Рассвет пришёл

Фотостудия была надёжно защищена от наружных бешеных возгласов, которыми так любил фонтанировать новый сотрудник, едва что-то случалось не по его. Не то чтобы Кисаме как-то это слишком мешало — даже забавляло порядком. Однако ему не хотелось, чтобы это хоть как-то отвлекало других. В частности, Итачи-сана, наверняка привыкшего к порядку и тишине, так что Хидан для него — всё равно, что цикада в разгар брачного сезона. Спасёт от такого только одно: качественные беруши. Он прекратил перестук пальцами по папке, которую давно должен был отдать Лидеру, уставился на дверь. Время было позднее, но никто не расходился. Всем хотелось закончить свою работу, чтобы Лидер предоставил короткие, но такие необходимые выходные. Кисаме уже обещал отцу приехать, помочь с перевозкой рыбы, потолковать о том, о сём, подсобить в хозяйстве, там, где силы старика не хватало. Может статься так, что Лидер передумает насчёт выходных и заставит тут же клепать новый номер. Но он по привычке поторопился и пообещал, придётся выкручиваться в случае чего. Его грызла ещё кое-какая мысль, такая, что он и вслух то её озвучивать опасался. Отняв пальцы от многострадальной папки и поднявшись, он окинул ещё раз фотостудию: все её переплетения проводов на полу, треногие вспышки, пара софтбоксов и подвешенные неровные рулоны фотофонов. Здесь царил творческий беспорядок — Кисаме так любил и, разгребая вещи для определённой цели в одном месте, тут же создавал его в другом. Перед тем, как свалить отсюда на короткий срок, нужно будет хотя бы сдвинуть с середины ширмы и нагромождение разных фотографических приблуд вроде переходников, насадок и диффузеров. Он стянул со стола свой мобильник и, покрутив его между большим и указательным пальцами, словно легчайший листок бумаги, потащился в кабинет. Удаляющаяся спина Учихи Итачи в сумеречный зёв холла — никак не то, что он ожидал увидеть. — Что? — вырвалось во вне краткое удивление. Итачи разделался со всем быстрее, чем предполагалось. — Итачи-сан! — послал он свой выкрик вперёд, сгладив опасения усмешкой. За окнами слева густым зловещим паром концентрировалась непроницаемая тьма, будто не было нигде снизу ни фонаря, ни какой другой подсветки. Справа — свет очерчивал двери тёпло-жёлтыми каймами, чёркал асимметричными полосами по полу вплоть до самого поворота к лифту. Казалось, пройдёшь чуть дальше, и темень проглотит навечно без шанса на возвращение. Оклик Кисаме заставил Итачи остановиться от поворота буквально в двух шагах. Остановиться и замереть, как по команде, но не повернуться и не обернуться даже. Кисаме пришлось сорваться с места и как можно скорее его нагнать. — Итачи-сан, уже уходите? — возник он перед ним, нависнув скалой и вогнав в тень своей внушительной фигурой. — Я закончил работу, — Итачи даже не пытался смотреть ему в лицо, зафиксировав взгляд в районе плечевого сустава. Выглядел он немного уставшим, но всё равно донельзя красивым. Слегка осоловелый взгляд из-под ресниц придавал ему трогательно-беззащитный вид. — Слушайте, у меня тут к вам есть предложение… — Кисаме в желании расслабиться дёрганным движением свёл лопатки вместе и сразу же выпрямился. — Вижу, вы устали, но может это поможет вам отвлечься. Сходим в один бар? Там часто безлюдно и музыка не долбит в уши. У меня к вам есть короткий разговор. Итачи не выказал ни недовольства, ни удивления, как водится. Не стал кокетничать с тупыми вопросами «для чего?», «что тебе нужно?». Повёл взглядом в сторону, где за кадкой в тени устроился Зецу, усиленно делая вид, что его тут нет. И кивнул. Кисаме во второй раз за этот вечер крепко удивился. Скорее, он ожидал, что Итачи не захочет никуда идти после бесконечно долгого трудного рабочего дня, что выберет уединиться в своей квартире, где можно никого не видеть и никого не слышать. Пока что всё шло хорошо. Они вместе — бок о бок — направились по сумеречному обрубку коридора, прошли к лифту, раззявившему свою серую пасть, и оба прищурились, когда свет из его кабинки резанул по глазам. Палец Итачи ткнул кнопку первого этажа, тяжёлые металлические двери сомкнулись. Кисаме глянул на черноволосую макушку, оскалился в почти торжествующей улыбке и прямолинейно проговорил: — Не думал я, что вы согласитесь. Но рад вашему выбору, — он выдержал краткую паузу, предоставляя слово Итачи, но тот, казалось, думал о чём-то своём. — Надеюсь, вы не против, если мы поедем на такси, а не на моём авто? Хочется пропустить кружку-другую. — Я не против, — взгляд, наконец, вскинулся на него, обдал безразличием и вновь переместился на глянцевый металлический лист стены. — А я не люблю ни такси, ни самолёты, ни какой другой транспорт, где не я правлю процессом. Дерьмово доверять свою жизнь тому, кого ты вообще не знаешь. Люблю, в этом моменте полагаться только на себя. Рот вновь разъехался в усмешке. Наверное, Итачи сочтёт его малость того, зацикленным на каких-то несуществующих проблемах или преувеличивающим свою собственную роль. Итачи — человек, всю жизнь являющийся частью большого авторитетного клана, наверняка привыкший быть винтиком в механизме с определёнными правилами, нормами, структурой, когда свои собственные желания и идеи обычно задвинуты на десятый план, когда ты с детства полагаешься на кого-то, когда делаешь это бездумно и легко потому что, система всегда так функционировала с тобой или без тебя. Даже если и сейчас стало по-другому, это наверняка трудно в себе искоренить. Другое дело Кисаме. Их семья, несмотря на многочисленность, никогда не представляла из себя какую-то функционирующую структуру и существовала по принципу «каждый сам за себя». Конечно, старшие родственники частенько наведывались с какими-нибудь непрошеными советами, разъяснениями о смысле бытия, разговорами за жизнь, которые дальше болтологии ни к чему большему и не сводились. Каждый знал, как тебе жить лучше тебя самого, и журил, если считал, что ты живёшь как-то по-другому. Но никто и никогда не подавал руку помощи в случае чего. Когда не стало матери и отцу самому пришлось налаживать быт, учиться заботиться о сыне, выстраивать жизнь по-иному, в их доме какой только словоохотливой родни ни побывало. Все считали своим долгом притащить ворох говёных советов, как следует теперь себя вести и что делать. Но никто не брался посидеть с Кисаме, когда отец уходил в море. Никто и ни разу даже не принёс ему, совсем мелкому молокососу, миску супа или риса, на худой конец. Да и не проведывал в те дни, кажись, никто. Тогда учиться всему самому для такого щурёнка было непосильно трудно и казалось неправильным и несправедливым. Но сейчас, во взрослом возрасте, он не был в обиде ни на кого. Сейчас он в какой-то степени был рад, что тогда им не было ни малейшей помощи. Они пытались влиять на него одними лишь словами и ничем это не подкрепляли, так что их мировоззрение, их устои и ценности не стали его опорой. Он действовал самостоятельно и мыслил так же. И привык полагаться только на себя. Именно поэтому Итачи могли показаться причудой его суждения. Может и зазнайством даже или тупостью. Типа никто не сможет сделать лучше, чем он. Но Итачи-то сам вовсе не дурак и со временем их совместного времяпрепровождения сможет разобраться что к чему. Они вышли на первом и вновь поравнялись, шагая по почти зеркально глянцевому полу холла — бок о бок. Никто не лучше, никто по статусу не выше. На равных. Кисаме первым толкнул дверь, придержав её для Итачи. Вечерний злющий ветер мгновенно ринулся на них, прошёлся по щекам стылой ладонью и собственнически полез в рукава. Небо было тревожно-тёмным, облепленным маскирующимися под единое полотно тучами, но их дымчатые складки всё равно обнаруживались тут и там. Ни одного звёздного прокола в пологе неба. За световыми кругами фонарей — бескрайняя темнота. Казалось бы, всё вокруг имеет нечёткие очертания, подъеденные мраком. Зыбкость силуэтов недостроенных фасадов домов впереди и кривых деревьев справа граничила с призрачностью настолько, что невольно мозг колол вопрос «Это вообще реальность?». Уж сколько раз Кисаме проезжал здесь — каждый вечер. И никогда окружающая действительность не казалась ему такой иллюзорной. Да впрочем с Итачи всегда так. Когда он рядом, хрен разберёшь, явь это или наваждение. Он наводит непонятную смуту, да такую, что кажется, будто всё как всегда, но детали вокруг цепляются за сознание своим преображением. Кисаме был готов идти с ним вот так, рядом, хоть на край света. Что-то было в этом и драматичное, и сокровенное одновременно. Такие, как они, счастливо не кончат. И оттого мгновения эти становились ценнее. Они шли вместе не по чужому приказу, не по заданию и не по обстоятельствам. Они шли потому, что им это, вероятно, сейчас нужно. Покойная тишина вокруг не располагала к разговору — хватало того, что стук их подошв казался чрезмерно гулким. Хотя Кисаме и старался ступать как можно тише. Ему хотелось, чтобы никто не узнал, что они уходят вместе. Пусть это будет между ними и только для них. Хотя хипстер с зелёной шевелюрой, скорее всего, слышал их разговор и понял, что они уходят вдвоём. Но даже если так, то он всё равно понятия не имеет, какой у Кисаме к Итачи будет разговор. Пройдя пустырь и замороженную стройку, они выбрались к дороге, на которой обычно можно было подловить такси. Им повезло, и возле остановки жались друг к другу две чёрные машины с красными табличками «свободно». Задняя дверь первой тут же вежливо раскрылась. Кисаме первым нырнул в салон, чтобы Итачи не пришлось лезть дальше и обтирать своё великолепное пальто. — В бар «Якорная цепь», — велел он, поудобнее устраивая свою пятую точку. — А-аа, «Якорная цепь», — закивал таксист со знанием дела и явным одобрением, словно и сам вернулся только что оттуда. Кисаме встретился с ним глазами в зеркале заднего вида. Видать, у него был слишком свирепый взгляд, несмотря на кривую усмешку, ибо таксист спешно уставился вперёд, на дорогу, ровной, чёрной лентой устремлявшуюся вдоль стискивающих её разномастных зданий. Авто тронулось, оставляя позади какой-то косенький указатель, и двинулось навстречу замершему в полудремоте провинциальному городку. Бар находился всего лишь в одном квартале от того дома, в котором Кисаме обустроился — в одном из тех злачных мест, куда приличный народ обычно не наведывается. Было большой загадкой, как сюда ещё ездили такси. Да, они не стояли в ожидании, притулившись к остановкам, или на специально отведённых местах, однако то тут, то там, встречались их расписанные кандзи жёлтые либо чёрные бока, их предупреждающе зелёные таблички «занято». И полицейское авто проехало без спешки, патрулируя участок, — вокруг всё было суетно, но не криминально. Закатившись на растресканный бетон парковочного места, отделённого полустёртой накренённой полосой, такси остановилось и будто бы устало выдохнуло, по-старчески осело. Заёрзав, Кисаме принялся искать по карманам мелочь, поглядывая на маленький чёрный счётчик на приборной панели. — Сдачи нет, — предупредил таксист, с видом преувеличенного дружелюбия, но и с легко вычислимой настороженностью. Итачи невозмутимо продолжил изучать взглядом безотрадный пейзаж за стеклом, а Кисаме безо всякого дурного умысла хмыкнул и продолжил выуживать из кармана смятые купюры и звенеть монетами. Всё это добро ссыпалось в подставившуюся ладонь, после чего дверь неприятно щёлкнула и распахнулась. Запутавшиеся в потоке ветра шумы со всего района хлынули в салон, набивая его до отказа: демонстративно-долгие автомобильные гудки, чей-то не совсем вменяемый гогот где-то в отдалении, заунывный скрежет неясного происхождения и переругивания двух мужиков у дома на углу. Хотелось, чтобы дверь вновь захлопнулась и отсекла всё, что снаружи. Отринув дурацкое чувство, Кисаме выставил ногу из салона вон и вылез, тут же принимаясь водить вокруг взглядом. Никакой угрозы не было, если не считать того, что холод махом выстудил всё тепло, накопленное за поездку. Итачи вылез следом, аккуратно оправил подол пальто. Выглядел он рядом с этими убогими зданиями почти инородно, будто прифотошопленный умело, но необдуманно. Смотрелось и завораживающе, и забавно. Вывеска бара, обмотанная настоящей заржавелой цепью и крепившейся к прилаженному небольшому якорю, пульсировала неоном хаотично. Почти безумно. Зато все буквы до одной горели и выплёскивали фотоны света во тьму, подсвечивая сколотую плитку у порога. Красные бумажные фонари под козырьком крыши, напротив, светили мягко, но в концепцию не вписывались и только раздражали. Этот бар был нелепым снаружи и сносным внутри. Кисаме с внутренним удовлетворением заметил, каким непредвзятым, беспристрастным взглядом водит Итачи по деревянной обшивке. Хотя сам небось к таким дерьмовым заведениям не привык и предпочитал что-нибудь поизысканней. — Пойдёмте внутрь? — предложил с видом если не хозяина, то завсегдатая. — Не бойтесь, драк там не было ни разу, а я бывал здесь раз пять, если не больше. Спокойно всё, как в доме престарелых. И дёрнул за ручку со всей дури, распахивая дверь едва ли не до упора. Из холодного полумрака они попали в полумрак душный и пыльный. Резануло по глазам ядовито-алым, как предупреждение. Медленно ворочавшийся прожектор под потолком над барной стойкой потащил свои лучи от них влево. Музыка звучала приглушённо — какое-то нераспознаваемое старьё. Неоновая надпись, плохо прикрывавшая короб вытяжки дублировала название бара, но не мерцала, а стабильно светила тем же алым. Её отсветы расползлись по барным стульям, обитым потёртым дерматином, по дощатому полу, который не знал полироли, по нескольким смежным столам. С ними конкурировал лишь болезненно-белый свет пары автоматов с закусками и охлаждённым лимонадом. Обычный, ничем особым не примечательный бар не в самом благополучном районе с интерьером конца прошлого века. Кисаме заприметил свободный столик, прятавшийся в дальнем углу, едва проглядывающий из серой полутени и казавшийся вполне укромным местом, чтобы вести приватный разговор. Он кивнул на него Итачи, и тот, едва взглянув, кивнул в одобрении. — Идите, занимайте, а я выпивку куплю. Что хотите? Лично я буду пиво. — Пожалуйста, виски. — О, — только и смог произнести Кисаме, после чего развернулся и отправился делать заказ. Из пяти столиков были заняты лишь два, а за барной стойкой, как воробьи на ветке, притулилось достаточное количество народа. Среди них оказалось даже пара самок, поглощающих напитки из маленьких чашек, как типичные мужики. На их коленях лежали дамские сумки и одеты они были в офисные костюмы. Как их сюда занесло — открытый вопрос. Да и плевать. Приблизившись к стойке, одним взмахом руки Кисаме подозвал бармена, канонично натирающего повидавший виды бокал. Тот кивнул и тут же подошёл, отставив бокал куда-то вниз. Бармена этого он видел впервые. Его спокойный, уверенный взгляд воззрился на Кисаме без презрения или беспокойства. Этим новый бармен и вызвал бессознательную симпатию. Несмотря на преклонный возраст осанка его была прямая и руки не тряслись. Прежний молодой, но страшно суетливый работник вызывал лишь желание его прибить, чтобы избавить от мучений, да, видимо, сам отсюда слинял, понимая, что ему тут не место. Кисаме облокотился о стойку, побарабанил пальцами по её неприятной шершавой поверхности и сделал заказ. В ожидании заговорил с рядом сидящим завсегдатаем, которого видел здесь даже не во второй раз. Походил он на хрестоматийного алкаша с сизым носом и редкими волосами. Услышал, как тот замечательно живёт, какая у него красавица жена и успешные дети. Скептически хмыкнув на это и забрав свой заказ, Кисаме возвратился к Итачи. Он небрежно поставил деревянный разнос на стол и уселся напротив. — Пью, потому что приятно ощутить во рту горький привкус, — выдал без преамбулы, словно возобновляя прерванный разговор, и забрал себе испещрённую конденсатом кружку с напитком тёмно-амбрового цвета. — Обычно это происходит тогда, когда на душе хорошо, и это способ напомнить себе, что у жизни вкус горечи. Философия реалиста. Рука Итачи потянулась к стакану с виски и придвинула ближе, отставив с разноса на металлический подставочный круг. — Ты хотел поговорить, о чём? Кисаме усмехнулся ему кривой ехидной ухмылкой, не злой, впрочем, больше ироничной. — Вы, Итачи-сан, человек дела. Пустой трёп не для вас, так? Давайте выпьем, не часто мы выбираемся куда-то вместе в последнее время. Его пальцы обхватили кружку, невзирая на холодную влажность выпота, сжали. Он выжидал, не желая отпить первым, чтобы не проморгать, как цедит виски Итачи. Замысел прибегнуть к помощи алкоголя имел двойное дно. Отчего-то казалось, что выпивши, Итачи станет куда более сговорчивым, чем обычно, расслабленнее и проще. Так что ему не хотелось пропустить этот момент, чтобы знать наверняка, что можно начинать разговор. Итачи пригубил совсем немного, и Кисаме, показалось, что, когда его губы коснулись края стакана, он даже услышал, как брякнул кубик льда о стекло. Закусывать вовсе не торопился, хотя Кисаме постарался притащить разнообразную снедь. Наверное, тоже захотелось напомнить себе о том, что жизнь вообще-то дерьмовая штука, губящая тебя день за днём, как каждодневная порция алкоголя. Его плавные движения: взболтнул содержимое стакана, вернул стакан на металлический подстаканник с кратким звяканьем, его усталый, безмятежный взгляд и опущенные вниз уголки рта — всё это придавало Итачи минорного, готического вида. — Лидер обещал нам несколько дней выходных, — брякнув это, Кисаме свёл лопатки вместе, откидываясь на мгновение на спинку стула, а затем вновь ткнул локти в столешницу. — Да. Это не слухи, — Итачи наблюдал за тем, как тает кубик льда в его бокале и расползается зигзагообразными мутными полосами в жидкости медового цвета. — Видимо, нет, раз старый добрый Какузу рвёт и мечет, — с губ слетел корявый смешок. — Ему придётся выживать эти дни с Хиданом наедине. — У него есть шансы. Кисаме сухо рассмеялся. — В юмор пытаетесь, Итачи-сан? — Констатация факта, — не поддержал весёлую атмосферу Итачи и вновь приник губами к стакану. — Слушайте, а у вас какие планы на эти дни? — Кисаме поелозил ягодицами по сиденью, потянулся к снекам и закинул в рот какую-то круглую фигню. — Уже решили, как проведёте время? — У меня нет планов, — и Итачи впервые поднял на него взгляд, в котором бытовало месиво холодности, строгости и спокойствия. Будь на месте Кисаме кто-то по робче или кто-то более колеблющийся, его, пожалуй, бы выбило это из колеи, заставило бы сдать назад или вовсе отказаться от своей затеи. Но не в этом случае. Выбоина на пути вовсе не означает, что нужно свернуть в кювет. Даже если это будет стоить колеса. Он отпил из своей кружки, облизал губы, избавляясь от горьких пенных усов и заодно выдерживая паузу, чтобы Итачи успел призадуматься и, возможно, начать формировать в голове правильные решения. Несмотря на настрой, в брюхе было холодно, а конечности сковывало непривычной слабостью. Перед ним стояло пиво, но сушняк клейстером перехватывал глотку и губы. Рядом с Итачи-саном тело начинало вести себя так, будто импульсы, ведущие к пальцам от мозга танцевали джигу дрыгу. Итачи-сан — человек — загадка. Был бы он книгой, точно принадлежал бы к жанру лирический детектив в чёрной драматичной обложке. Тогда как Кисаме — сборник древних мифов про полудемонов-полулюдей, вечно скитающихся по миру и ищущих себя. — Такое дело, — он сглотнул вязкую слюну, кадык дёрнулся стоп-краном. Кто-то справа загоготал кониной, другой подхватил это в хмельном угаре. Указательный палец правой руки Кисаме надавил на столешницу и с нажимом чиркнул в сторону. Опущенный взгляд был сосредоточен на невидимой точке.- Я собираюсь в деревню, к отцу. Нужно помочь с домом и уловом. И подумал. Чего вам тут в этом городишке торчать. Только пылью дышать да сериалы дерьмовые смотреть. Поедемте к морю? У моего отца несколько комнат, будет комфортно. Морской воздух полезен, угощу вас свежайшей рыбой и креветками. Я умею готовить. И вам будут новые впечатления. Деревень рыбацких небось отродясь не видали, — и, представив, элегантного и благовоспитанного Учиху в деревенской дыре, даже хмыкнул. Он поднял глаза и понял, что Итачи всё это время внимательно его изучал своим непроницаемым взглядом, как рентгеном под мясо проникал, будто искал что-то. — Благодарю, но у меня здесь есть свои дела, — послышалось негромко, но глубоко и чётко, как нашёптывают волны, когда приходит прилив. Ответ отозвался в голове эхом, куда громче во сто крат, и Кисаме почувствовал, что помимо его воли, лицо зримо помрачнело. Обыкновенный ответ человека, который в предложении не заинтересован. С хрена ли внутри засвербило, как будто вцепившееся в глотку разочарование тонкими, заточенными когтями, прополосовало аж до самого желудка? Он предложил это только потому, что решил, будто Итачи будет здесь нечем заняться. А, раз есть чем, то тогда какие вообще проблемы? К чему это выражение, будто поел говна? И, приложив все свои силы, он растянул губы в насмешливой улыбке. — Раз так, то и ладно. Чем займётесь? Чем займётся, чем займётся — встретится наверняка с кем-то, не в домино же с пенсами во дворе будет играть. Но, скорее всего, просто не хочет никуда с ним ехать. И, конечно, одно не исключает другого. Кисаме, не моргая, ждал ответ, пока внутри всё саднило. Ему казалось, что вокруг стало неправильно тихо, хотя люди всё ещё находились тут, пусть и по-прежнему в качестве неясных теней и грубых силуэтов. Никакого гомона, никакого маломальского шума как будто не издавали. Буйная, резкая музыка и то играла где-то на периферии, приглушённая и нераспознанная, как фоновый шум. Даже алые лучи, процеживаемые через стёкла и решётки прожектора, метались по залу, но их не касались. Они были здесь, но словно отсечённые невидимой плёнкой с замкнутым пространством. И пространство это принадлежало только им одним. Итачи медленно моргнул, переведя взгляд на жидкость в своём стакане. — Мне нужно съездить в офисы коммунальных служб по некоторым вопросам. От удивления Кисаме аж подался назад. — И только? — Это следует сделать срочно. Я не могу отложить. — Так это займёт не больше дня. Делайте свои дела и поедем на следующее утро, — покачав головой и усмехнувшись над недогадливостью умного человека, Кисаме вновь схватился за кружку. — Ты готов перенести поездку на день из-за меня? Вопрос был прямым и ясным, на что Кисаме не мог ответить точно так же. Он отпустил кружку, поработал пальцами, словно разминая их и согревая. Прокашлял горло, которое вновь сковал неизвестной природы спазм. — А что такого? Днём раньше, днём позже. Если вы хотите развеяться и забыться, побыть на природе, конечно, я мог бы и подождать. — Мне бы не хотелось доставлять неудобств, — взгляд резко вернулся назад, аж по позвоночнику взбежали мурашки. — Да какие там неудобства, Итачи-сан, — улыбка сделалась чересчур широкой, но Кисаме уже не мог ничего с собой поделать, пытаясь не выдать неуместного напряжения. — Думаете, было бы неудобно, я бы вас позвал? Вы бы перестали уже ломаться и согласились. Не были ведь в тех местах никогда, я прав? — Хорошо, — тихо и низко, так похоже на выдох. Кисаме не сразу сообразил, что это не иллюзия того, что он сам хотел услышать. Будто могло быть так, что Итачи отказался, но ему почудилось желаемое. Он ещё какое-то время сидел в подвисшем состоянии, водил глазами по лицу напротив и осмыслял. — Вы сейчас согласились, Итачи-сан? — Всё-таки мне не следовало этого делать? — Да бросьте, мы хорошо проведём время. Отдохнём и вкусно поедим, — откинувшись на спинку стула, Кисаме выдохнул и дёрнул челюстью, убеждаясь, что та, наконец, расслабилась, как и каждое волокно каждой мышцы. Ему вроде бы даже в туалет захотелось. В груди закололо колкими искрами, несмотря на ощутимость, воодушевлёнными и торжествующими, похожими на бенгальские огни. Это было приятное чувство, давно забытое, — радость от хорошо выполненной работы или послевкусие от страстного секса совсем иные. Сейчас же внутри искрило настолько тёплым, почти праздничным. Вот как в детстве, когда ожидаешь какого-то чуда, а оно уже прямо на пороге. Удивительная хрень для взрослого-то мужика. — Тогда давайте выпьем за предстоящие выходные, — крепко схватив пальцами ручку, он приподнял её и стал ждать, когда то же сделает Итачи. Тот не заставил просить дважды. Обхватил пальцами стакан с наполовину выпитым напитком и приподнял в ответ. — За выходные. — Закусывайте, Итачи-сан, иначе завтра будет дурно, — Кисаме подвигался на сиденье, попытавшись принять более удобную позу, но ничего не помогло. — Слушайте, я, пожалуй, посещу сортир. А вы пока поешьте. Публика тут нормальная, драк ни разу не видел. Я только на минуту, туда и обратно. Шуршание ножек стула по полу поглотил беспрестанный гомон, вновь вторгшийся в их тихое, уютное пространство. Кисаме скользнул взглядом по черноволосой макушке напоследок, кивнул в одобрении, увидев, как тянется рука Итачи, вооружившаяся палочками, к жареному гребешку. Просканировал пространство, вспоминая, где здесь закуток с толчком. Народ продолжал веселиться: две самки, растрёпанные уже, раскрасневшиеся и чередующие чрезмерно плавные движения и дёрганно-резкими, гоготали громче мужиков. Мужики всё больше обсуждали чего-то с серьёзными физиономиями. Может, тоже договаривались вместе отдохнуть, кто знает. Бармен бросил на него взгляд на долю секунды и продолжил заниматься своими делами, вытаскивая что-то из-под стойки. Обычная обстановка — ничего этакого. Точно, сортир находился слева от бара. Нырнуть за занавеску, а там будет облупившаяся дверь со значком «WC». Занавеску можно было тоже простирнуть вообще-то — уж больно затхлой тряпкой от неё несло. Возможно, новый бармен обратит на это внимание, раз уж такой чёткий и солидный на вид. За занавеской выхватилась алым мерцанием от вывески та самая дверь. Кисаме дёрнул ручку, ввалился внутрь, одновременно нащупывая слева выпуклую клавишу выключателя и зажигая свет. Толчок здесь, несмотря на всю провинциальность и непрезентабельность бара, всегда был чистым, да и не видел он ни разу, чтобы здесь кто-то блевал. Сейчас покончит со своими делами и вернётся. Сквозь дверь просачивались внешние звуки: тот самый женский гогот, бряканье гитарных аккордов, как будто бы даже перезвон бокалов и стук закалённого стекла о деревянную поверхность. Стоит только представить, как они с Итачи усядутся в авто и совершат увлекательный трип к его родным местам, как в груди снова и снова вспыхивали жгучие огни-фейерверки. Когда сам перемещаешься между настоящим и прошлым — сейчас ты здесь, в своей привычной жизни, а потом, через несколько часов, оказываешься там, где пешком ходил под стол, где за много лет ничего почти не изменилось, кроме пары новых занавесок, — это одно. Но когда ты притаскиваешь в своё прошлое человека из новой жизни, всё равно что в сложенный пазл пытаться вставить недостающую деталь из другого набора. Как-то не верится даже. Дверная ручка скрипнула и дёрнулась один раз, замерла. Начала трястись, как одержимая, и тряслась так несколько секунд. А вот и повод оторвать кому-то руки. Кисаме привёл себя в порядок за пару мгновений — ровно столько же ручка продолжала лихорадочно плясать. Засовывая конец ремня в шлёвку джинс одной рукой, другой он спешно поворачивал металлическую защёлку. Он специально приложил силу, чтобы открыть дверь как можно резче, и поддать полотном двери дегенерату, который за минуту не смог понять, что в сортире кто-то срёт. Послышался глухой удар, чьё-то тулово завалилось, цепляясь за ткань занавески. Выглянувший из-за двери Кисаме увидел перед собой поплывший взгляд с разъехавшимися в разные стороны зрачками. Мужик был в синьку пьян и едва держался на ногах, теперь же буквально повисая на занавеске и цепляясь за неё, как за последнюю надежду. К чести занавески, та выдерживала его вес, и крепление, и сама ткань. Драться как-то расхотелось — уж больно жалко мужик выглядел, но припугнуть всё равно не мешало. — Что, старик, совсем алкоголь мозг разъел? Не видишь, дверь закрыта. Тебе, может, объяснить, что не хрен ломиться в занятый сортир?! — навис он над ним Пизанской башней. Мужик продолжал таращиться на него привлекая на помощь все свои силы, чтобы просто собрать в кучу зрачки. Вряд ли он вообще соображал хоть что-либо, елозя ногами по полу и пытаясь подняться. Такого бить — себя не уважать. Отступая и делая шаг назад, Кисаме развернулся к выходу и сдвинул в сторону занавеску вместе с никчёмным мужиком. Тот наверняка повалился, но дальше стены-то всё равно не упадёт. Нужно было найти Итачи и пусть этот великолепный вечер продолжится. Он зашагал в зал, что по-прежнему был наполнен весёлым гомоном, и шаги его чеканили уверенность и твёрдость. Повернулся спиной к бару и глаза, готовящиеся выхватить в полумраке спину Итачи со строгой осанкой, кроме пустого стула, не увидели ничего. Музыка стухла, гомон свернулся в монотонный гул и долбил по голове, как по ушам пульсация от резкого прилива крови. Фейерверки в груди не погасли, но кололи и пекли до самых костей. На столе сиротливо виднелись наполовину пустые кружки и стакан да почти нетронутая закуска — всё ровно так, как он всё и оставил, кроме одного. Не было Итачи. Куда он мог уйти? Неужели Кисаме просидел в сортире полчаса вместо пары минут? Нет, конечно. Кто ему дал бы. Он с шумом втянул носом потяжелевший воздух, надеясь уменьшить гул в ушах вперемешку с учащающимся пульсом — не помогло. Никак не удавалось сквозь эту неразбериху восстановить нормальный ход мыслей, чтобы хоть один-единственный крючок догадки закинуть в свою бошку, почему же и куда сбежал этот Итачи. Что, нет мог звякнуть и предупредить или скинуть сраную смску? Рука полезла в задний карман джинс, плотно припечатывающий мобильный прямоугольник к выдающейся точке. Экран тоскливо темнел и, даже зажёгшийся, не отобразил ни единого напоминания Итачи. Вообще, может он принимает это близко к сердцу, а у представителей древних кланов так полагается — слинять без предупреждения, попрощаться по-английски, как говорится? И что ему теперь делать? Звонить самому? — Кисаме, — низкий и мягкий голос прорвался сквозь невнятный звуковой фон и пробрался под кожу, гася болезненный жар в груди. На смену ему пришло смятение и округлившиеся глаза. Он обернулся и неловко улыбнулся съехавшим набок ртом, глядя на тёмный силуэт, подсвеченный алым, и сияющие в полумраке глаза. Хотел казаться нормальным, тем более, всё вернулось обратно, всё то, что ушло вместе с Итачи, как, например, ощущение, что всё происходящее — нереально, но и фатально вместе с тем. — Думал, вы уж свалили куда подальше, — начистоту вывалил он. — Я расплачивался, — ровным обычным тоном произнёс Итачи. — Нужно допить и ехать домой. — Торопитесь? — Хотелось бы получить хотя бы пять часов сна. Кисаме согласно кивнул, представляя внутри себя слегка обугленные кости, и махнул рукой, приглашая вернуться на свои места.