scio me nihil scire

      Ночь темнее всего перед рассветом. Так ли это? Неизвестно когда и кто это сказал. Юнги не хочет этого проверять, всё равно чернее его собственных зрачков в этом мире только чёрные сгустки во Вселенной. Зато парень прекрасно знает, что раннее утро — это время суток, когда зимой замерзают не только стекла в окне маленькой комнаты, но и сама душа, если, конечно, она есть у людей. В чем Мин в последнее время очень сильно сомневается. Молодой человек тихо поднимается, шурша мягкой тканью одеял, и садится на кровати в темноте, освещаемой фонарями, луной, и проезжающими мимо машинами. Тихий вздох разносится по одинокому дому, словно пыль садится на пианино, стоящее в углу, и давно уже тоскующее по своему хозяину. Мин чувствует желание лечь обратно, не в силах даже разлепить тяжёлые веки, но его заставляет это сделать жужжание, доносящееся из глубин складок тёмного покрывала. Тонкая рука вылезает из кокона тканей, нащупывая светящийся экран, который яро сообщает о чьем-то звонке. На экране мигает: Чон Хосок. Иногда, даже если вы ненавидите телефонные разговоры, есть люди, на чей звонок вы всегда ответите. Этот парень и есть исключение из правил.       — Да. А. Угу. Встал. Опоздаю. Хорошо, пока.       Движение пальцем, и разговор окончен. Если бы кто-то привёл их голос к сравнению, то у Хосока он был бы словно нежное солнце летним вечером, словно мягкий свет от гирлянд на Рождество, или же тёплый свитер, что связала ваша любимая бабуля оранжевой и жёлтой пряжей. Голос Юнги скорее похож на бархатную черную накидку, с красноватым отливом, или же на тихое пение цикад в ночи, с оттенком хриплых нот. В общем, попробуйте представить прекрасную нежную лилию, и дикую колючую розу, и поймёте разность красок и тональностей этих людей.       Мин встаёт босыми ногами, на тёплый и мягкий ворс ковра, и неспешно идёт в ванную комнату, чуть пошатываясь ото сна. Но даже в таком состоянии мозг человеческий продолжает работать, как и всегда. Пусть немного сонные, но всё те же мысли роятся в голове парня двадцати одного года, что сейчас смотрит в тёмное зеркало, ероша светло - мятные волосы, и борется с чувством какой-то невыносимой слабости внутри.       Что бы вы делали, если бы вы не хотели бы открыть глаза утром, не хотели бы идти куда-то, переживать и делать, решать дела и проблемы, не хотели бы общаться, радоваться, думать и чувствовать? Наверное вы бы решили, что с вами что-то не так. Ну или что-то не так с миром и окружением в котором вы живёте. Лично Мин Юнги выбрал второе. И этот вопрос стал, наверное, одним из самых важных в его каждодневном существовании. Он думал об этом и сейчас. Во время того, как умывался и медленно чистил зубы, и тогда, когда вяло выпил кофе, и потом, когда наскоро запихнул тетради для лекций в сумку, и особенно когда завязывал шнурки на стареньких, но любимых кроссовках. Но часть мыслей улетает, а точнее превращается в осколки льда, стоит только выйти на улицу, поплотнее закрыв дверь в скромное жилище.       Морозный воздух чем-то похож на глоток холодной воды жарким летом. В первые минуты освежает и бодрит, а через парочку таких минут уже желаешь найти что-нибудь потеплее, боясь поймать ангину. Может в детстве Юнги и боялся этого, со своим слабым здоровьем, но сейчас ему все равно. Парню даже нравится то, как холод проникает сквозь джинсы, делая ноги какими-то не своими, чужими, словно из них морозом выдавили коленные чашечки. Нравится то, как покалывает нос и щеки, а на ресницах оседает иней из-за тёплого дыхания. Холод — чистота. Чистота — пустота. Пустота — спасение от самого себя же, или от других.       Темно. Мин пробирается по ровному асфальту, с чуть заметными корками льда, ближе к центральным улицам, в надежде успеть хотя бы ко второй паре. И по видимому успеет, ведь вовремя запрыгивает в прохладный салон трамвая, который обычно всегда уходит в последнюю минуту прямо из-под носа. Может сегодня ему повезёт? Капюшон натягивается сильнее, в попытках согреть замерзшие уши и щеки. Всё же в их городке наступил декабрь, что схватил жителей ледяными рукавицами, словно птенца, но ещё не убивает, лишь слегка гладит по перьям. В голове наступает блаженная холодная пустота, в ушах из капелек наушников звучит «Sweater Weather» от группы the neighbourhood, а по белкам глаз плывут огни утренних улиц. Красота. Время печальной тишины, и неуклюжей людской суматохи. Время, когда усталость ещё не накатывает снежным комом на хрупкие рёбра.       Через полчаса Юнги всё же удаётся вылезти на нужной остановке, чуть не сплющив тело в скоплении спешащего народа в транспорте. Быстрые, худые ноги добегают до крыльца здания, в надежде согреться внутри, а нервы на пределе от большой спешки и понимания, что преподаватель наверняка опять закатит новую порцию поучительной беседы перед всей группой. Дыхание такое, словно бежал стометровку на скорость. Может надо бросать курить время от времени? Мин злится на себя, потому что с рождения слишком ответственнен и пунктуален по природе, хотя по мыслям полный пофигист, похоронивший мечты и амбиции где-то далеко под слоями осенних листьев и космической пыли.       — Здравствуйте, извините за опоздание.       Стандартная фраза такого же дня, как и все предыдущие в его жизни. Прошло несколько минут от начала пары, но преподаватель по психологии смотрит на него, будто Мин не опоздал, а переспал с его женой по меньшей мере. Видя недовольный кивок, он садится за свою парту на первом ряду, даже не слушая поток негодующих речей о том, что: "никакой дисциплины, совсем уже разболтались, только и умеете… ", и т.д, и т.п. Юнги лишь кривит губы от иронии. Преподаватель психологии совсем не видит ни состояние, ни мысли людей. Будто сам никогда не опаздывал и не понимает, что в жизни действительно важно, а что нет.       Чужие длинные пальцы знакомо касаются руки, а на глаза попадает добрая и искренняя улыбка в виде сердечка, на которую Юнги невольно начинает любоваться. Хосок. Друг со школьной скамьи, из-за которого Мин часто идёт на уступки. Даже сейчас, сидя из-за Чона на первой парте, злится на него невозможно. Хотя Юнги предпочёл бы находиться за последней и спокойно досыпать оставшиеся минуты утренних сумерек.       И так было всегда. Что-то в Хосоке было такое, что могло заставить прислушаться, остановиться, подумать и сделать правильно. Наверное. Тогда, когда под уговорами друга прекратил разбивать кулак об морду существа, что и человеком не назвать. Тогда, когда одним словом Чон мог остановить как поток отборного мата, так и тихих горьких слез. Словом, этот человек был словно таблетка транквилизатора и антидепрессанта вместе взятых и в нужное время.       — Привет. Рад, что ты всё же пришёл. Всё нормально? Не волнуйся, он поворчит и бросит, всё равно экзамен на пять сдашь, да и в целом он тебя уважает.       Тихий и приятный шёпот успокаивает, заставляя понизиться пульс, который от спешки выбивал чечетку под рёбрами.       — Угу. Да мне как-то плевать. Пришёл больше потому, что сегодня физра.       Хоть внешне и не скажешь, но один вид спорта Юнги обожал больше жизни и даже больше сна. Баскетбол. Не смотря на небольшой рост и стройное тело, этот вид деятельности был ему по душе. Мину нравилось быть ловчее и быстрее верзил, что кривили лицо каждый раз, когда он закидывал в корзину очередной мяч и приносил своему институту победу.       — Хах, знаю. Как всегда не выспался? Замёрз?       Ответ Юна мог бы показаться грубым, но не для Хосока. Он уже давно привык к характеру Юнги, да и был слишком искренним и добрым человеком, чтобы обижаться. А его заботы хватило бы, при желании, наверное, на весь город. Юнги открывает потрепанную тетрадь, молча кусая обветренные губы, и лишь спустя несколько минут отвечает весьма своеобразно:       — Холодно.       В эту же минуту его руку, которую Мин осторожно протянул по направлению к хосоковской, сжимает другая, тёплая, щекоча ярко — жёлтыми краями толстовки ладонь, и грея ледяные кончики пальцев.       — Я знаю.       И улыбка в ответ, ярче, чем полуденное солнце.