One Half of Me is Yours, The Other Half Yours

Большинство людей не считают Рея Сакуму источником советов о важных жизненных событиях. Ватару, однако, не из таких людей.. по крайней мере, не после того, как его попытки спросить у друзей потерпели крах, потому что много раз в ответ ему искреннее предлагали «назови его братик, просто попробуй», прежде чем он начинает неловко смеяться. Но отчаянные времена требуют отчаянных мер и Ватару приходит к Undead, вежливо стуча по поверхности шелково-чёрного гроба. – Рей? Это Ватару. Коги здесь нет. Медленно, с большим усилием, крышка гроба соскальзывает, открывая взору очень сонного, зевающего Рея… выглядящего, по правде говоря, так же как и всегда. Моргая слегка затуманенными глазами на Ватару, он усаживается на край своего гроба. – Ты всегда знаешь, как лучше разбудить меня, – говорит он, всё ещё звуча так, будто хочет снова заснуть. – Чем я могу тебе помочь? Я слышу, как твоя кровь гудит. Ватару запрыгивает в гроб, усаживаясь на небольшой холодильник, который, по его мнению, полон замороженной ветчины. Он не утруждает себя искусными попытками вести себя как обычно; Рей знает его так же хорошо, как и остальные его друзья и никогда не возражает, если Ватару сбрасывает маску. – Боже, мне кажется, я боюсь сцены. – Нет. Невозможно. – Именно так я думал! Как могу я, само воплощение Терпсихоры, оказаться в таком отвратительном состоянии? – Ватару смотрит на себя, его руки дрожат от отчаяния. – Но как мне исполнить то, что я никогда раньше не практиковал? Это не импровизация, это жизнь! – Притормози и объясни мне всё как следует, – устало говорит Рей, взмахивая рукой и подпирая себе спину подушкой, обёрнутой в матово-чёрный шёлк. – Что ты пытаешься исполнить, хмм? Кто-то сказал тебе, что твоя грудь была недостаточно реальной в твоём прошлом сольном выступлении? – Нет, они не посмеют, я использовал настоящую грудь. Но это… – Ватару ёрзает, играясь с кончиками своих волос, наблюдая за их переливами, пока он тормошит их. – Я никогда раньше не занимался сексом. Что если я сделаю всё неправильно? Я не вынесу ненависти в мою сторону. Внимание Рея внезапно становится более сконцентрированным, и он резко поднимает голову, пристально глядя на Ватару. – Секс? Это из-за секса? – Он старается казаться не слишком потрясённым, но не может ничего с собой поделать. – Неужели это возможно? Ты наконец-то нашёл себе подходящую пару? – Подходящую, идеальную, очаровательную, элегантную, захватывающую и совершенно превосходную, – говорит Ватару, наполовину несчастный, наполовину мечтательный. – И гораздо опытнее вашего покорного слуги. Клянусь, я скорее умру девственником, чем разочарую его. – Ох, так не пойдёт. Этого не может произойти, ты должен пройти через это. – Глаза Рея блестят, когда он наклоняется вперёд, кладя руку на колено Ватару. – Это секс, Ватару. У тебя не страх сцены, ты боишься секса, что совсем ужасно, и ты должен преодолеть его. – Я… не думаю, что существует такая вещь, как боязнь секса, Рей. Я думаю это всё таки страх сцены. – Нет, это страх секса, пойми правильно. – Рей хлопает Ватару по колену. – Послушай меня. Разве ты не хочешь коснуться его члена? Или это странно для тебя? Я знаю, что ты не такой, но некоторые люди могут быть немного… – Нет, нет, я хочу. Я отчаянно хочу сделать это. И я не думаю, что это странно, а даже если бы это было так, не думаю, что стал бы слишком возражать. – Ватару поворачивается, стукаясь головой о лоб Рея. – Каждый раз, когда он трогает меня так, я начинаю нервничать и убегаю. Как мне остановиться? Ты моя единственная надежда, все остальные были бесполезны. – Ну, ну. Давай для начала определимся, почему ты так нервничаешь, – напевает Рей, сочувственно поглаживая Ватару по голове. – Я уверен, что некоторые люди, которых ты спрашивал… ах. Ты ведь не подходил с этим к Шу или Канате. Большая ошибка. – Каната предположил, что кто-то будет откладывать яйца. Шу же предложил надеть большую пышную юбку. Оба были бесполезны, когда я поправлял их. – Это звучит правдиво. Ну, не важно. Я сочувствую твоей проблеме. Ты говоришь, что это совсем не похоже на импровизацию, но разве это так? – Рей смотрит на Ватару, сузив глаза. – Ты знаешь, сколько раз даже я был совсем не идеальный любовником? Большинство людей воспринимают это нормально, особенно если они находят тебя привлекательным. – Но я не считаю эту концепцию верной. – Быть разочарованием, быть менее совершенным, когда Эйчи так хорош для него, быть незначительнее, чем он мог бы в глазах Эйчи… это заставляет его желать спрятаться в гробу Рея на всю оставшуюся жизнь. – Я уверен, что во второй раз всё будет идеально, но как мне справиться с первым? При импровизации я могу, по крайней мере, опираться на прошлый опыт. У меня никогда… – он жестикулирует, безмолвный и расстроенный. – Ничего такого не было. – И всё же он сделал это. Хммм. Полагаю, я представляю, как это может быть сложно для кого-то вроде тебя. – Рей наклоняет голову, размышляя. – Знаешь, контекст может всё упростить. Кстати, кто это? Кто-то, кого я знаю? Ватару бросает на него предостерегающий взгляд. – Не будь таким ужасным. Если бы ты не был таким жутким, я бы сказал тебе сразу, но ты ужасен. – Ты так жестоко обращаешься с другом, который пытается помочь. Что ж, это не похоже на Теншоуина или кого-то столь же отталкивающего. – Конечно это Теншоуин, Рей. А кто ещё это может быть? – Я надеялся вопреки всему. Боже мой, почему у тебя такой плохой вкус? – Мой вкус безупречен. Твоя ненависть необоснованна. – Ватару делает паузу, потом уточняет. – В основном. Но Рей, я обожаю его. – Ладно, ладно, я просто проигнорирую это сейчас, – ворчит Рей, снова сутулясь и скрестив руки на груди. В любом случае, ему не хочется слишком долго думать об этом. – Я так понимаю, он очень агрессивен, как и во всём остальном. Пусть он скажет тебе, что хочет, он может быть, в некотором роде, твоим директором, что, я уверен, понравится ему. – Конечно, – соглашается Ватару, потому так оно и было до сих пор. – Но что, если то, как он руководит, не совпадает с тем, как я репетировал, э-э, в частном порядке? Я уверен, что это будет восхитительно, но... но… гормоны, я полагаю? Чувства? Они вспыхивают, когда он касается меня, и я так волнуюсь, что не могу думать должным образом. – Ты волнуешься, когда он меняет твои песни, танцы или костюмы? – Сухо спрашивает Рей, подпирая свой подбородок рукой и размышляя о том, во что превратилась его загробная жизнь, по сути, помогая Теншоуину Эйчи. – Это одно и то же. Если ты хочешь думать об этом, как о выступлении, то вспомни, как ты работал с ним впервые на съёмочной площадке. Это пугает тебя на сцене? – Нисколько. Я… проклинаю всё это, я никогда не испытывал этого раньше, и сейчас у меня есть двойная задача - преодолеть страх сцены и выступить. Как нормальные люди делают театр? Это сбивает с толку. Возможно, после этого он будет немного легче относиться к Томое, хотя, скорее всего, нет. – Я никогда не возражаю, когда он редактирует. Его идеи обычно хороши. – Тогда, – протягивает Рей, – его представления о сексе, вероятно, тоже довольно хороши. Этот демон хочет тебя, так что ты можешь заключить с ним ещё одну сделку. Продай свою душу ещё немного, мы все знаем, что ты хочешь этого. Ватару фыркает, его плечи опускаются так, как он никогда бы не позволил никому увидеть. – Но как насчёт того, когда я начинаю нервничать? Я… покраснею. Я буду потеть. Это ужасно. Это то, как чувствуется тревога? Мне следовало быть добрее к Шу. – Зная его ужасный темперамент, он, вероятно, думает, что это восхитительно. Ватару, – раздражённо говорит Рей, устало прикрывая глаза, – просто прикоснись уже к его члену. Сделай это один раз и тебе это не наскучит, ты поймёшь, что настолько выше людей, что даже твои ошибки будут считаться милыми. Всё это звучит правдиво. Ватару всё ещё не может избавиться от ощущения, что это случится снова, что он подойдёт близко и снова остановится, но, по крайней мере, это звучит как достойный план атаки. Может быть, как только он преодолеет это препятствие, всё это отпадёт, как и на выступлениях, и он может ещё раз понежиться в хвастовстве. – Ты прав. Могу я позже показать тебе свой костюм на вечер? Твой факс работает? – Я украл телефон Каору-куна, – гордо говорит Рей, доставая устройства из тайника в чёрном атласе, – хотя я всё ещё ужасно плохо с ним обращаюсь, я заставлю его работать. Если ничего не получится, Ватару, ты всегда можешь назвать его «братик». Гарантированный результат. – Я не собираюсь делать это, Рей, – устало говорит Ватару, слезая с холодильника с ветчиной и выбираясь из гроба. – Попробуй это! – Перестань модулировать тональность своего голоса, я ухожу! Он действительно уходит, но обнаруживает, что снова избегает класса, плавая вокруг школы на своём воздушном шаре для немного большей перспективы. Это не помогает, и довольно скоро он направляется домой, настолько сильно нервничающий, насколько это вообще возможно. Прежде чем он потеряет самообладание, он отправляет сообщение. Кому: Император Сегодня вечером? Позволь мне ещё раз извиниться, отправив свой домашний адрес, чтобы мне было некуда сбежать! :) Это было слишком? Это не то, что обычно затрагивает Ватару, но всё в этой ситуации касается его. Даже его одежда, которая обычно никак не волнует его, беспокоит сейчас настолько, что он отправляет Рею (на телефон Каору) снимок своего наряда. Кому: Рей(?) Достаточно хорошо? Несколько минут спустя… Кому: Хибики Ватару Расстегни рубашку ещё немного. Рубашка расстёгивается до пояса, искусно раздвигается, и за этим следует ещё одно селфи. Кому: Рей(?) Лучше? Кому: Хибики Ватару Да. Но расстегни всё. И сними свои штаны. Одним обнажённым селфи (и знаком мира) позже, Ватару снова натягивает одежду, хоть и оставляет рубашку немного расстёгнутой. В этом он был прав. Кому: Рей(?) Всё хорошо? Я вернулся к шагу 2. ^w^ он скоро будет здесь, пожелай мне огромной удачи! Кому: Хибики Ватару Отлично. Демон будет доволен. Если нет, то ты должен приехать. <3 – Ватару? Ватару, твоя экономка направила меня сюда… Эйчи, довольно уставший от этой ерунды и жуткой винтовой лестницы в доме Ватару, колеблется перед комнатой, которую ему указали, и заглядывает в приоткрытую дверь. – Ох, хорошо, что ты здесь, – ворчливо (и задыхаясь) говорит он. – Честно говоря, тут слишком много лестниц. – Ах! – Ватару роняет свой телефон, поражённый появлением Эйчи, и он приземляется на плюшевый ковер его спальни. Он нервно смеётся, оглядывая эксцентричный склад припасов и эзотеризма в своей комнате, Меркуцио щебечет в углу, и дико жестикулирует. – Ах, добро пожаловать! Мои извинения, ты не написал мне… я бы отнёс тебя на руках. – Нервы уже начали сдавать. Эйчи невыносимо великолепен на таком близком расстоянии, и кожа Ватару теплеет, бабочки бушуют в его животе, будто кто-то пнул их, спящих на дереве. – Я боялся, что сообщение отпугнёт тебя. – Эйчи говорит с каким-то усталым добродушием, бочком пробираясь дальше в комнату и оглядывая её с чем-то вроде благоговения. Он не совсем удивлён тому, как выглядит комната Ватару, но это всё ещё зрелище, по крайней мере, в трёх десятках цветов, тысяче мелочей и одной очень весёлой птице. – У тебя прекрасный дом. Ах, вот… – Он наклоняется, поднимая упавший телефон Ватару. …А потом делает паузу, высоко поднимая брови. – Ты собирался послать это мне, чтобы соблазнить меня ещё больше? – криво спрашивает Эйчи, передавая телефон после того, как хорошо рассмотрел последнюю фотографию на экране. – Честно, Ватару… Ватару смеётся, выключая экран и кладя телефон на стол. – Ах.. нет, это было для Рея. Он помогал мне с нарядом на сегодняшний вечер. Удивительно, не правда ли? В одно мгновение лицо Эйчи омрачается, и на этот раз он не уверен, что это из-за услышанного им имени Сакумы Рея или потому что… – Посылать ему свои откровенные фотографии вряд ли похоже на помощь с нарядом. – Он часто даёт хорошие советы по поводу одежды, – уверяет его Ватару, прежде чем увидеть выражение его лица и склонить голову набок. – Эйчи? Что-то не так? Одно дело уговаривать себя не устраивать истерики по этому поводу, но это легче сказать, чем сделать, когда он был такой разочарованный (в течение нескольких дней! недель!), и теперь Эйчи раздражен больше, чем он когда-либо предполагал, что может быть с Хибики Ватару. Он может смириться с тем, что Ватару убегает, исчезает в дыму, с уверениями что на этот раз у меня всё получится! когда Ватару не делает это… но теперь это похоже на интимное, личное нарушение негласного соглашения, и Эйчи не доволен. Это ещё мягко сказано. Он в ярости. Тот факт, что Ватару даже не понимает, почему он в ярости, делает Эйчи ещё более разъярённым, и он скрежещет зубами, крепко скрестив руки на своей груди. – Нет, – фыркает он, внезапно отклоняясь, чтобы предоставить Ватару немного больше, чем его спина. – Абсолютно нет. – Э-э-э? – голова Ватару наклоняется так сильно, что ухо практически касается плеча. – Ах… Эйчи? Делать… фотографии плохо? Невозможно, да, но что, чёрт возьми, может быть не так с этой картинкой? Рей не знал, что делать, если Эйчи просто фыркнет на него (хотя это невыносимо мило). – Ах! Подожди! Я понял! Разве Рей не дал тебе свой номер телефона? Это не его, он позаимствовал… – Это самое странное и неприятное непонимание ситуации, которое могло бы быть у тебя, и ты знаешь, как это неприемлемо! – Эйчи резко оборачивается, его руки сжимаются в кулаки по бокам. – Ватару, ты идиот, мне не нужен номер телефона Сакумы Рея! Как ты мог отправить ему такие фото, когда мы вместе? – Ах! – Это не то, что он вообще ожидал, и теперь Ватару пересматривает ситуацию. – Ах… Я понял! Я… да, конечно, я не буду… Я не буду… Он опускает руки, слегка приоткрыв рот, и смотрит на Эйчи с какой-то нескрываемой нежностью. – Я никогда раньше не видел тебя в полной ярости. Прости меня, я слишком ошарашен. – Заткнись! Перестань так смотреть на меня, ты издеваешься надо мной! – Запоздало Эйчи осознаёт, что он топнул ногой (как Тори, как драгоценный, милый Тори, как будто он пытался отучиться), и он хмурится, не совсем готовый извиниться за срыв, когда ярость ещё не утихла. Поэтому вместо этого Эйчи фыркает, скрещивает руки на груди и отводит взгляд. – Если тебе так удобно показываться перед Сакумой в таком виде, то, может быть, мне лучше оставить вас вдвоём? Иногда, когда Ватару выходит на сцену, он потом не помнит этого. Все сливается в поток света, звука, аплодисментов и прилива восторга, который приходит с выступлением. Какая-то часть этого потока захватывает Ватару сейчас, и он быстро движется, зная, что его шаги правильны, хватает Эйчи за ноги, и отбрасывает его на кровать, чувствуя его напряжение. Он расстёгивает следующую пуговицу, чувствуя сухость во рту, и тихо говорит: – Сегодняшний вечер наш. Это, конечно, не очень похоже на императора…чтобы он пискнул, но Эйчи делает это, и всё. Кровать Ватару мягкая и немного упругая, и, когда он пытается сесть прямо, от одного вида Ватару у него перехватывает дыхание. – Докажи это, – говорит Эйчи, не задумываясь, и настойчиво хватает его руку. – Иди сюда. В данный момент нет ничего более приемлемого. Ватару сбрасывает рубашку, несколько перьев и пакетиков чая вылетает из рукавов, и забирается на кровать, склонившись над Эйчи и обхватив его прекрасное лицо руками, наклоняясь, чтобы глубоко поцеловать его. По какой-то причине, Эйчи, теряя самообладание и ведя себя как сопляк, заставляет его смеяться сквозь испуг, пробуждает желание его как мужчины, а не идеала. – Позволь мне, – настаивает Ватару, устраиваясь между раздвинутыми бедрами Эйчи. Ох, так лучше, намного лучше, и Эйчи чуть не плачет от облегчения. – Я умолял тебя об этом, – он стонет, хватая Ватару за волосы и так глубоко запустив в них пальцы, что он сминает их в пучок на его голове. – Ты мой, – настаивает Эйчи, упираясь бедрами в грудь Ватару. – Мой, и я ужасно умею делиться. Не раздумывая ни секунды, Ватару стягивает рубашку, отбрасывает её на пол, а затем сгибает руки, чтобы расстегнуть рубашку Эйчи. – Тогда я не заставлю тебя делиться мной. До тех пор, пока ты хочешь этого, этот Хибики Ватару является бедствием только Вашего Величества. Эйчи чувствует, что он должен быть более взволнован Ватару, даже после столь долгого знакомства с ним. Вместо этого он просто моргает на летающий парик, пожимает плечами и откидывается назад, позволяя Ватару раздеть его. – Вот и хорошо! Угх, не могу поверить, что мне пришлось выйти из себя, чтобы прояснить свою позицию, – фыркает он, подтаскивая подушку, чтобы удобнее подпереть голову. – Ватару, если ты когда-нибудь заставишь меня так много работать… –Тогда я с радостью приму любое наказание. – Уверяет его Ватару, наклоняясь, чтобы поцеловать его щёку, шею, спуститься поцелуями вниз к груди и ниже, полностью раздвигая рубашку с помощью ловких пальцев. – Как всегда, это моя позиция по отношению к вашему превосходительству, даже здесь… не стесняйся редактировать моё поведение. С этими словами он наклоняется, потянув вниз эластичный пояс брюк Эйчи, целуя четко выраженную линию его члена через бельё. Как бы не нервничал Ватару раньше, он явно перестал, и Эйчи не может придумать ничего, что он хотел бы поправить, когда рот Ватару уже касается его. Дыхание Эйчи прерывается, а пальцы царапают кожу головы Ватару, зарываясь обратно в его волосы. – Если я потеряю сознание, не смей останавливаться, – стонет Эйчи. – Я умру, если ты сделаешь это. – Что ж. Мы не можем этого допустить. Эйчи прекрасен, силен и гибок под его прикосновениями, и Ватару пользуется любой возможностью прикоснуться. Он невероятно талантлив в срывании одежды даже с сопротивляющихся мужчин, а с теми, кто хочет снять её, это ещё проще. Не проходит и мгновения, как они оба обнажены, и, честно говоря, смена обстановки действует на его нервы гораздо сильнее, чем любые ободряющие речи вампира. Он утыкается носом в живот Эйчи, затем склоняется над ним, медленно дотягиваясь до ладони, упиваясь видом его тела. – Ты - всё, всё, чего я когда-либо хотел, – выдыхает он. – Скажи мне, как поклоняться тебе. Эйчи считает себя достойным прекрасных, красивых слов, но… Ватару кажется слишком хорошим, и, даже спустя время, доказывает это ещё больше. Он тяжело сглатывает, не зная, к чему теперь прикоснуться, когда у него есть всё для изучения, что совершенно не похоже на него. Это означает, что у него нет другого выхода, кроме как положить руки на эти широкие плечи, впиваясь в скульптурную мускулатуру спины Ватару. – Я хочу тебя, – бормочет он, его глаза скользят вниз, туда, где Ватару касается себя, и во рту пересыхает, – всего тебя. Ты всё ещё боишься двигаться слишком быстро? Потому что у меня есть идеи. – Скорость меня не пугает. – Это неважно теперь, по крайней мере, но это не так весело говорить. – Просто позволь мне знать, если будет слишком, хорошо? Для тебя, я прислушаюсь. Само собой разумеется (это подразумевается) что для кого-то ещё, это может быть не так. Эйчи, однако… Эйчи всегда был особенным для Ватару. Он – сияющий свет в море серого, достаточный, чтобы привязать его к миру, когда он был близко, так близко, чтобы позволить миру продолжать жить без него, так давно… давным-давно, а будто бы было недавно. И вот теперь, в знак благодарности и любви, он наклоняется, ловит губы Эйчи своими, наклоняется, чтобы потереться о твёрдую плоть Эйчи и стонет ему в рот. – Ценю, но в этом нет необходимости. Ватару настолько отличается от всего, что Эйчи испытывал раньше. Девушки это одно, мягкие и податливые, и симпатично озабоченные; парни (как Кейто) другие, быстро переворачиваются и не смотрят ему в глаза и уж точно не касаются его первыми… Но Ватару, Ватару чувствуется как шёлк над сталью над ним, и твёрдость его члена, касающегося его собственного, заставляет Эйчи тяжело дышать напротив рта Ватару. Он торопливо протягивает руку между ними, желая обхватить их члены вместе, содрогаясь от скользящего прикосновения кожи к коже, скользкой и горячей, заставляющей тепло скручиваться глубоко в животе. – Ты должен вставить его в меня, – бормочет Эйчи, глаза его, скрытые ресницами, блестят и горят желанием, когда его пальцы сжимаются, скользят вверх и задерживаются на головке члена Ватару, чувствуя, как липкая капля стекает по его пальцам. Ватару молча кивает, поражённый красотой, блеском, всеохватывающим чудом, которым является Теншоуин Эйчи. – Хорошо, – быстро соглашается он и скользит вниз, наклоняя головку своего члена, чтобы надавить на эту тугую, соблазнительную дырочку. Мысль о том, где он сейчас окажется, пьянящая, кружащая голову, и он стонет себе под нос, прижимаясь губами к шее Эйчи крепким поцелуем, когда начинает толкаться. – Ватару….притормози и веди себя прилично, – Эйчи огрызается, упираясь пяткой ноги в бедро Ватару, чтобы оттолкнуть его назад и временно приостановить. Твердая рука в волосах Ватару, которую Эйчи с удовольствием использует как поводок, также является довольно хорошим временным ограничителем. – Угх, честно говоря, быть женщиной было бы так удобно сейчас… У тебя есть презервативы? У меня есть, но я понятия не имею, куда ты закинул мои брюки. Покалывающее чувство возбуждения прекращается, хотя тело Ватару всё ещё поёт от нетерпения. Слова Эйчи не сразу проникают сквозь туман, хотя, когда это всё же происходит, он лишь ударяет себя по лицу. – Ах, мои глубочайшие извинения! Конечно. Ватару щёлкает пальцами, и из ниоткуда появляется целая куча презервативов, несмотря на его наготу. – Размер? Цвет? Вкус? – Как ты планируешь такие вещи? – смеясь, требует Эйчи, хотя и знает, что никогда не получит ответа. Он берёт один презерватив, потом другой, немного ошеломлённый. – И как часто ты планируешь делать это, что купил такое количество? Как бы там ни было, на этом уже есть смазка, что очень удобно. – Я не планирую останавливаться, когда мы начнём, – откровенно говорит Ватару, и открывает тот, на который указал Эйчи, хотя и останавливается, смотря на себя вниз, как только сделал это. – Я чувствую это, вероятно, интуитивно, не так ли? Вот так? – Ах, иди сюда. – Это не похоже на то, что ему необходим повод, чтобы коснуться члена Ватару, и кража презерватива из его пальцев, чтобы осторожно развернуть его, заставляет Эйчи перехватывать дыхание. – Я забыл, что… возможно, слишком развит в таких вещах. – Признаётся он со смехом, – Хотя, буду честен, большая часть моего опыта связана с женщинами… и мужчинами, которые предпочитают нижнюю позицию. – Его пальцы лениво тянутся вверх, обводя тощие мышцы, и Эйчи не может удержаться, чтобы не ущипнуть за сосок. – И потом, есть ещё ты. Ватару пищит, затем слегка придавливает Эйчи, тяжело ложась на него, когда он восстанавливает дыхание. – Ты напугал меня, – обвиняет он с усмешкой, немного задыхаясь, – я должен отплатить тебе тем же. Он обхватывает член Эйчи, трогая его так, как ему нравится, наблюдая за лицом Эйчи в поисках намёков на то, как действовать, тщательно отмечая, какие действия вызывают лучшую реакцию. – Ты тяжёлый, Ватару, – ‘жалуется’ Эйчи, звуча совсем не недовольно, когда рука Ватару обхватывает его член, и он не успевает вовремя сдержать стон. – Я болен, так что будь добр ко мне, – стонет он, царапая ногтями спину Ватару… мягко, на этот раз просто согнув пальцы и оставив небольшие углубления, когда он выгибается в ладонях Ватару. – Вставь его в меня, тогда сможешь трогать и гладить меня, сколько захочешь, иначе… – иначе мне конец, а это совсем не смешно. Ватару кивает. Чёткие инструкции это хорошо, когда им руководят... направляют, по крайней мере… и он отпускает себя, держа Эйчи за бёдра, раздвигая их, когда тот устраивается поудобнее. Это чувство скольжения, легче, чем в первый раз, и со стоном ‘Эйчи’, он медленно продвигается вперёд, глаза ослеплены человеком, который всегда был для него солнцем. Ногти Эйчи не так нежны на спине Ватару во время этого. Красные следы на позвоночнике Ватару – это хороший выход, когда он чувствует слишком много, слишком быстро, даже если Ватару не торопится и там достаточно гладко, чтобы выдержать это время. Тем не менее… Ватару выглядит большим, чувствуется ещё большим, и Эйчи цепляется за его спину, как за жизнь, уткнувшись лицом в шею Ватару, оставляя на ней несколько засосов. Его бёдра дрожат, раздвинутые и податливые, несмотря на то, что многое внутри заставляет его чувствовать слабость и дрожь, будто он вот-вот потеряет сознание, ощущение, которое слишком знакомо ему. Эйчи позволяет своей голове откинуться назад, и хватает руку Ватару, снова просовывая её между их телами. – Прикоснись ко мне, – требует он, задыхаясь, его взгляд требовательный и нуждающийся. – С удовольствием, – стонет Ватару, слишком довольный тем, что у него есть на чем сосредоточиться, кроме всеохватывающего удовольствия, которое поглощает все его чувства. Эйчи тугой и горячий, сжимает его с каждым крошечным движением, и Ватару чувствует, как задыхается, хотя его тело никогда не сделает что-то настолько абсурдное. Вот оно. Вот почему я стал человеком. Эта мысль поразительна и ярка в его сознании, достаточна, чтобы заставить его бросаться в каждый поцелуй и ласку. И он гладит твёрдого, отчаянно нуждающегося в нём Эйчи, чтобы приблизить его к пропасти удовольствия, к которой он катится каждую секунду. – Ты… всё, – выдыхает Ватару, его глаза блестят и полны решимости. Так или иначе, Эйчи знает, что никто никогда не сможет превзойти Хибики Ватару в постели. Какой позор, я мгновенно становлюсь зависимым. Эйчи дрожит до глубины души, до напряжённой, ноющей боли, которая приходит с напряжённостью, или, правильнее сказать, чрезмерным возбуждением, заставляя его покраснеть при попытке расслабиться, терпящей неудачу. Но не видит никаких причин не сжимать бёдра вокруг Ватару и не поддаваться ему навстречу в движениях его бёдер, в прикосновениях его руки, единственном заземляющем моменте во всём этом. – Ватару, – выдыхает Эйчи, его пальцы впиваются в изгиб спины, разминая и сжимая её с каждым толчком. – Ты…ммм…идеален. Ты можешь…я…тебе н-не нужно быть т-таким осторожным, я о-обещаю, мне понравится… – Стараюсь не закончить слишком быстро, – признаётся Ватару с лёгким задыхающимся смехом. Он прижимается лбом ко лбу Эйчи, крепко целуя его, прежде чем он начнёт двигаться быстрее, проникать всё глубже, преследуя это невероятное наслаждение. Это вызывает у Ватару желание двигаться вечно, но чем ближе он подбирается к этому раю, тем больше он уверен, что не сможет, что будет слишком быстр и всё скоро закончится, и этот страх… – Мы… мы можем сделать это снова после, верно? – Спрашивает он, настойчиво поглаживая член Эйчи, его собственный напряжен так сильно, что болит даже от великолепной тесноты тела Эйчи. Эйчи на самом деле даже не слышит его, но всё равно кивает, отчаянно задыхаясь, цепляясь за Ватару, как за спасательный круг… это он, единственное, чего хочет и в чём нуждается Эйчи, особенно всё в нём – это скользящая, горячая смесь боли и удовольствия, конца которой он не хочет видеть никогда, никогда. К счастью, он разваливается, задыхаясь, теряет себя под ладонью Ватару, пальцы ног сжаты на кровати так сильно, что икры болят от напряжения, которое скребёт по его ногам. Царапины, оставляемые Эйчи на спине Ватару, заставляют его собственные пальцы болеть от того, как крепко он держится. И Эйчи позволяет своей голове откинуться назад, глотая воздух, словно рыба, выброшенная из воды, смаргивая пот с глаз, дрожа с каждым толчком, заставляющим его сильнее сжиматься вокруг члена Ватару. Внезапное движение Эйчи крадёт дыхание Ватару, и он издаёт смущающий звук, считающийся, вероятно, ‘визгом’, когда он теряет рассудок, срываясь на грубые, быстрые толчки, его бёдра двигаются снова и снова, бездумно и бездумно, и так мучительно от удовольствия, что Ватару чувствует, что вот-вот развалится на части. Он утыкается лицом в плечо Эйчи, задыхаясь от облегчения, подстёгиваемый скользким ощущением в руке, и ещё несколько раз двигается, пока, наконец, не останавливается. –Эйчи, – бормочет он, потом снова, – Эйчи, Эйчи, – потому что это такое удовольствие, говорить его имя, удовольствие быть с ним. – Ты звучишь так мило, когда кончаешь, – это задыхающееся, хихикающее поддразнивание Эйчи, когда он бессознательно проводит рукой по голове Ватару, что только приводит к запутыванию его пальцев в волосах. – Ахххх. Ватару. Ты уже знаешь, что ты идеален, но я…ммм. Всё равно скажу тебе ещё раз. – Мы идеально подходим друг другу, – соглашается Ватару, затем снова начинает покачивать бёдрами, покусывая шею Эйчи, его член становится твёрдым и увеличивается. – Ах. Мы? Ватару, – Эйчи нервно смеётся, дергая его волосы сначала нежно, потом гораздо сильнее. – Ватару. Дай мне отдышаться, попить воды… а п-потом мы сможем… ах… сделать это снова. Кроме того, если этот презерватив порвётся во мне, я убью тебя. Ватару замирает на середине движения, внезапно заметив, что Эйчи извивается не от удовольствия. Он поспешно выходит, избавляясь от презерватива и садясь на пятки. – Извини, – говорит Ватару, огорчённо откидывая волосы с лица. – Ты просто такой… идеальный, и выглядишь таким красивым, и я люблю тебя. Ах, и он никогда не становится мягким, если я этого не хочу, так что… – Что значит, он никогда не становится мягким? – Недоверчиво спрашивает Эйчи, стараясь не морщиться, когда он перемещается, вытягивая судорожные, дрожащие ноги, и, хах, да, это действительно чувствуется по-другому. Он шевелит пальцами ног, глядя на Ватару сквозь мокрую чёлку. – Ватару, клянусь, ты не человек. – Тебе лучше поклясться чем-нибудь более последовательным, чем Луна, любовь моя! – припевает Ватару, поднимая ноги в явном ликовании, желая, чтобы его эрекция исчезла с умеренным успехом. – Мои сверхчеловеческие качества вряд ли изменятся. Ммм, честное признаюсь, когда я падаю на тебя на тренировке, челюсть вывихивается. Удивительно, нет? –Я… да, это действительно удивительно. Я не могу сказать, что когда-либо испытывал это раньше, поэтому не знаю, что ответить на это? Но это ты, так что я уверен, что мне понравится. – Эйчи хватает Ватару за волосы, нежно играя ими. – Принесёшь мне воды? Тогда я снова в твоём распоряжении. Ватару сияет, и вода льётся из фонтана рядом с клеткой Меркуцио. – Знаменитые последние слова, Ваше Королевское Величество.