тебя нет больше в списке самых ужасных утрат, ничего не осталось в груди, все залито свинцом. я не помню тебя и не знаю дороги назад. закрываю глаза - снова вижу твоё лицо. Ⓒbillie joy
Все прошло, Джан. Посмотри: Все прошло. Так зачем ты ищешь? „Я перестану искать тебя в потерянных двух годах, Санем“ - Сказал он и перестал. Совсем прекратил поиски. Бросил вожжи и слез с коня. Прошелся по раскаленному песку босыми ногами и вышел к воде. Искупался в волнах, стер с себя шелк ее волос, вырвал из памяти полный отчаяния взгляд больших карих глаз. Все выбросил. Только бандану оставил. Для чего и зачем - не спрашивал ни себя, ни других. Да и некого было спросить: Эмре не пытался воззвать к его чувствам, не уговаривал перечитать ее роман в тысячный уже раз, не рассказывал больше о той любви, что была ими прожита. И, казалось, ничего между ними не было. Санем не было, и никакой любви никогда не было. Все, что было - выдумка сознания излишне романтичной девушки, по уши влюбившейся в своего начальника. Она все придумала, а потом, не получив взаимности, сошла с ума. Все было именно так, а если нет - как мог Джан забыть ту, ради которой восставал каждый раз из пепла? Он абсолютно точно перестал искать, но по неясной даже для себя причине, сохранил разноцветное полотно ее шейного платка. Он был уверен, что его подарила ему именно Санем, ведь никому больше не придет в голову нечто столь несуразное и очаровательное одновременно. Спустя бесконечные полгода к чувству вины пришло еще одно: жгучее опустошение. Будто Санем, уходя, забрала его сердце с собой. Будто, возвращаясь, выбросила его в холодные воды Босфора. Беспорядочная копна ее волос вдруг исчезла из его жизни так, будто ее хозяйки никогда и не существовало. Санем вырвалась из его жизни, как птица из клетки. Джан помнил каждую их неслучившуюся встречу. Помнил, как сбегал, поджав хвост, подобно побитому псу, стоило лишь Лейле произнести имя Санем. Пытался сбежать десятки или сотни раз, но морской воздух не давал дышать. Воды снова и снова выталкивали его к берегу. Горы гнали прочь, леса пылали под его ногами. Даже пустыня не хотела его в своих объятиях. Все, что он так любил, разом отказалось от него. И только земля Стамбула оставалась бессменной пристанью, к которой он, уставший и измученный, возвращался раз за разом. И ни разу за прошедшие полгода не встретил ее. Миллионы раз приходил к побережью, но не встретил. И все же он ни в одном дуновении ветров родной земли не пытался найти осколки ее запаха. Все вокруг него обращалось в прах, путавшийся в волосах, но Джан упрямо не искал. Видел улыбки, подобные улыбке Санем, слышал смех, подобный смеху Санем. Закрывал глаза и в темноте видел только Санем. Женщину, которую не помнил. Он сбежал снова. Он всегда сбегал от того, что не мог решить. Все бросал и начинал с нуля на новом месте, потому что только так мог чувствовать себя живым, мог почувствовать, что в груди есть настоящее человеческое сердце, которое все слышит и откликается. Сердце. Не кусок мяса. Он сбежал, схватился за фотоаппарат обеими руками и остервенело пытался словить хоть крупицу очарования любимых некогда гор. Но не смог. Снова не вышло - фотографии тонули в языках ночного костра. Потом все повторялось: Стамбул встречал его по-отечески, молчаливо упрекая сотнями дождей и гроз, Девичья башня смотрела на него глазами матери, дочери, возлюбленной - и каждая умоляюще шумела навстречу разбивающимся о подножие волнам. Каждый уголок Стамбула ждал его, каждый просил вернуться и встретиться лицом к лицу со страхами, перестать прятаться и вылезти из норы. Город дышал, а Джан слышал лишь „Трус“ в каждом вдохе и выдохе. Все повторялось, разве что слагаемые периодически менялись местами. Итог был всегда один. „Сколько еще раз ты должен сгореть, Джан, чтобы понять?“ - Спросила однажды мама. „Сколько еще раз ты должен бросить в огонь женщину, ради любви которой Аллах дал тебе дыхание?“ Разве он не дышал без нее? До нее разве не дышал? Разве не чувствовал вкуса еды и воды до ее рук? Разве, только услышав ее смех, он вспомнил, что живой? „Беги куда хочешь, сынок. Я не стану тебя держать. Но помни одно: Куда бы ты ни пошел - Санем там не будет. А где не будет Санем, там не будет и тебя. Или найдешь в этом сердце любовь к ней,“ - Она указала пальцем куда-то ему в грудь. - „Или сгоришь дотла, и ни я, ни отец, ни даже Эмре - не соберем тебя“. Джан Дивит ступил на родную землю и повел плечами, скидывая с себя груз материнских слов, упавший на голову подобно небесам. Он хотел лишь увидеть брата и невестку, сообщить им, что все еще живой, что все еще ходит по этой земле и убедить их в том, что не тронулся умом. В последнее даже сам не всегда верил. В прошлый раз Лейла, бледнея, попросила его звонить Эмре хоть изредка. Говорить, что живой. Как будто бы он и в самом деле был живым. Он же поклялся ей своими будущими племянниками. Положил ладонь на тогда еще едва заметный живот и пожелал себе умереть, если нарушит обещание. В окнах агенства горели сотни разных лампочек. Силуэты работников сменялись один на другой, и Джан - возможно впервые за это время - выдавил из груди беснующееся чувство собственной вины. Он снова бросил дело всей жизни своего родного отца. Сорок лет трудов, бессонных ночей, сорок лет, каждый день из которых отец не спал, налаживая контакты и создавая крепкие связи, которые Джан Дивит, старший сын, гордость и надежда отца, обратил в пыль всего за два года. Но в этот раз Эмре справился и удержал фирму на плаву, в этот раз рядом с ним была самая удивительная женщина на свете - Лейла. Женщина, пожертвовавшая своим детством, своими мечтами, своими игрушками, собой в конце-концов. Сперва она сделала это для Санем и родителей. Затем для Эмре. Джан никак не мог взять в толк - как это жертвовать и чувствовать себя абсолютно счастливым, но невестка быстро объяснила ему: Любовь - это всегда жертва. Ты отказываешься от эгоизма, чтобы чувствовать любовь. Отказываешься от многих принципов, от деления мира и поступков на черное и белое и замечаешь, что он - мир - полон других цветов, что спектр не заканчивается на двух противоположных. Все просто. Все было до смешного просто, но лучше от этого осознания не делалось ни на йоту. Санем ушла из агенства, но затем снова вернулась. Кажется, она тоже поняла, что без жертвы успеха не бывает. Кажется, она была абсолютно довольна жизнью. Кажется, больше не вспоминала его, не билась раненой птицей в руках отца Нихата. В этой борьбе проигравших не было. Только один Джан остался с перебитым в мясо сердцем. Только он один не смог вовремя понять смысл слов отца. „Ты никогда не отпустишь ее руку. Никогда“. Он столько раз пытался войти в эти двери после того, как снова ушел, бросив всех на свете. Столько же раз ноги прирастали к земле и не несли его дальше. Столько же раз он ненавидел себя после. Столько же раз сбегал. Каждый раз порог этого агенства становился для него лакмусом, проверки которым он не выдерживал. Каждый раз порог фирмы прочерчивал порог внутри него. И ни переступить, ни уйти навсегда - так и стоял вечно меж двух миров, подпирая плечами дверной косяк.Я плыву на свет, не могу дышать твои руки - тисками сжимают грудь и упущен единственный шанс сбежать слышу голос твой, не могу вдохнуть Ⓒbillie joy
Набирает знакомый наизусть номер и замирает, заглядывая в начищенные окна, в которых носятся знакомые лица. Он заглядывал в эти окна уже столько раз, что мог с точностью до минуты рассказать действия сотрудников. Санем в этих окнах никогда не появлялась. Это он тоже знал наизусть. - Джан? - Голос брата заставил его дернуть головой и вернуться к реальности. Перестать, наконец, заглядывать в чертовы окна и искать ее. - Я стою возле агенства. - Он помолчал. - Можешь выйти? Я хотел повидаться прежде, чем снова уеду. Короткий вздох на том конце провода. - Снова уедешь? Даже не заглянешь? - Нет. - У меня сейчас времени в обрез, Джан. Но я отправлю ДжейДжея за тобой. Поднимись ко мне. - Брат осекся, но затем продолжил. - Санем сейчас на презентации в двух кварталах от агенства. - Почему? - Что почему? - Даже сквозь расстояние, Джан мог поклясться, он видел, как Эмре хмурится, царапая пальцем лоб. - Почему Санем на презентации? - Да. - Она креативный директор, Джан. Чем ей еще заниматься? - Брат хлопнул себя ладонью по бедру. - Она мозг и сердце нашей фирмы. Ты разве новостей не читаешь? Джан рассеянно осмотрелся и мотнул головой, вытягивая шею. - В открытом море как-то не до новостей, брат. - Он растрепал волосы на затылке. - Хорошо. Сейчас я поднимусь, но если ты солгал… - Джан молился, чтобы Эмре солгал. Почти в истерическом припадке молился, чтобы брат обманул его. - Брат. - В трубке послышался серьезный голос Эмре. - Эти времена давно закончились. Минуту спустя на выходе показалось сияющее лицо Дженгиза. Он рваными шагами пересекал проезжую часть и улыбался своей немного истеричной улыбкой. ДжейДжей дышал так тяжело, будто мог прямо сейчас упасть замертво от схватившего за глотку восхищения. - Скоро буду. - Джан сбросил звонок. Потом было крепкое объятие, немое обожание в глазах бывшего подчиненного, радость от встречи и одновременно тоска, осуждение без слов и сожаление. Джан спешил избавиться. Просто перестать чувствовать то, что он чувствовал, перестать молчаливо извиняться и каяться. Он ворвался в агенство едва ли не под аплодисменты сотрудников и опешил. Неужели кто-то еще хотел видеть начальника, дважды поставившего их всех под удар? Но одобрительный гул и редкие „Господин Джан, добро пожаловать домой“ сбивали с ног лучше всяких волн, заставляли вспомнить все свои забытые жесты, поднять руки, опустить голову и улыбаться, как ребенок. Это их „Добро пожаловать домой“ действовало, как обезболивающее. Как антибиотик для гноящейся раны. Он жал руки, обнимал, принимал поцелуи в щеку и чувствовал себя снова живым. Сейчас она придет. Растолкает всех вокруг и кинется на плечи, вжимаясь носом ему прямо в бьющуюся на шее жилу. Как тогда. Прямо, как раньше. Сейчас Санем придет. Джан замер - плечи напряглись непроизвольно, руки были готовы подхватить стройную фигуру в любое мгновение, и он даже, кажется, почувствовал под ладонями колючее волокно ее серого кардигана. Сейчас. Но вместо Санем к нему вышел Эмре. Сплетенные воедино руки его и Лейлы. И Джан поднимает рассеянный взгляд. Протягивает раскрытую ладонь брату, обнимает и целует невестку в обе щеки поочередно. И ждет. Считает мгновения и смотрит за спину Лейле. Но Санем к нему так и не выходит ни мгновение спустя, ни спустя почти вечность. - Пройдешь в мой кабинет, брат? - Эмре мягко хлопает его по плечу, и мужчина отмирает. Перестает всматриваться в пустоту, из которой точно никто не выпрыгнет, смеясь так, что зазвенит в затылке. - Да. Пойдем. - Едва смутное воспоминание рассыпается в голове, подобно карточному домику. Уже за закрытыми дверьми кабинета он утонул в мягком кресле, рассматривая и брата и Лейлу. - Новости? - Попытка снять напряженное молчание. - Или вы что-то скрываете, друзья? - Грубые пальцы, сцепленные в замок. Белеющие от страха костяшки. Попытка пошутить. Эмре и Лейла обменялись короткими взглядами. Как много значили эти взгляды было слишком хорошо известно Джану. Они усердно скрывали от него какую-то тайну и делали это крайне неумело. Эмре выглядел так же два с половиной года назад, когда Джан еще не знал о его делах с Айлин. - Айлин? - Что? - Они едва удержались, чтобы не сорваться на крик. - Что? - Тише спросил Эмре. Джан сдавил пальцами переносицу, закрывая уставшие глаза. - Не знаю. - Он дернул головой, и видение рассыпалось. Снова было пусто, но что-то не давало покоя. Какая-то тайна, которая роилась в голове подобно червям. - Вспомнил Айлин. - Что вспомнил? - Нахмурился брат. - Что-то конкретное? - Нет, только… - Он несколько раз прикоснулся большим пальцем к виску. - Только что-то. Как будто вспомнил. Наверное, просто из-за книги Санем. Иногда перечитываю. Наверное, просто вспомнил отрывок. - Джан… - Лейла нахмурила тонкие брови и придвинулась ближе, положив ладонь поверх его руки. - Санем не писала в своей книге про Айлин. - Но я знал Айлин задолго до книги. - Старший Дивит вскинул брови. - Просто вспомнилось. - Похлопал он по изящной ладони невестки. - Пустяки. - Ладно. Пусть будет по-твоему. - Брат, - Эмре расхаживал по кабинету, спрятав руки в карманы. Он то останавливал свой взгляд на собственной жене, то возвращался глазами к старшему брату. Он пытался ему рассказать, но что-то всегда мешало. Что-то все время скреблось под ребрами. - Я хотел поговорить с тобой. О Санем. Джан недоуменно качнул головой. Безмолвный вопрос и океаны сожаления в глазах младшего брата. Страх, неуверенность, отчаяние. Перед глазами снова собралась картинка, но теперь уже полноценная: Вот он узнает о предательстве брата, вот видит неподдельный ужас в глазах, вот здесь - мольба, а тут Эмре в больнице; вот здесь он просит прощения, но Джан ему не верит, а тут он клянется доказать, что отныне всегда будет на стороне семьи. Мужчина моргнул, и сюжеты исчезли. Как будто и не было. Как будто сон, забывшийся с первыми лучами солнца. - Что с Санем? - С ней все в порядке. Аллах да не оставит ее. Но то, что произошло… - Младший Дивит взъерошил волосы пальцами. - Ты должен знать. В конце-концов, Джан, даже если ты не помнишь. Это в любом случае касается и тебя тоже. Лейла хлопает его по спине, заглядывая в панике за его плечо. - Подожди, любимая. - Лишь отмахивается муж. - Я пытаюсь собраться с мыслями. - Эмре! - Она резко переходит на ультразвук. - Санем идет. Они оборачиваются к двери, в которую каштановым вихрем влетает младшая Айдын и, не глядя, бросает прозрачную папку на стол. Документы разлетаются и падают. Санем упирается ладонями в стол и едва не рычит от злости. - Я убью эту Хазан однажды, Эмре! Джан смотрел и не верил. „Женщина, подобная огню, не может сгореть“. - Санем? - Лейла уперлась взглядом в сгорбленную фигуру младшей сестры. Последняя тяжело дышала, пытаясь собрать разум воедино. - Что случилось, сестренка? - Маленькая! - На выдохе. - Высокомерная! - Младшая Айдын отняла ладони от стола, медленно поворачиваясь. - Су… - Большие карие глаза намертво вцепились в лицо Джана. Молодая женщина моргнула - не помогало. Снова не помогало. Снова и снова не помогало развидеть. Он опять ей мерещится во всех стенах этого чертового здания. - Говорила же, что нужно снова… - Она медленно провела ладонью перед собственным лицом, смахивая наваждение. Но оно почему-то не исчезало. - Джан? На безымянном пальце правой руки сверкало кольцо с тремя бриллиантами. Джан пытался вдохнуть, но не смог. Он, кажется, так уже умирал?