажет тебе с точностью, где у твоего любовника самые чувствительные места, где те сладкие точки, на которые нужно надавить или погладить, чтобы он кусал кулак, чтобы не стонать слишком громко, где поцеловать, чтобы он простил тебе все твои тупорылые заебы. Олег как всегда легко справился с его ремнем и достал член, пару раз уверенно провел рукой вверх-вниз. Юра протяжно застонал и продолжил свою экзекуцию, но действовал в рамках своих способностей. Только он оттянул резинку брюк Олега, как тот надавил на его грудь, шепнул прерывистое «подожди» и поднялся на трясущихся ногах. — Я только во вкус вошел! — возмутился Юра, между делом снял и выбросил рубашку в сторону. Олег разом снял свои джинсы, стянув их вместе с трусами, обернулся к комоду, демонстрируя упругие бледные ягодицы с розовыми следами от пальцев Юры и вернулся на то же место, седлая его колени, бросил рядом пачку резинок и тюбик с чем-то, видимо, смазкой. Он тяжело дышал, сидя абсолютно голый. Хованский засмотрелся, трогая руками везде, куда только мог дотянуться, гладил и сминал. — А как?.. Куда?.. — Юра схватил смазку, глядя на тело Олега так, будто впервые оказавшись в такой ситуации. Ну, с другой стороны, так оно и было. Но он почему-то уже ничего не боялся. — А кто говорил, что мужики выбирают анал? — спросил Олег и схватил его за другую руку: он согнул все его пальцы, кроме указательного и среднего, и глубоко вобрал в рот. Юра ощутил его горло кончиками пальцев и в который раз оцепенел. Олег заработал языком, смачивая их слюной, смотрел в глаза. У Юры вновь ярко загорелись щеки. Отпустив его руку, Олег завел ее за спину и, чуть согнув пальцы, оттянул одну ягодицу в сторону своей свободной рукой, чтобы найти дырку и коснуться себя влажными пальцами. Юра помогал ему и, нащупав сфинктер, вошел сразу двумя. Слишком легко, хоть и было туго. — А как? — вновь начал Юра, но уже совершенно другой вопрос. Он протолкнул пальцы до костяшек, отмечая, какой Олег горячий и скользкий. Друже застонал и расслабился, и тогда Юра протолкнул и третий. — Это че такое? — Я подготовился, не ссы, — хохотнул Олег и качнулся, держась за спинку дивана обеими руками, двинул бедрами, чтобы Юра хоть что-то уже сделал. Ну, тот и сделал: начал осторожно двигаться внутри, медленно потрахивая. — А тебе не больно? — вырвалось само собой. — Юра, прошу тебя, заткнись уже, — простонал Олег и сильно сжался, стискивая пальцы внутри, крепко держа, наблюдая удивленное юрино лицо. Хованский представил, что сейчас окажется внутри не пальцами, что войдет в горячего Олега членом. Ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание от ощущений, потому что Олег был таким невозможным. Таким нереальным. Олег помог ему раскатать резинку и добавить немного смазки. Она пахла чем-то вроде мандарина, и Юра даже хохотнул, поняв, насколько Друже подготовился, если еще и новогоднюю смазку купил. Олег за это несильно шлепнул его по щеке и заткнул основательно, целуя. Юра вновь скользнул в него пальцами, в этот раз со смазкой. Олег дернулся и больно укусил его за язык. Олег опускался мучительно медленно. Юра все хотел заправить резче, но вцепился в его бедра, кое-как сдерживаясь. Было немыслимо хорошо. Когда он оказался полностью внутри, все показалось каким-то запредельным и нереальным. Олег сидел на нем верхом. Его член был в Друже, с которым они так долго целовались ранее, близостью с которым Хованский так долго не мог смириться. Юра бежал — бесконечно бежал по тонкому лезвию ножа, больно режа ступни и пытаясь не упасть в одно из двух — открытую влюбленность или слепое неприятие. А Олег смотрел, молчал и ждал, понимая все. Юра подумал, что он не заслуживает Олега, но эгоистично решил все-таки забрать его себе и никому не отдавать, куда-нибудь утащить и спрятать, никогда не выпускать из объятий и бесконечно целовать. Он хотел любоваться его улыбкой, смело целовать, когда захочется. Юра хотел касаться еще, не боясь, что кто-то что-то скажет, не боясь самого себя. Ему нравилось, как Олег реагировал на его прикосновения. Юра ломал смущение: трогал грудь, сжимал ягодицы, сам тянулся для поцелуя. Друже расслабился, не сжимая его так, будто Хова может сбежать в любой момент, ласково терся щекой о щеку. Олег вновь взял его за руку и коснулся его пальцами тем, где Юра входил в его тело. Олег плавно двигался, принимая его полностью. Юра неотрывно смотрел на то, как качается его член, как напряжены его ноги, ощущая, что иначе кончит сразу же. Ему было так хорошо, так горячо внутри, что пришлось либо отвлечься, либо трахнуть и позорно спустить на половине пути. Олег прижался к нему крепче, ускоряясь. Его дыхание сбилось, и Юра невольно подстроится, поймал губами его пульс, обнял, держа ладонями ягодицы, и все-таки начал двигаться. Олег чуть расставил колени шире, чтобы было удобнее, опустил одну руку, часто сжимаясь и расслабляясь. Юра постепенно и неумолимо терял голову: ему нужно было чуть-чуть, но оргазм ускользал, потому что Олег неудобно замедлялся. Горячее дыхание у уха сносило крышу. Юра не мог перестать двигаться, вливался в него, думая, что с радостью возьмет еще во всевозможных позах: он трахнет его, поставив на колени, широко разведет ноги и возьмет лицом к лицу, посадит на кухонный стол и осквернит святое место, заставит Олега давиться стонами. Юра решил, что он пропащий человек, когда понял, что безумно хочет увидеть, как из Олега течет его сперма. В этот момент он и спустил, но и не думая замедляться. От картинки в голове перед глазами всё поплыло, и, к счастью, Олег последовал за ним, до боли сжимая плечо. Он кончил Юре на живот. Хованский беспомощно застонал, поняв, что сам он почти не трогал его член, к которому начал испытывать такие нежные чувства. Олег довольно улыбался и совсем не выглядел как тот, кого только что трахнули в жопу. Он потянулся к губам Юры, целуя совсем осторожно, поднялся, пересаживаясь с колен на диван. Его глаза стали огромными блюдцами, лихорадочно хитро блестели. Хованский шумно выдохнул и наконец сдался. Юра перестал дышать, поэтому решил немного отвлечься: он снял и завязал резинку, собираясь выкинуть ее куда-нибудь на пол, но Олег перехватил его руку, отбирая гандон, чтобы культурно выбросить в мусорку. Он встал и, чуть шатаясь, продефилировал к выходу из гостиной. Хованский вновь засмотрелся на его крепкие ягодицы и был вынужден пойти за ними. В душе, куда его пригласил вместе с собой Олег было жарко и душно, будто тот привык мыться в кипящих адских котлах. Юра посмеялся, увидев его специальный шампунь для светлых волос и даже спросил, не крашеный ли он часом, на что тот ответил, что он же сам видел, что нет. Юра надеялся разучиться краснеть. Его тут же намылили душистым гелем для душа и игриво поцеловали. — А теперь мне, видимо, нужна твоя одежда, сапоги и мотоцикл, — пробасил Хованский, когда они наконец вылезали из душевой кабины, раскрасневшиеся и еще возбужденные. Олег хмыкнул. — О, будешь ходить в шмотках бойфренда? Как это мило, — искренне просиял он, ероша юрины мокрые волосы полотенцем. Бойфренда? Он серьезно? Юра раскрыл было рот, чтобы возразить, но вдруг осекся, задумавшись. И в самом деле, кто Олег ему теперь, как не бойфренд. Самое странное, даже слегка пугающее было то, что Юра вовсе не против такого, даже скорее полностью за. Как это все было непривычно. Олег заметил его задумчивость и хохотнул: — Да не зажму я футболку для тебя, бери любую. Почему-то его нарядили в черную футболку с говорящей надписью «кушаю много, кушаю вкусно», хотя Юра выбрал другую. Олег, смеясь, объяснил, что темная одежда стройнит, на что он разозлился и повалил того на кровать, намереваясь отомстить. Так и мстил до глубокой ночи. Утром были съемки. Они благополучно их проспали. Юра проснулся от непрестанно жужжащего на тумбочке телефона, но дотянуться до него не успел — сбросили. Тут он ощутил на себе сильные руки, сжимающие его в практически удушающих объятьях поперек туловища, и — тут он охуел и проснулся окончательно — крепкий стояк, утыкающийся в его бедро. Олег еще спал, но был готов вот-вот проснуться. Юра вдруг понял, что долго и совершенно безосновательно прятался и бесконечно бежал от того светлого чувства, принятие которого представлялось ему своеобразным Концом Света, когда следовало лишь остановиться и оглядеться по сторонам, чтобы понять, что он уже там, что оно уже в нем: что небо не обрушится, что Земля не сойдет со своей оси, что третья мировая не начнется, если он позволит себе любить Олега. Сейчас Юра осознал, что ему так тепло и приятно просыпаться в таких сминающих объятьях славного Олега, что он даже с трудом может представить, каково было без них. Должно быть, так же, только грустно, бессмысленно и холодно. Многое изменилось для них прямо вчера, но многое останется тем же: они так же будут опаздывать на съемки, так же стоять в пробке на Культуры, так же глупо шутить и смеяться, так же смотреть вместе всякое говно, так же готовить. Теперь они почти такие же, за исключением этого чувства, одного на двоих.