ты не станешь меня искать я заранее знаю ответ но почти невозможно понять ты мне смерть или яркий мой свет. Ⓒbillie joy
„Об этом я хотел поговорить, брат. Санем выходит замуж.“ С А Н Е М В Ы Х О Д И Т З А М У Ж - Санем выходит замуж? - Вместо приветствия спрашивает Джан, и в груди холодеет и жжет одновременно. И внутри что-то полыхает, трещит и ломается, что-то хрустит под его ногами, что-то катится кубарем с лестницы до самых пят. - Госпожа Михрибан! - Он кричит так, что с веток за окном слетают птицы, оглушая грохотом крыльев. - Госпожа Михрибан! - Ревом срывает голос. Михрибан появляется в передней - бледная от испуга и сжирающего чувства необратимости. - Джан, дитя. Ты приехал. - Она спешит, отпинывая ногами длинное платье из неотбеленного льна. - Но почему ты так кричишь, мой мальчик? - Она протягивает руки для объятий, и Джан, рваными шагами сокращая расстояние, обнимает заменившую ему мать женщину и роняет тяжелую голову на ее плечи. Внутри все должно было остыть. Он не помнит ее ни умом, ни сердцем. Не помнит. Не помнит. Тысячу раз не помнит. - За кого? - Шепотом, что громче крика. - Джан… - Госпожа Михрибан сжимает ладонями его предплечья и выпрямляется, разрывая короткое объятие. - Мой дорогой. - Ее глаза как океан прощения. Как самое чистое на свете небо. Светятся и не дают умереть. - Я не знаю, что и сказать тебе. - Скажите за кого, матушка Михрибан. - В его глазах затравленный ребенок, спрятавшийся под столом. В его глазах столько всего намешано, что не вместится ни в один из мировых океанов. Столько павших в одних только глазах, сколько не было ни на одном поле битвы. - Только имя, матушка Михрибан. - Он вытягивает шею и закрывает глаза. Пытается дышать, но будто дыхание забрали. - Только это. „Сколько раз ты умер, Джан? Ты считал ли?“ - Мне так жаль, мой дорогой. Мне очень и очень жаль. - Она будто тянет время. Будто не хочет говорить ему имя человека, отнявшего у него жизнь. - Вы так любили друг друга до этой аварии. - Михрибан прячет глаза за ладонью и отворачивается. - Я сделаю тебе чай. - Суетится она. - Я сделаю чай, и мы поговорим. Ты расскажешь, как прошли твои полгода, дитя. - Воздух кончается, но госпожа Михрибан говорит и говорит. Тысячу слов и всего несколько коротких вздохов. Ставит чашки-груши из тонкого стекла на стол, маленькие прозрачные блюдца, чайные ложки, сахар кубиками, джемы, что-то еще. На каждый звон ломается. Каждый звук рикошетит пулями в голове. Стреляет, свистит, шипит и хрустит. - Я сделаю ромашковый чай. Ты успокоишься. Мы успокоимся. Так ведь, Джан? - Она поднимает голову. - Да, дитя? - Умоляет его, умоляет себя, вспоминает все молитвы разом и обращается мысленно к милости Всевышнего. - Пусть. - Бормочет он в полубреду. - Пусть. - Повторяет еще. Еще и еще, снова и снова „Пусть“, только не понимает, что именно означает это слово, к чему относится, что оно вообще значит. Почти трясется в припадке, почти умирает, почти задыхается. Почти вспоминает и снова падает. - Давай, садись, Джан. - Дно подноса звенит в его ушах еще миллиарды вечностей, сотни тысяч лет вперед и тысячи лет назад. Он тонет в мягких подушках дивана и не чувствует. - Садись, сынок. Садись. Пей. - Михрибан подает ему чашку с чаем. Пар срывается с каймы и бьет в лицо, а он ничего не чувствует. Пальцы белеют, и кожа плавится, а он ничего не чувствует.„ты дальше самых далеких на свете звезд, дальше Нептуна и глубже бескрайних морей. ты - сотни тысяч самых далеких верст, самый последний из всех моих долгих дней.“ Ⓒbillie joy
Он пьет большими глотками, обжигая глотку. Вдыхает дымящийся запах ромашек и чего-то еще. „Пусть там будет яд“. - Думает он и пьет быстрее в надежде взять и сдохнуть на этом самом месте. Надеется, что Госпожа Михрибан отравит его хотя бы из сострадания, хотя бы из жалости к вырванному и брошенному в яму к червям сердцу. - Джан. - Ее мягкая ладонь ложится ему на плечо, и он вдруг понимает: она не добавила ни капли яда в этот чертов чай. Душа заходится черной злостью. - Оставь это, мальчик мой. Оставь Санем. - Джан сбрасывает руку женщины, заменившей ему мать. От ее взгляда челюсти сводит тяжелой судорогой, и он клянется, что собственноручно вырвет себе все зубы, если все продолжится. - Ты не вспомнил Санем. - Михрибан снова кладет ладонь поверх его руки. Накрывает, убаюкивает. - Сколько боли для одной души, Джан. - Склоняет голову на бок и хмурится, и Джан так отчетливо видит в названной матери Санем. Свою Санем. И понимает, что они с отцом слеплены из одной души на двоих. - Сколько еще должна пережить эта красивая душа? - Больше не будет боли, Госпожа Михрибан. Я клянусь Вам, не будет больше боли для Санем. - Джан, милый… - Она вздыхает. Она дышит, а у него воздух застревает в горле и не идет дальше. - Пока тебя не было… - Михрибан помолчала. - Она не переживет третьего раза. - Она мотает головой, прикрывая глаза. - Я обещаю, матушка Михрибан. - Джан. - Она улыбается почти как родная мама. - Я люблю тебя, как родного сына, мой милый. Но и Санем люблю, как свою дочь. - Прикрывает рот ладонью так, будто сейчас скажет нечто ужасное. Нечто, от чего он рассыпется, подобно песку. - Не ищи встреч с Санем. Не нарушай ее покой. - Сказала. - Пообещай, что будешь держаться далеко от Санем. - Госпожа Михрибан, - Он задавил подкатившую к груди тошноту. Снова попробовал вдохнуть и задохнулся воздухом, хлынувшим в легкие. - Не заставляйте меня обещать такое. Я не могу обещать такое. Что угодно - не это. Что угодно попросите. - Он говорил безостановочно. Повторял „Что угодно“ раз за разом, умолял „Только не это“ в каждом выдохе. - Санем выходит замуж за Йигита. Он замолчал. Неожиданно и в одну секунду. „Она выходит замуж за Йигита. Кто такой этот Йигит?“ „Йигит“ - Повторяет Джан раз за разом. Й И Г И Т Кто ты такой, Йигит? Джан одергивает руки от огня и мечется возле костра, отчаянно пытаясь потушить догорающие страницы дневника. - Дневник Санем! - В голове разрываются разноцветные фейерверки. Йигит кричит про сожженный дневник, про вину Джана. Больница. „Санем, если ты действительно веришь в то, что я намеренно мог навредить Йигиту, тебе, сжечь ту тетрадь, которая была так важна для тебя…“ - За Йигита? - Спрашивает словно в бреду. - За Йигита. - Отвечает себе сам. И в ту минуту, когда он уходит из дома госпожи Михрибан, когда обещает никогда не возвращаться в этот город, когда за ним закрываются последние двери, Санем, не задумываясь, прыгает с обрыва в ледяную воду. Летит и успевает вспомнить, что лучший способ покончить с собой - глаза Джана Дивита. Он посмотрел на нее, а она уже была мертва. Он решился на одно-единственное прикосновение, а она уже падала со склона вниз. Падала и смеялась. Тысячу раз смеялась, очевидно, полностью слетев с катушек. „Он только посмотрел тебе в глаза, а ты уже готова устроить акт самосожжения, девочка!“ - Только не ты снова! - Санем прячет лицо в ладонях, заходящихся мелкой, мерзкой дрожью. - Зачем пришла? Не хочу тебя слышать. „Уйду тогда, когда уйдет Джан. Ты забыла? Я здесь, пока Джан здесь.“ Да над ней просто все смеются, даже собственный голос хочет свести с ума. Развлекается. „Ты не забыла, что я внутри тебя и все слышу?“ - Уходи! Давай, уходи, сказала тебе! - Младшая Айдын вспархивает с постели так легко и просто, будто не она несколько часов назад заходилась форменной истерикой из-за одного лишь присутствия Джана Дивита в ее идеально отстроенном маленьком мирке. Как будто не ей приходилось убеждать себя, что Джана Дивита не существует. Никогда не существовало. - Уходи из головы! - Машет она руками. Крутится-вертится в разные стороны, ловит невидимых мух и кричит как совсем сумасшедшая. Разговаривает с собой так, будто с лучшей подругой. „А кто тебе еще подруга, девочка? Я знаю тебя даже лучше, чем ты сама.“ - Неужели? - Санем внимательно смотрит в угол комнаты. - Что ты можешь знать обо мне, если появляешься только вместе с Джаном? Может, ты вообще не мой внутренний голос, а его. - Хмурится она. „Видела его?“ Санем улыбается, прижимая кончик языка к небу. Закрывает глаза и видит. Видит срезанные по плечи волосы, видит эти плечи, видит глаза. Одно только его лицо видит. Одно только его лицо - и больше ничего в кабинете. Только его глаза, которыми он смотрит так… - Невоспитанный. - Шепчет Санем в пустоту. - Невоспитанный! Так разве смотрят? - Трясет головой. Волосы рассыпаются по плечам. - Разве нормальные люди так смотрят? - Распахивает глаза. - Говори! „Ой, не знаю, девочка. Посмотрел так, что я умерла и восстала бы снова. Если бы еще раз так посмотрел, я бы еще раз умерла.“ Она едва не задыхается воздухом в собственных легких. В груди что-то беснуется, что-то ломается, собирается снова, вырастает из пепла, как древние Помпеи. Снова поет и танцует сердце в груди. Младшая Айдын остановилась на мгновение - только на одно мгновение - и глаза заволокло туманом, на дне которого покоился животный страх. - А если больше не посмотрит? Если больше не посмотрит, что тогда? „Тебе-то что, Санем? Ты на палец надела обручальное кольцо. Отец разрезал красную ленточку, Санем. Ты сама себе отрезала дорогу назад этой красной ленточкой“ И Санем медленно садится в кровать, снова и снова нащупывая пальцами висящее на шее обручальное кольцо с маленьким лунным камнем по центру. Кольцо царапает и жжет кожу как в первый раз. Как в тот день, когда он ушел, когда оставил ее. Когда отказался от нее, не захотел бороться. Он и в этот раз ушел. Не нашел ее в своем сердце, не оставил места в своих мыслях. Сбежал, растворился. Исчез. „Ты сама виновата, Санем!“ - Вопит внутренний голос, и молодая женщина вполне явно чувствует на щеке несуществующую пощечину. Как будто не по лицу - как будто ткнули чем-то острым в самое сердце. „Он и в следующий раз уйдет, девочка. Только я тебя больше не спасу. Уйдет Джан - исчезну и я. Ты останешься и сойдешь с ума“. - Я уже давно сошла с ума. - Шепчет в полубезумии. - Не страшно. „Держись от него подальше и, возможно, забудешь однажды“ - Так и сделаю! - Она грозит пальцем в пустоту. - Я так и сделаю! Какая умная ты, Санем! Ох, какая же ты умная, моя Санем! *** На что только ни был готов Йигит, чтобы стать ей мужем. Оболгать, оклеветать, убить. Он готов был сделать все, чтобы Санем Айдын сказала „Да“. И она сказала. Позвонила ему спустя несколько месяцев после его позорного побега из Турции, долго говорила и в самом конце, будто бы между делом спросила, готов ли он принять ее согласие. Конечно, он был готов, он на все был готов, чтобы этот смех и эта улыбка принадлежали только ему. Чтобы быть единственным владельцем всего, что есть в Санем Айдын. Он согласился так быстро, что не успел заметить, не расслышал и не почувствовал, что снова отрезает ей крылья. Йигит вернулся в Стамбул. Пошел к отцу Нихату, попросил руки Санем, получил лишь пустой взгляд в постаревших глазах будущего тестя. Нихат говорил какие-то правильные вещи о любви, о жертве, о связи душ и сердец, а сам смотрел только на младшую дочь. Он как будто ждал момента, когда его девочка выдернет шпильку из волос, бросит ее на землю и закричит „Нет“, как будто бы специально тянул время, как будто умолял ее не делать того, о чем пожалеет. И Йигит точно знал, что она обязательно пожалеет. Знал, но не мог набрать смелости в грудь. Но Санем молчала, а затем принесла кофе - самый обычный кофе, и ни крупицы соли в нем. „Отдаю“ - Ответил Нихат. „Отдаю“ Но почему тогда Йигит не почувствовал счастья или облегчения? Почему ничего не почувствовал, кроме вины, съедавшей ему душу. Сколько раз пытался сказать правду о прошлом, но она даже слышать о Джане не хотела. Удалила фотографии, сожгла запонку альбатроса и сама сгорела вместе с ней. Перестала делать свой парфюм, бросила крема. Бросила писать. И это, наверное, было хуже всего. Ни строчки за полгода, но она даже не пыталась - утонула с головой в работе, сделала все, чтобы лишиться самой себя. Если честно, такая Санем больше не восхищала. На такую Санем больше не хотелось смотреть часами, такую Санем просто-напросто не хотелось видеть. Йигит крутил кольцо на пальце и не ощущал себя счастливым. Он по прежнему был готов на все, чтобы обладать ей, но что-то внутри кричало, срывая голос, что этот брак не сделает счастливым никого из них, что она однажды уйдет, сойдет с ума окончательно, закроется в комнате и растворится в стенах. Он поднимается на ноги слишком быстро. Одним рывком. Снимает с пальца кольцо и чувствует, как холодные пальцы сдавливают горло. „Только бы хватило смелости. Только бы хватило“ Он завел мотор и вылетел на встречу, после которой Санем в его жизни больше не будет. - Пусть. - Кольцо пылает под ладонью. - Пусть. - Выдох. - Соберу их и расскажу все. „Санем тебя никогда не любила. Никогда не полюбит“ Острее любого ножа были слова Джана. Но на самом деле он всегда был прав насчет них с Санем, пусть даже он сегодня не вспомнит этого. Он всегда был прав. Только потому что чувствовал ее сердце внутри своей груди, и, наверное, Йигит никогда не сможет сделать этого. Никогда не сможет полюбить ее настолько, чтобы выпустить из клетки. Никогда не любила. Никогда не полюбит. Никогда не забудет Джана. Он встретил ее у самых дверей агенства и попросил о коротком разговоре. Санем безразлично кивнула и увела его к кафе напротив. Она всегда делала это - не впускала его в эти двери, как будто боялась потревожить воспоминание о Джане. Как будто этот офис был ее личным убежищем. Ее норой, в которой она упивалась их совместным прошлым. - Я знаю, что Джан приехал, Санем. - Он придвинулся ближе к столику. - Как ты? - В порядке. - Она кивает. Пальцы, сцепленные в замок, и Санем не совсем в порядке. - Ты хотел о чем-то поговорить. - Да… Джан будто бы чувствует это. Будто акула, услышавшая запах крови за сотни километров, появляется из ниоткуда и смотрит так, что Йигит желает только провалиться под землю от чувства злости, беспомощности и стыда. Но злость… Эта злость накрывает с головой. И больше нет никакого желания признаваться, больше не остается никаких сил и никакого благородства. Все, чего хочет Йигит - увезти Санем отсюда и надеяться, что со временем появится любовь. - Я думал… - Приветствую всех. - Джан кладет ладонь ему на плечо и заглядывает в лицо так, будто он вспомнил. Хотя, конечно, откуда ему вспомнить. - Я хочу предложить тебе уехать со мной в Канаду. - Не глядя на соперника молотит бред. - Ты, в конце-концов, скоро станешь моей женой, Санем. Зачем оставаться в месте, которое причиняет тебе столько боли. Я хочу, чтобы ты уехала со мной, потому что я здесь не останусь. - Он тараторит, пытаясь успокоить рвущееся наружу сердце. Слышит стук крови в собственных ушах и все равно продолжает говорить. Что угодно, лишь бы заглушить голос собственной совести. - Нет. - Санем вдруг встает из-за стола, отшвыривая ворох салфеток сумкой. - Или ты принимаешь все так, как есть, или уходи сам. Я никуда не поеду. Она отпихивает сумкой стопку фотографий и что-то с нажимом говорит ему. Джан не слышит с такого расстояния, но видит. Видит ее взгляд и молится, молится всем богам, чтобы она никогда так не посмотрела на него. - Ты тоже уходи, Джан. Снова уходи. - Ее палец врезается ему под кадык. - Возвращайся туда, откуда ты пришел. - Она смотрела на него так, будто он был самой большой ошибкой в ее жизни. Смотрела так же, как когда-то на Йигита. Так, - как он молился, чтобы никогда не смотрела. - Я уже давно хотела это сделать, Йигит. Швыряет кольцо с тремя бриллиантами на кофейный столик и уходит. Перебегает улицу и исчезает в дверях здания. - Ты зачем пришел сюда? - Йигит зачесывает пальцами светлые волосы. - Зачем вообще вернулся? Джан склоняет голову. Хмурится. Он точно знает этого человека. Точно знает и теперь точно помнит. - Ничего не расскажешь ей про дневник? Или снова будешь умолять выйти за тебя замуж? - Старший Дивит дергается в сторону, скидывая с лица пряди волос. - Сколько тебе потребовалось, чтобы получить ее согласие в прошлый раз? Ты попал в самую цель, Джан. Глаза, до краев заполненные ужасом, подтвердили это.