***
Когда ты умираешь, разве ты не должен плыть по тоннелю и видеть перед собой свет? Тоннель как будто даже был, но Дейдаре казалось, словно он сам втоптан в его каменный пол и плыть куда-то по определению не мог. Он не видел никакого света — ничего не видел. Да и себя не ощущал, будто бы лишившись оболочки. Будто бы остался лишь его разум в кромешной тьме. Как если бы его поместили в замкнутый вакуум и существовать так пришлось бы неисчислимое время. Слабая вспышка сверкнула в голове. У него осталась голова — это осознание принесло сомнительное и тусклое облегчение, потому что она раскалывалась болью. Следующим осмыслением было то, что он дышит. В лёгкие проникал кислород, еле-еле, словно проталкиваясь сквозь преграду, тяжёлый и холодный, как пары сухого льда. Однако ощущение, что у него по-прежнему есть лёгкие, принесло некое успокоение. Ещё спустя время бессвязных хаотичных мыслей стало понятно, что руки у него тоже есть. По крайней мере одна, через которую словно пропускали спицы с неистовой беспощадностью. Левая, казалось, уже не существовала, а чувствовалась, скорее, как фантомная боль. Нужно постараться открыть глаза — хотя Дейдара не совсем был уверен, есть ли они у него или так же остались лишь плодом воспоминаний. Не так-то просто. Почти невозможно. Ощущение своих век обнаружилось не сразу. Они казались прибитыми к глазам шорами и, чтобы приподнять их слегка, пришлось прибегнуть к нечеловеческим усилиям. В конце концов, белый свет вспыхнул и вновь ослепил, заставив немедленно зажмуриться. На вторую попытку открыть глаза он отважился спустя некоторое время, понимая важность понять, где он. В этот раз было немного проще: сквозь белый свет прорезались прерывистые контуры внушительного прямоугольника, похожие на очертания окна его спальни. Через длительную череду минут Дейдара осознал, что это действительно оно — тёмное дерево облицовывало рамы, за стеклом знакомый пейзаж. В ту же самую секунду, когда к нему пришло это осознание и облегчение разлилось внутри тёплым, жидким сиропом; самоощущение вернулось к нему целиком. Он почувствовал всё то, что его разум игнорировал и блокировал до этого момента. Голова не просто расщеплялась на атомы болью — в ней гудело, как при работающих турбинах самолёта. Воздух был просто тошнотворным на вкус. Монохромный свет жёг сетчатку своей белизной и правая рука из-за неудобного положения поднывала, как будто жгло кости. Левую же он не ощущал от слова «совсем». От кончиков пальцев до самого плеча она занемела настолько, что слабые отголоски покалывания — это всё, что ему осталось. Ломило колени, на которые, как оказалось, он опирался, в шею будто вставили штырь. Было трудно понять, что произошло, и вычленить хоть какую-нибудь степень хаоса. Голова ещё не могла настроиться на чёткое осмысление, разъедаемая болью. Но Дейдара чётко помнил наползающую тень и удар по затылку. Кто-то был или есть в его доме, и, хотя его не убили и даже не связали, вовсе не значит, что он находится сейчас в безопасности. Нужно вставать. Тело не слушалось, не поддавалось, оплетаемое путами онемения и бессилия, и, чтобы вытащить руку из-под себя, пришлось совершать множество экономных, поступательных движений. Ему казалось, будто он заржавелый металлический робот из прошлого века, которого планируют выбросить в утиль, а он всё ещё дёргается на остаточных рефлексах. Он не мог двигать пальцами, не мог разогнуть свою руку и только смотрел на неё, как на бесполезную часть, которую не восстановить. Если взгляд уже настроил фокус и все предметы виделись почти такими же чёткими, как прежде, то слух пока что его подводил. Из-за гула в голове он не мог сосредоточиться и вслушаться в окружающую действительность — кроме него не доносилось ничего. Либо пространство реально пожирала тишина, либо он просто не слышал звуков чужого пребывания. Ни топота, ни разговоров, ни другого постороннего шума. Вокруг владычествовало абсолютное угрюмое безмолвие. Управлять ногами почти не получалось — они казались бескостными, как набитые синтепоном части игрушки. Но с каждым новым мгновением всё больше и больше наливались силой. В конце концов, Дейдаре удалось привстать, опираясь на кровать. Он повернул голову, оглядел пространство позади и обнаружил всё то же, что и вечером: полупустой коридор, закругляющийся влево, и тонкую напольную вазу с торчащими сухоцветами. Ничего подозрительного вроде грязных следов на полу или посторонних запахов. После нескольких попыток оторваться от опоры, ему это всё же удалось перенести вес на ноги и даже ровно встать. Он вновь вслушался и вновь ничего не услышал. Сделал шаг, короткий и неловкий, совсем как мелочь, учащаяся ходить. Его качнуло, но он удержался. По полу по-прежнему тянуло сквозняком и тепло из комнаты выстудило изрядно. Дейдаре понадобились все его силы, физические и моральные, чтобы продолжить идти. Трусость не была его свойственной чертой. И всё же было бы крипово попасть под руку тем, кто притащился сюда с каким-то дерзким умыслом. У него не было ничего, что могло бы пригодиться в самозащите. Лёгкий залом залёг в межбровье, пока он обходил внимательным взглядом каждый участок своей комнаты в поисках чего-то, чем можно было бы приложить сволочь по затылку. Не то чтобы в нём пламенело желание отомстить, но вырубить в ответку стало бы приятным утешением. В следующую секунду он вздрогнул так, будто через него пропустили ток. Где-то в глубине гостиной заверещал его телефон, отыгрывая трек входящих звонков с неопределённых номеров. Дейдара даже отступил на шаг, ожидая вторжения в тишину враждебных звуков вроде метания каких-нибудь предметов, мата или угроз. Любое свидетельство чужого желания заглушить неистовую внезапную трель и басовитый голос. Однако телефон продолжал орать, но всем как будто было на это покласть. К гулу головной боли примкнул гул нервов, которые натянулись до предела и грозились вот-вот разорваться. Сжав ладони в кулаки, Дейдара впился ногтями в кожу и в нетерпении переступил ногами. Он уже мало соображал в следующее мгновение, лихорадочно шагая вперёд и продолжая своё безотчётное шествие из спальни. Взлохмаченный, помятый, со следами сонливости он влетел в гостиную и его взгляд тут же наткнулся на мирно вопящий мобильник на столе. Вокруг было всё ровно так, как он это и оставил. Мешанина проводов на столе, загнанный в угол кольцевой светильник, невозмутимый застой тишины, распахнутые двери на террасу, впускающие приливы ветра. Дейдара водил вокруг взглядом, пытаясь уличить малейшее изменение. И не сразу добрался в своём действе до стен, которые, конечно, остались прежними, но что-то с ними явно было не так. Голова соображала всё ещё туго. Полностью игнорируя заливающийся мелодией телефон, он продолжал блуждать широко распахнутыми глазами по гладкой текстуре краски. Как вдруг… Осознание шарахнуло не слабее вчерашнего удара. Вся эта лелеемая Мастером живопись, украшающая белую минималистичность стен, пропала. Как и пара скульптур, приставленных по смежным стенам. Дейдара резко развернулся и бросился со всех ног в другую спальню, в которой как раз и находилось основное количество предметов искусства. Голые стены и пустые углы расширяли пространство до бесконечности. Сасори порядком захламил всё вокруг своими нетленками, гордо именуемыми, как «вечное искусство», ага. Его эти шедевры допотопных веяний облепляли стены, складировались на полу, подпирали мебель и ютились по всем углам, но их почему-то забрали, а великолепные, стильные, современные творения отбраковали. Грабители совершенно точно не имели никакого вкуса или были теми самыми плесневелыми олдами, которые веками эрегируют на чары Джоконды и на набившего оскомину Мунка, которого не юзал в своих мемах только ленивый. Какое ещё объяснение может быть тому, что кто-то ничего не понимает в искусстве? Кто ещё может тащить из дома, украшенного предметами современности, наваленный по углам старый хлам? Сейчас он посмотрит на записи с камер и увидит на них согбенных плешивых стариков в серых старомодных ветровках и таких же серых штанцах. Странно ещё, что их не выдала вонь тяжёлого шипра. Дейдара, полный уверенности в правильных выводах, вдруг осознал, что телефон перестал вопить. Он двинулся к столу и заглянул на угасающий экран — звонила Конан. Сколько сейчас вообще времени? Выходит, что его хватились на работе. Он мазнул пальцем по экрану и убедился, что рабочее время началось уже час назад. Ничего, не умрут там без него, тем более, Сасори всё ещё прохлаждается по кафейням тогда, когда его принуждают торчать в пыльном, скучном офисе весь день. И всё же он ткнул в иконку для того, чтобы перезвонить и поставить в известность, что он, вообще-то, разруливает здесь проблемы, а не спит, пуская слюну. Конан ответила в своей снулой манере: — Где ты, Дейдара? — Нас ограбили и я получил по голове, хм. Мне надо немного времени, чтобы выявить воров, позвонить Сасори и прийти в себя, — подперев кулаком бок, деловито заявил он. Короткая пауза. — Ты сильно пострадал? — Кажется, нет. Голова целая, хм. — Конечно. Приезжай, как сможешь. Я доложу Лидеру. — Ага, — безо всякого интереса произнёс Дейдара и отключил звонок, снова обводя взглядом помещение.***
— Какое ещё собрание? На хер оно нужно?! — фонтанировал возмущением Хидан, развалившись на стуле и поглаживая себя по бёдрам. — Разве не Сивый обещал нам выходной? Мне пора заняться прославлением Подлинного Бога, а не дристать словами безбожникам на забаву. — За всё то время, которое я тебя знаю, — худшее время, заметь, — ты только и делаешь, что дрищешь словами без перерыва, — исподлобья взглянул на него Какузу, продолжая долбить пальцами по клавишам. — Эй, Какузу, ты бы не… Голос потонул в настойчивом треньканье телефона и последующей речи, усиленной динамиком громкоговорителя: — Какузу, Хидан, собрание через десять минут, - и девка тут же отключилась, чтобы оповестить остальных. Какузу тяжёлым грузом поднял себя со стула и, ни разу не взглянув на Хидана, вырвал провод от лэптопа, легко его подхватил и направился к двери. — Идёшь? — так и не повернувшись, уточнил он. — Мне не всралось это собрание! — отвернул лицо Хидан в показном пренебрежении. — Лучше пробороздить себе лезвием по горлу. — Тогда не тяни с этим, — донеслось уже из коридора. Дверное полотно медленно тянулось к дверной коробке. Расцветив пространство кабинета сочным матом, Хидан, как подстреленный, подскочил и рванул за Какузу, на ходу продолжая нудеть о несправедливости и подлости этого мира к его желаниям. Какузу по-прежнему был стоек, как чёрный габбро, получая всё это в спину. Хидану пришлось шагнуть в сторону, чтобы хоть что-то увидеть из-за этой его широкой спины. В конференц-зале, позолоченном рассеянным светом ярких солнечных лучей, уже щерил пасть Рыбье Ебло, поигрывая пальцами по столешке. Рядом с ним статуей застыл тот, чьё имя Хидан так и не запомнил, поэтому выбирал в голове варианты, как бы хлёстче его прозвать. Например, Бренный Сноб или Душнила. С другой стороны стола расселся перец с зелёной, как мох, шевелюрой. Корова с глупой заколкой в волосах бродила вокруг и раздавала какие-то бумажки и, взглянув на Какузу, качнула головой, приглашая пройти и сесть. Двинувшись следом за Какузу, Хидан поспешил, держа в поле зрения выбранное им местечко, и наткнулся на его широкую спину. Носок ботинка оказался на заднике какузовского говнотопа на какую-то долю секунды. Этого хватило. Резко разворачиваясь, тот, словно следуя уже выработанной привычке, стремительно сжал пальцами горло Хидана. Глаза его угрожающе мерцали — как у той нечестивой статуи бога войны, чей разгневанный взгляд с надвинувшимися к переносице бровями преследовал Хидана пару раз в кошмарах. Пальцы, вдавившись в плоть, грозились не то вырвать позвоночный столб, не то его сломать. И сердце за грудиной в ответ заколошматилось, как шизик в наблюдательной палате. Руки Хидана бестолково процарапали воздух прежде, чем вцепиться в запястье душащей его клешни. Он не чувствовал боли, как таковой, только острую нехватку кислорода, будто внезапно оказался в космическом пространстве без скафандра. И глазные яблоки от ужасного давления желали вывалиться из орбит или просто блядь лопнуть. Помощь пришла откуда не ждали. Сначала Корова чего-то там промычала — хватка чуть ослабла, но не исчезла. Чьё-то появление, похоже, спасло ему жизнь, когда Какузу отступил, отряхивая кисть своей руки так, будто она сжимала склизкую мокрицу, а не шею. Постепенно сознание, покрывшееся коростой прострации, прояснялось. Взгляд метнулся на проём и заметил Дейдару-чан, настороженно застывшего в дверях и пялившегося на них, как на дебилов. Слух выхватил скудные смешки Рыбьего Ебла и, к тому времени, когда он пришёл в себя окончательно, Какузу благополучно добрался до свободного места и уселся. — А не хер таким заторможенным быть и ползти, как столетний слизень! — гаркнул Хидан, обратившись к нему, чтобы хоть как-то реабилитироваться в глазах остальных. — Ещё раз коснёшься моих ботинок, сделаю из тебя суфле, — пробасил тот, компостируя в нём множество дырок. Дейдара-чан предпочёл занять место рядом с зеленоволосым перцем. Хидан же натянул на лицо кривую ухмылку, глянул на Какузу с дерзкой насмешкой и вразвалочку направился к нему, чтобы не дать и шанса расслабиться. Какузу на это ошпарил его предупреждающим взглядом, словно кипятком. Через пару мгновений в зал вошёл Сивый Мерин, держащийся так, словно был Богом во плоти. Он обвёл глазами всех собравшихся, не собственнически, но ровно и безэмоционально. Остановился прежде, чем сесть на центральное место. Его взгляд зацепился за златогривую мелочь, тоже следящего за ним своими голубыми зенками. — Ты уже выяснил, кто совершил ограбление в вашей квартире? — спокойный голос отчего-то вызвал мурашки. О, ограбление. Интересненько блядь. Что там упёрли у этой мелюзги? Упаковку памперсов и сухое молоко? Дейдара-чан, так и не отрывая от Сивого взгляда, медленно покачал в отрицании башкой. — Все камеры были отключены, хм. Никто из охраны ничего не видел. — Сасори вот-вот должен подъехать. Надо будет решить, что делать с этим дальше. Может, у вас есть кто-то на примете? — А что пропало? — почти с весёлым любопытством спросил Рыбье Ебло, так и не прекращая тарабанить пальцами по столу. — Ценные предметы искусства из коллекции Сасори, — ответил Сивый, бросив на него короткий взгляд. Тогда Хидан не сдержал присвиста, воображая себе нечто вроде ограбления святилища: статуи богов, гобелены с сакральными сюжетами, книги со священными текстами, древние палочки для гаданий, старинные свитки. Все те важные предметы, которые он видел во всякого рода храмах. — Я не знаю, кто это мог быть, — снова покачал башкой Дейдара. — Может, у Мастера Сасори есть какие-то враги… Забрали всё ретро, а настоящее современное искусство не тронули, хм. Значит, это был кто-то, кто хотел насолить именно Мастеру Сасори? — Возможно, — согласно кивнул Сивый, спокойный, как удав. — Мы обязательно выясним. А сейчас у меня есть кое-какие новости, касающиеся нашего нового номера. Во-первых… В проёме замаячила мелкая фигура, запакованная в бордовый тренч. Хидан в любопытстве вскинул взгляд и уставился на всклокоченные волосы цвета бычьей крови. Ходят же блядь, не стесняясь, как пугало, расчёски что ли пропали по всей стране. Большие глаза по-коровьи медленно моргали, зацепившись почему-то за Дейдару, который пялился в ответ. В зале будто волны напряжения заискрили, как если бы кто выпустил из проводов ток наружу, и это несмотря на то, что лицо новоприбывшего казалось предельно спокойным. Если этот дрыщ такой нервный, то неудивительно, что у него бардак на башке. — Садись, Сасори, — приказал Сивый, пользуясь своим начальственным положением и повелительным тоном. И тот послушался его, не снимая тренча и не здороваясь ни с кем, выбрав место с другой стороны от Зелёного Перца. Такой он, конечно, странный тип и, понятное дело, как и все здесь, гнусный безбожник. — Мы проведём расследование и непременно узнаем, кто забрал ценные предметы, — с той же непоколебимой твёрдостью заверил его Сивый. — У тебя есть кто-нибудь на примете? — Разве что Орочимару из чувства мести, — послышалась негромкая плавная речь при застывшем, как у чучела, взгляде. — Орочимару злопамятен и мстителен. Возможно… — пауза заставила посильнее напрячь слух, — в его понимании я во всём виноват. И так он сводит со мной свои счёты. — Эта версия самая логичная, — в согласии медленно кивнул Сивый. — Если нет кого-то, кто ещё захотел бы портить тебе жизнь. — Склоняюсь всё же к версии Орочимару совместно с Кабуто. Он тоже мог точить на меня зуб. Возможно, за этим последует шантаж. Джашин-сама, какая ж скукотища! Хидан чуть сполз с сиденья, откинувшись спиной на спинку стула и, перекрестив пальцы, от души потянулся. — Должны были остаться хоть какие-то следы, — вставила своё слово Корова Конан, — и есть ещё уличные камеры. Можно будет достать эти записи. Хоть какой-то участок дома просматривается. Свидетели, соседи — кто-то, кто мог бы поведать какую-нибудь информацию. Вон даже Рыбье Ебло заскучал, прекратив давить свою дурацкую лыбу. Искоса бросив взгляд на застывшего, как истукан, Какузу, Хидан от души пихнул его локтем в бок. Тот не шелохнулся. Покосился на него в ответ взглядом, не предвещающим ничего хорошего, и продолжил сидеть, как сидел. Хидан устроился на стуле ровнее, поёрзал ягодицами по сиденью, зевнул, обвёл глазами собравшихся, желая убедиться, что скучно ему одному. Не убедился и принялся разглядывать свои пальцы. Сивый ещё чего-то мямлил про способы расследования и про ближайшие планы. Корова Конан поддакивала ему и изредка что-то предлагала и даже Какузу вставил свою реплику про то, что лишних денег на всякого рода разбирательства у него нет. Как будто кто ожидал от этого скупердяя чего-то другого. Джашин-сама, нашли на этих грешников хворь посильнее, чтоб не смели они тратить священные минуты на обсуждение такой вот херни. В уши тут же влетела следующая фраза: — Теперь поговорим о новом номере. Хоть какое-то разнообразие, все почести и благодарности Джашину-саме! Как всегда, Истинный Бог внемлет своим адептам. Хидан немного взбодрился и вернул отрешённому взгляду осмысленность и оживлённость. — Для начала хочу официально посвятить в наши ряды нового члена, — продолжил Сивый, переведя свой жуткий взгляд на него. — Нового члена блядь, — хмыкнул Хидан, вздёрнув уголок рта и сел ещё ровнее. — Хочу вручить тебе символ принадлежности к нашей организации. И отныне и до тех пор, пока ты её не покинешь, ты должен это носить — он выудил из кармана какую-то хрень, тускло сверкнувшую в лучах дневного света. — Хидан, добро пожаловать в организацию Акацуки, — и протянул ему округлое серебряное кольцо. Тот немедленно сцапал его и вгляделся в знак, начертанный на амбровом камне. Три параллельных непересекающихся линии, похожие на царапины разной длины. Чё это вообще за такие выебоны? Несмотря ни на что, кольцо ему нравилось, и он сразу же продел в него указательный палец. Кольцо ему шло, смотрелось весьма гармонично и размерчик оказался что надо. — Хидан уже внёс свою лепту в новый номер. Так что результат нашего успеха и его заслуга тоже. Покрутив кольцо, Хидан сунул его Какузу поближе, чтобы тот как следует разглядел, что это ему такое только что вручили. Тот не сдержал презрительного взгляда и отвёл глаза. — Как вы уже знаете, свежий номер нашего издания был выпущен в свет уже сегодня утром, — продолжал свой нудный монолог Сивый, придерживаясь нейтрального ровного голоса, несмотря на пафосную речь. — Есть хорошие новости, несмотря на ещё довольно ранний час. Во-первых, мы привлекли внимание властей, хотя ещё неясно какой стороны, но наш сайт с самого утра под мощными ддос-атаками, которые могут себе позволить лишь крупные игроки. — И какая же в этом радость, если сайт лежит? — спросил Рыбье Ебло, предварительно прокашлявшись в кулак. Сайт Хидану был совсем неинтересен, а вот янтарные переливы на его кольце — ещё как. — Сайт мы защитим, но быть отмеченным вниманием лестно. Это значит, что мы снова в списке помех, и, значит, мы на верном пути. Кроме того. Несколько крупных значимых блогеров в некоторых странах подхватили новости и заняли нашу позицию по кое-каким вопросам. Они сделали выпуски на своих каналах, посвящённые тем проблемам, которые были указаны вами же в ваших статьях. Нам даже не пришлось расширять там свои штабы. Люди слушают нас, соглашаются и делают свой выбор, — он сцепил руки в замок и взглянул на Дейдару леденящим душу взглядом. — Дейдара, я хочу, чтобы ты тоже распространил кое-какую информацию на свою аудиторию в любой форме, которую сочтёшь нужным. Не раскрывай свою причастность, но аккуратно направляй видение и понимание того, что независимую информацию может подать только мы. Любая другая — противоборствующие стороны, не желающие объективности, — он замер, изучая реакции. — Медленными шагами мы выходим на новый уровень. — Всё равно каждый будет верить только в то, что может наблюдать в своём вакууме, в то, чем меряет правду его окружение, — невыразительно возразил растрёпанный хмырь. — Как, например, моя бабка, которой хоть джоки точи о голову, жила по заветам своего времени и всё другое отрицала, считая тлетворным новомодным влиянием. — Тогда всё понятно. Ребёнок лягушки — лягушка, хм, — выпалил Дейдара-чан, и тут же заткнулся, едва Сивый бросил на него свой взгляд. — Да, некоторых не исправить. Никто не говорил, что будет быстро и легко, — он обвёл всех своими уродливыми глазами, не задержавшись ни на ком, и продолжал унылую проповедь, которая Хидана мало чем увлекала. — Можно сказать, мы — последователи одного известного, но мало кем используемого метода: не можешь победить, возглавь. Оперируй фактами, предоставляй доказательства и не прибивайся ни к одной стороне, оглашай правду и разоблачай ложь. Визуальная составляющая подачи информации тоже должна быть притягательной для широкой группы лиц. Вот потому мы все здесь столь разносортны. Гомогенность привела бы к ограниченному видению картины мира, к низкому качеству принимаемых решений. Это важный и взвешенный выбор, несмотря на кажущийся дискомфорт, когда сталкиваются несколько противоречий. А теперь позвольте привести вам пример важности донесения правды и усыпления бдительности. Так, на одном маленьком острове, считающим себя суверенным, разверзлась настоящая информационная война с теми, кто считал, что остров — это мятежная маленькая провинция величественного государства. В арсенале государства было всё от множества ботоферм с альтернативным мнением до качественных дипфейков. Информационный мусор поглотил и раскачивал мнения. Острову грозила потеря суверенности. Его могли использовать, как место столкновения чужих интересов, прикрываясь заботой с обеих сторон. К сожалению, участь таких территорий незавидна. Я сам жил в подобном месте и хорошо понимаю боль жителей подобных земель. Хорошо, если, невоевавшись, победитель выставляет её, как витрину, накачивает деньгами и демонстрирует проигравшему своё могущество и щедрость. Но чаще о таких территориях забывают, превращая в «серую зону», где на много веков вперёд воцаряется хаос. Конечно же, острову было важно доказать свою состоятельность, чтобы не развить конфликт. Правительство решило не использовать запреты и репрессии в отношении ложной информации. В конце концов, это привело бы к напряжённости внутри населения, которая, как известно, может, в свою очередь, привести к непредсказуемым последствиям. Они решили быть безоговорочно честны со всеми. Со всего острова была набрана лучшая команда для высококлассного медиа. Они отчитывались о любом ходе работ властей, публиковали только самые достоверные данные, опровергали доводами слухи и обличали дипфейки. Им удавалось гарцевать даже на площадках недругов, уличая их во вранье даже в глазах собственного народа. Таким образом, люди поверили им, ибо видели рьяное желание быть предельно правдивыми. Определённо всегда найдутся те, кому больше нравятся теории заговора и вера в святого макарона. Но речь о большинстве. Хидан резко распрямился, ощущая, как по позвоночнику прокатился жар гнева. Ногти процарапали столешницу. — Это сейчас что было, а? Насмешка над религиозностью?! — вырвалось из него. — Заткнись, Хидан, — попробовал осадить его Какузу, но Сивый сам вмешался в своей хладнокровной, непререкаемой манере. — Некоем образом мне не хотелось тебя задеть. И речь велась не о религии, как таковой, лишь о том, что люди способны нелепицу принимать на веру, — слова звучали непритворно. — Да поебать на эти поучения! Мне было обещано, что я буду заниматься возвеличиванием Истинного Бога, а я только и делаю, что пишу никому не всравшуюся херню! — Должно быть, тебе так никто и не сказал, для чего всё это нужно? — странные глаза Сивого сверкнули металлическим блеском. — Какузу, разве ты не должен был этим заняться? Хидан повернулся к Какузу, продолжая сверкать глазами от безудержного негодования. Как же ему настопиздело, что тот держит его за придурка! Такие богомерзкие жлобы не способны оценить чужих духовных стремлений. Для них вера и духовность — пустой звук, тогда как собственное мещанство они доводят до апогея. — Этот выродок не может осмыслить даже итог своего бытия, толку говорить о другом? — не обращая на него никакого внимания, пробасил Какузу. — Это неправильно. Каждый, кто присоединяется к нашему делу, должен понимать, для чего он здесь. Каждый из нас — шестерёнка единой системы, и крутится мы все должны в одном направлении, чтобы всё чётко работало. Хидан перевёл на него взгляд, стянув на переносице брови. Больше всего ему хотелось кого-нибудь здесь уебать. — Итак, Хидан, — невозмутимо продолжил Сивый, — сейчас я объясню тебе, в чём смысл нашей организации.