Танец призрака

Они молча шли по коридорам, направляясь к лестнице, которая вела на чердак, место, надёжно оберегаемое от посторонних кодовым замком, открывать который умели лишь избранные. Именно в этом пыльном и тёмном помещении Дейдара оставлял обычно свои заготовки. Пару часов назад они развесили там будущие бенгальские огни. На удивление Дейдары пока они смешивали химикаты, Тоби вёл себя достаточно сдержано: никаких резких движений или выкриков. Искусство внушало уважение даже тем, кто не мог или не хотел его постигать. Оно было опасным, иногда даже смертельно опасным. С огнём не шутят и с тем, что его порождает, — тоже. — Дейдара-семпай говорил Тоби, что огни будут сохнуть до завтра. Они высохли быстрее? — следуя за Дейдарой, спросил его напарник — Нет, они будут сохнуть до завтра, — не оборачиваясь, ответил пиротехник. — А зачем тогда Дейдара-семпай и Тоби идут на чердак? — Чтобы выйти на крышу. — А зачем Дейдаре-семпаю и Тоби на крышу? — Я хочу показать тебе, как можно туда пробраться. Потом ты можешь быть свободен. — А Дейдара-семпай? — Дейдара-семпай будет отрабатывать свои реактивы, хм. — Как это, Дейдара-семпай? — от неожиданности Тоби замер. Почувствовав, что звук шагов напарника прекратился, Дейдара, вздохнув, тоже остановился и, обернувшись, ответил. — Химикаты стоят немало. Какузу просто так деньгами не разбрасывается. Каждую купюру я должен отработать. Единственное, что я могу сделать и превратить в деньги вполне легально, — это картины и безделушки из полимерной глины. Какузу находит заказчиков и оставляет мне заявки на крыше в ящике с песком. Туда же он кладёт инструменты и материалы — видите ли я могу купить слишком дорогие. Я беру и делаю. — Дейдара-семпай — художник и скульптор? — Дейдара-семпай — пиротехник, — покачал головой юноша и, отвернувшись от Тоби, продолжил путь. Тот больше не задавал вопросов. Будто задумался о чём-то. Продемонстрировав код, Дейдара пропустил вперёд напарника и положил под дверь небольшой брусок, препятствуя тем самым её самопроизвольному закрытию. Эта мера была необходимой, потому что, закрытый на чердаке мог выйти наружу только с помощью постороннего, — изнутри дверь открыть было невозможно. Зачем он притащил Тоби с собой? — задумался Дейдара. Зачем показал ему вход на крышу? Почему нельзя было просто распрощаться с ним у дверей столовой? Мол, до связи, товарищ, у меня свои дела. Ответ крылся в том, что Дейдара боялся, что Тоби вернётся к Ино, и они начнут обсуждать что-то, что ему не понравится? Нет. Не хотел, чтобы странный парень приставал к его сестре? Тоби — не полный идиот, да и Ино может за себя постоять куда лучше, чем кто-либо мог предположить по её виду… Просто никогда в жизни никто не проявлял интереса к тому, чем Дейдара занимался, к нему самому. Да, из-за своей внешности он привлекал к себе взгляды, но это было совсем не то внимание, которого обычно хотят. А Тоби… Может, он просто валял дурака, может, ему нравилось выводить напарника из себя, — за неполную неделю Дейдара ещё не успел определиться, но он слушал, он спрашивал — ему будто бы было интересно. Даже Сасори-данна, который его понимал, не проявлял интереса. А Тоби… Дейдара настолько привык быть один, настолько устал от этого, что слишком быстро начал сдавать. И это пугало. По-настоящему пугало. Реакция была слишком сильной и неожиданной. Но пока юноша не видел ничего опасного в том, чтобы провести время с новым напарником. Не только Ино могла за себя постоять. … А в ящике с песком его ждали полимерная глина, акрил, лак-закрепитель и заказ на «венок из синих роз». Дейдара хмыкнул. Лепку он любил больше рисования. Такие заказы были редкостью, но за последние два месяца этот был уже третьим аналогичным. Видимо, у девушек начала утверждаться новая мода. Он был не против. Работа по созданию цветов была практически ювелирной, к тому же он всегда позволял себе один из цветков вылепить из той самой глины, замешенной по маминому рецепту. Приятно было осознавать, насколько убийственным могло стать украшение, но никогда не стало бы, потому что вряд ли заказчицам пришло бы в голову бросать «такую красоту» в огонь, а если бы им хватило на это ума, что ж, их потеря для человечества вряд ли была бы болезненной. — Дейдара-семпай, Тоби может помочь? — оторвал юношу от размышлений голос Тоби. — Лучшая помощь, Тоби, это не мешать, хм, — откликнулся Дейдара, усаживаясь на старое кресло, которое он вытащил на крышу во время прошлого визита. — Ключ от чердака мы всегда оставляем в туфле под глобусом луны в старом комоде. У тебя же наверняка есть свои дела. Совсем не обязательно всё время ходить со мной, хм. — Тоби лучше уйти? — Как хочешь. Можешь остаться, если под руку лезть не будешь. — Тогда Тоби останется с Дейдарой-семпаем, — удовлетворенно заявил Тоби, усаживаясь на ящик с песком, подогнув ноги. Дейдара пожал плечами, давая понять, что ему от этого ни горячо, ни холодно, хотя, ему, всё-таки было приятно. Даже Ино никогда не изъявляла желания наблюдать за его побочной творческой деятельностью, которую он считал лишь откупом, позволяющим делать то, что он действительно любил, но являющееся искусством лишь согласно общепринятой точке зрения. — Дейдара-семпай, а в природе бывают синие розы? — разглядывая картинку, на которой был изображён цветок, спросил Тоби. — В природе — нет, а люди выращивают, я думаю, — прорисовывая иголкой жилки лепестков на гипсовой заготовке для молда, отозвался Дейдара. — А зачем людям розы, которых нет в природе? — Ммм… Они считают, что это оригинально? — А Дейдара-семпай считает, что это оригинально? — Я считаю, что это глупо, хм. — Почему? — Оригинально — придумать свой собственный цветок с уникальным бутоном и стеблем, а раскрашивать существующие цветы неестественными цветами — это отсутствие фантазии, хм, — не отрываясь от слепка, пробормотал юноша, чувствуя на себе взгляд напарника. Это было странно — работать, осознавая, что за каждым твоим действием наблюдают. Нет, Дейдара не боялся ошибиться, в текущей работе ошибка была бы несущественна, но быть под наблюдением было непривычно. Как если бы кто-то смотрел, как он принимает душ. Он постарался абстрагироваться от этого чувства и просто делать свою работу. — А Дейдара-семпай мог бы придумать такой цветок? — продолжал задавать вопросы Тоби. Было непонятно делал он это от скуки или потому что ему действительно было интересно. — Я не люблю цветы, Тоби. Зачем мне это? — А теоретически, Дейдара-семпай? — Даже теоретически. — А если бы Ино попросила Дейдару-семпая придумать для неё цветок? — Я бы сделал для неё фейерверк, который рисовал бы цветок в небе, — не задумываясь, ответил Дейдара. — А какой бы это был цветок? — Белая лилия. — А почему? — Потому что хватит глупых вопросов, Тоби, — Дейдара не смог сказать ему, что лилия — любимый цветок их матери. — Тоби надоел Дейдаре-семпаю? Тоби может уйти. Не зная, что ответить, юноша молчал, делая вид, что работает, хотя мысли его были где-то далеко. Ну что за каша в голове? Он не хотел, чтобы Тоби уходил, но и работать рядом с напарником он едва ли мог. — Дейдара-семпай за что-то обиделся на Тоби? — расстроенно проговорил тот. — Тоби, нет, просто… — пытался собрать мысли воедино Дейдара. Получалось плохо. — Ты мог бы мне очень помочь, — вдруг его осенило. — Принеси мне бутон розы из нашего сада. Только чтобы тебя никто не видел. Это очень бы мне помогло. Справишься? — Да, Дейдара-семпай, — радостно отозвался Тоби. Уже через минуту его след простыл. Дейдара опустил руки с заготовкой, которую исковырял до состояния непригодности. Он уткнулся лицом в ладони, пытаясь успокоиться, разогнав непонятно откуда взявшийся адреналин. — Что же со мной такое, — шёпотом проговорил он, устало потирая глаза. В голове крутились образы распускающихся в небе цветов красных цветов, переходящих в коралловый. *** Ночью, в два часа, когда уже почти все заснули, был салют. Пять минут ярко-красных разлетающихся в стороны снопов искр, их блики на окнах школы, улыбки детей помладше и задумчивые лица старшеклассников. Школа была устроена так, что окна всех жилых помещений выходили в сад, на одну сторону. Поэтому все могли видеть фейерверки, которые раз или два в месяц запускал Дейдара. Иногда с недовольным видом рядом с ним стоял Сасори, иногда, глядя на мелькающие огни, он мог на мгновение забыть об этом недовольстве и желании спать. Эти моменты пиротехник любил больше всего. Его искусство, пусть в самом мирном своём виде грело даже того, кто открыто заявлял, что игры с огнём — всего лишь глупость. Сердце не обманешь, потому что настоящее искусство апеллирует именно к нему. То, что прекрасно, находит отклик душе, и ничего с этим не поделать. А его Искусство было самым прекрасным. Дейдара почти не смотрел на небо. Он снова был погружён в раздумья. «Он обидится за то, что я не позвал его с собой, за то, что сделал всё один», думал он о Тоби. Мучаясь весь день, он решил, что не станет брать с собой напарника, потому что одному спокойнее и… Потому что это был фейерверк в память о Сасори. Дейдара не успел попрощаться с бывшим напарником лично, и хотел исправить это хотя бы так. Сасори бы оценил. Хотя это уже не важно. Просто нужно было поставить точку и доказать себе, что жизненный этап завершен, перестать думать и вздыхать о прошлом, начав задумываться о настоящем и грядущем — скоро всё-таки выпуск, а это очень серьёзно. Именно поэтому Дейдара вложил всю душу в эти ярко-красные искры, загорающиеся и тут же гаснущие на небе. — Прощайте, Сасори-данна. Берегите себя, — прошептал Дейдара, слыша последний взрыв в небе. Медленно он начал собирать остатки обёртки от коробок с взрывной смесью. Он знал, что никто не будет его искать и тем более наказывать за представление. С директором не без помощи Нагато было заключено соглашение — та не препятствовала искусству юноши, взамен он всегда был готов смешивать для неё самые яркие и необычные салюты, которые встречались с большим восторгом коллегами и родственниками на празднованиях её дней рождений. И ещё роспись кабинета под морской пейзаж, и ещё портрет в полный рост на первом этаже в холле, и её бюст на аллее славы школы, где чинно в ряд стояли и грозно смотрели на учеников все бывшие директора. Право творить этого стоило. На душе должно было полегчать, но почему-то становилось только тяжелее. Дейдаре редко приходилось кого-то отпускать, может быть, потому что в его жизни до недавнего времени не было места ни для кого, кроме матери и Ино, да и с сестрой он общался не из родственных чувств, а потому что мама этого хотела бы. Ещё в шесть лет он понял, что все, кого ты любишь, однажды уйдут. Или ты уйдёшь первым, оставив в их душах рваные раны, которые едва ли смогут зарубцеваться и уж тем более никогда не изгладятся. Только искусство вечно, и оно не будет плакать по тебе — у него нет чувств, но его можно любить, им можно жить, можно быть одержимым им. Если вложишь душу — оно ответит тебе каскадом красок. В отличие от человека, оно не исчезнет, не изменит и не предаст. К сожалению, на деле не всё было так гладко. Дейдара от всей души ненавидел гормональный всплеск, свойственный его возрасту и заставляющий остро реагировать на любые социальные контакты, но он также понимал, что это пройдёт — нужно только переждать, отдаваясь искусству, потому что оно ценило эмоции намного больше недалёких людей. Вложи в него отчаянье, боль, восторг, желание — и получишь шедевр. Поделись с человеком — и смей надеяться, что над тобой не посмеются в ответ. Да, он хотел поскорее вырваться из этого места. Но вместе с тем Дейдара понимал, что слишком довольно неплохо устроился здесь, и что после окончания школы его ждёт очень непростая жизнь, в которой всё нужно будет устраивать самому. Уже не будет ни организации, ни договоренностей с директором, ни заказов от Какузу, чтобы иметь возможность заработать на реактивы. Конечно, при наличии средств связь с кладовщиком химического завода можно было бы сохранить, но откуда взять на это деньги? Ведь реактивы стоят недёшево… — Вот и попрощался себе на голову, — раздражённо пробормотал себе под нос Дейдара, в последний раз оглядывая газон в поисках несобранного мусора. Было чисто. Поэтому доверив остатки салюта ближайшей урне, юноша нехотя поплёлся в школу. Возвращаться не хотелось, но на улице становилось всё холоднее — осень вступала в свои права, постепенно одерживая верх над отголосками лета… Юноше вдруг вспомнился рассказ Ино о том, как хорошо ей было, когда она лежала в больнице. Ни проблем, ни забот, а совсем рядом лежит мама, всегда готовая выслушать и принять. Но болеть было нельзя — бегство от проблем не решит их, а лишь усугубит. Пустота, образовавшаяся в душе после отъезда Сасори, всё росли. Но это не пугало — потенциал у отчаянья был практически неисчерпаем. Негативные реакции в принципе легче было излить в творчестве, потому что мозг изо всех сил стремился их отторгнуть, избавиться от всего, что удручало и тяготило. А вот радостью делиться было неприятно — положительные чувства словно наркотик, их совсем не хотелось отпускать, напротив хотелось лишь больше и больше, и ни искусства, ни вдохновения — ничего, только глупые эмоции. Поэтому единственные послабления Дейдара позволял себе только когда ездил к маме и творил — оба эти источника радости были для него необходимы, как воздух, без них в жизни не было бы смысла. Погружённый в мысли юноша не заметил, как прошёл лестничный пролёт, ведущий на этаж с его комнатой. Перед ним был люк, ведущий на чердак. Он понял, что ноги не зря привели его к крыше. Сейчас он всё равно не смог бы заснуть, а заготовки для цветка, вылепленные днём должны были высохнуть до того состояния, когда уже можно начинать покраску. Правда, ночью этим не так удобно заниматься, как днём, но на крыше имелась лампа, работающая от солнечной энергии, которую пару лет назад он сам поставил туда, зная свою предрасположенность к работе в ночное время и любовь к свежему воздуху. Проходя через чердак, Дейдара прихватил с собой плед, также припасённый им в прошлом. Замерзать не хотелось, болеть — нельзя. На чердаке пахло пылью и затхлостью. Паутин и слоёв пыли толщиной в палец здесь, конечно, было не найти, но убирались в этом помещении нечасто и использовали в основном как склад для вышедших из употребления вещей, использовать которые уже невозможно, а выкинуть — жалко. Окидывая взглядом знакомые кучи, Дейдара неожиданно для себя почувствовал к ним интерес. За все годы, что он имел доступ к чердаку, лишь кресло, перекочевавшее на крышу, заставило юношу обратить на себя внимание, а теперь не понятно от чего ему захотелось перебрать гору другую старых вещей, осматривая их одну за другой. Подобным порывам вдохновения он старался подчиняться, полагаясь на интуицию. Приоткрыв дверь на чердак, чтобы иметь возможность вдыхать свежий воздух и не задохнуться от пыли, и забрав лампу с крыши, чтобы не пропустить ничего во мраке, пиротехник удалился вглубь помещения, решив начать с самого дальнего угла. Годами лежавшие в этом скорбном месте, вещи, казалось, потускнели даже без действия солнечного света. Тут и там лежали предметы некогда роскошной мебели. Обивка повылазила, а ткань тут и там проела моль. Слишком низко наклонившись к резному стулу и вдохнув чересчур много пыли, Дейдара громко чихнул, а потом ещё и ещё, потому что каждый новый чих поднимал новые белые клубы, словно ждавшие своего часа на угрюмых поверхностях забытых реликвий. Пройдясь светом лампы по чердачным нагромождениям, с разочарованием юноша понял, что в чердак можно было смело назвать кладбищем мебели — помимо столов стульев, комодов, кресел и пары туалетных столиков здесь было мало чего хоть сколько-нибудь примечательного. Тут и там лежали стопки каких-то черно-белых периодических изданий. Возможно для любителей истории или журналистики это собрание и имело бы важность, но для того, кто видел в бумаге в первую очередь вспомогательное средство для розжига огня, ценности в кипах было мало. — А, собственно, что я ожидал здесь найти? — саркастически усмехнулся Дейдара. Он прекрасно знал, что чердак школьники использовали исключительно как проход на крышу, столь любимую всеми, но доступную лишь избранным. Кому нужна была рухлядь, если совсем рядом была дверь практически на свободу, к прекрасным пейзажам и романтике высоты? Не лучше обстояли дела и с потенциальными тайниками. Ни любовных записок, ни наркотиков или оружия, ни даже запасов алкоголя. Чердак так и просился стать вместилищем чужих секретов со всей свой неприглядной обстановкой, но именно поэтому и не использовал его таким образом. Случись что, в первую очередь искать концы стали бы именно здесь. Расстроенный откровенной провальностью своей идеи, Дейдара решил хотя бы подыскать среди хлама приличный диван и столик для работы, потому что раскрашивать лепестки и собирать цветы воедино было куда удобнее на столе, нежели в руках на весу. Плечи слишком быстро затекали. После пары минут целенаправленных поисков нужный диван нашёлся. Старая тахта выцветше-жёлтого цвета с голубыми полосами и деревянными подлокотниками цвета вишневого дерева (наполовину выдранные из корпуса) выглядела вполне пристойно. На ней можно было сидеть без риска для жизни и здоровья, целостность обивки не была нарушена, что было неким гарантом того, что при сидении под тобой не копошится колония моли. То, что требовалось. Стол тоже было довольно легко отыскать. Правда, все чердачные столы имели перекос, но это легко компенсировалось при помощи стопок газет. — Хоть на что-то сгодились, — не без удовольствия пробормотал Дейдара, подкладывая одну за другой пухлые газеты, параллельно проверяя устойчивость стола. Довольный результатом, юноша поставил лампу на стол и сюда же перенёс заготовки из ящиков покосившегося комода, где обычно давал затвердеть лепесткам будущих бутонов. Вздохнув и впустив в себя тишину, с восторгом замечая, что мысли успокоились, юноша приступил к покраске. … Он слышал шум ветра, гуляющего по крыше, коготки птиц, стучащие по её поверхности, даже шорох от колыханий крыльев бабочек моли. Дейдара не заметил, когда эта тишина поглотила его настолько, что он перестал думать, и просто работал кисточками, улыбаясь каждой новой линии. Они были вдвоём: Дейдара и созидание. Никто другой не нужен. Так продолжалось около полутора часов, пока, наконец, художник не начал замечать, что веки постепенно тяжелеют. Радуясь тому, что сон уже близко, Дейдара, тем не менее, понимал, что покраску надо закончить за один раз, иначе работа грозила затянуться. Обычно то, что он откладывал в долгий ящик, имело свойство забываться и терять свою и без того невысокую привлекательность. Поэтому, подавив приступ зевоты, юноша снова окунул кисточку в краску, намереваясь придать кончику лепестка эффект лёгкого увядания. Именно подобные вещи делали работы живыми — настоящий венок был несовершенен, но в несовершенстве искусственного крылось очарование. Вдруг откуда-то издалека, с лестницы послышались приглушенные реплики — кто-то явно направлялся к чердаку. Не желая быть замеченным, Дейдара, не теряя времени, накрыл стол чехлом для мебели. Испортить раскрашенные лепестки он не боялся, потому что по мере готовности сразу складывал их в комод, будто предвидя возможную опасность. Постарадал только последний лепесток. В прочем, жертва была невелика. Выключив свет, Дейдара углубился внутрь чердака, становясь незаметным для непрошенных гостей, и старался дышать как можно тише, ожидая развязки. Конечно, это могли быть его коллеги из организации. Асоциальные элементы, которых в их рядах было хоть отбавляй, считали крышу излюбленным местом, при чём выходили туда именно ночью. Они часто сталкивались здесь, обмениваясь при встрече лишь поклонами, выражавшим равнодушие и определенную толику уважения. Но голоса были девичьи, а Конан, единственная девушка в организации, не имела привычки мило щебетать с себе подобными. Куда чаще она вела пространные разговоры о религии с Хиданом или же спорила с братьями Зецу о правилах прививки и подкормки комнатных растений… Полоска тусклого света с лестничной клетки прорезала полумрак чердака. Две небольшие фигуры в нерешительности. Дейдара улыбнулся. Возможно дети даже не предполагали, что люк окажется открытым, в тайне надеясь, что жуткий чердак так и останется загадкой. Он и сам раньше боялся таких мест. Пока не понял, что как бы ни пугали заброшенные места, самые страшные вещи, напротив, происходят там, где нет места очарованию запущенности и темноты. — Не бойся, — послышался знакомый девичий шепот, — если здесь открыто, может, нии-сан на крыше, и нам нечего бояться. — Но ведь, здесь могут быть и другие старшеклассники, — возразила вторая девочка. — Глупая, ничего они нам не сделают. Они знают, кто мой брат. Хватит трястись! — Да? А почему тогда ты не зайдёшь первая? Если нечего бояться, — ехидно спросила подруга Ино. Дейдара силился вспомнить её имя, но тщетно. Кроме совместных походов к маме или завтраков, Ино редко можно было заметить без друзей, и чаще с ней брат видел девочку с розовыми волосами. Сестра жаловалась, что та дразнит её «свининой», на что Дейдара только улыбался, потому что прекрасно знал, что Ино умела дразниться не хуже, свою подругу, обижаясь на неё, девочка звала «толстолобой», и, надо сказать, не вполне безосновательно. Они действительно были родственниками, пусть только на половину, — Ино поддавалась на провокации не хуже Дейдары. Видимо, импульсивность передалась им от матери, хотя юноша не помнил, чтобы мама часто злилась. В его воспоминаниях она всегда была спокойна и непоколебима. Ей удавалось выплёскивать все эмоции в фейерверках, которые она дарила своим детям, и Дейдара мечтал, что когда-нибудь сможет достичь её уровня единения с искусством, того единения, когда не нужно будет перерабатывать эмоции во взрывы, — когда взрывы и будут эмоциями. Осторожные шаги отвлекли увлёкшегося Дейдару от мыслей и воспоминаний. — Ино, здесь открыто, — громким шёпотом сказала подруга его сестры. — Это странно. Может, попробуем в другой раз? — Сакура, какая же ты трусиха! — усмехнулась Ино. — Я же говорю — скорее всего, нии-сан на крыше. Или Тоби. — Тот, который везде ходит в солнечных очках? — переспросила вторая девочка. — Почему все старшеклассники со свободной посещаемостью такие странные? — Мой брат вовсе не странный! И Тоби — тоже! — А зачем тогда ему очки днём? — У него повышенная светочувствительность, — ответила Ино, явно гордая тем, что запомнила формулировку. «Но откуда она знает? Даже мне Тоби не говорил…» — пронеслось в голове Дейдары. С другой стороны, он и не спрашивал, просто принимая очки как данность. Судя по всему, Тоби и Ино успели где-то пересечься уже после завтрака, а иначе как бы она узнала про светочувствительность, чердак и крышу? Дейдара видел, как его сестра, ещё не зная, что дверь не заперта, проверяла тайник. Значит Тоби успел растрепать ей. Зачем надо было забивать мозги ребёнку этим? Ино, конечно, не настолько глупая, чтобы свалиться с крыши, но туда действительно лучше не соваться. Предположим, из школьной шпаны её действительно никто тронуть не посмеет — слишком очевидно сходство с лучшим химиком школы (Дейдара с детства привык отстаивать свою честь в драках, потому что мало кто из недалёких мальчишек сразу понимал, что судить о человеке по внешности глупо, а уж дразнить «девчонкой» того, кто может так отлупить, что долго ещё иначе, как хромая, передвигаться не сможешь, — достаточно глупо. Не обладая огромной физической силой и внушительным ростом, юноша научился пользоваться преимуществами в виде выносливости, скорости и знания болевых точек. Бугаи из спортивной школы боялись его не меньше Кисаме, который был ростом под два метра, а в жиме лёжа обходил лучших представителей клуба культуристов). Но помимо хулиганов девочку могли обнаружить учителя. — Тут нет ключа. Может, пойдём спать? — с явным облегчением в голосе проговорила подруга Ино. — Может, его нет, потому что дверь не заперта? — явно в замешательстве от того, что ключа не было, предположила девочка. Она начала подозревать, что Тоби её обманул, но не хотела казаться наивной в глазах подруги. — Хорошо, свинюшка. Но если закрыто, то мы уйдём, договорились? Не хочу копаться в старом хламе. Может, ключ в другое место положили, а вовсе не на чердак. Или перепрятали? — «толстолобая» явно хотела укорить Ино, но не слишком обидеть её. — Хорошо, лобастая, — огрызнулась Ино и толкнула дверь. Та, к удивлению девочек, открылась. — Я же говорила! — восторженно прошептала сестра Дейдары. — Пошли, Сакура. И обе девочки скрылись в дверном проёме, оставив семпая в одиночестве. Пока девочки всё исследовали, у него было время продумать план действий. Можно было закрыть их на крыше, поучив уму-разуму, а утром будто бы случайно выпустить. Но девочки могли простыть, а это было бы слишком суровым наказанием за простое и вполне естественное для их возраста любопытство. И потом, Ино с подругой проявили смелость, придя в жутковатое незнакомое место посреди ночи. Смелый поступок заслуживал уважения. Также можно было осторожно уйти, пользуясь тем, что его не видят. Но кто знает, что могло случиться? Дейдара переживал за сестру, да и судьба второй девочки ему тоже была не совсем безразлична, поэтому лучше было дождаться, пока они не наберутся впечатлений и не решат разойтись по комнатам сами. Так и присмотреть за ними можно будет, в крайнем случае помешав левым людям пройти на крышу, и не страдать от угрызений какой-никакой совести, которую юноша ещё не совсем потерял. Вздохнув, он прилёг на тахту, убедившись, что девочки, возвращаясь с крыши, не смогут его заметить, и в тишине чердака пытался уловить звуки восторга, доносящиеся с крыши. Слушая Ино и Сакуру, он вспомнил, как сам в первый раз попал на школьную крышу и как был рад и горд, что смог взорвать замок так, что никто не услышал и не помешал ему. С крыши действительно открывался неплохой вид на сад и заслоняющий собой горизонт город. Вдалеке курился дым химического завода, и устремлялась ввысь телевизионная башня. Небоскрёбы, по большей части расположенные на другом конце города, были едва заметны, но при желании различимы. Город завораживал, хотя куда больше Дейдара любил смотреть на сад, особенно в часы, когда он был наполнен учениками. Смех, слёзы, парочки, пытающиеся найти укромный уголок, неизменные любители пробежек. Наблюдать было интересно. Изредка даже просыпалось желание присоединиться к этой размеренной жизни, но оно быстро пропадало — те, кто только что мирно играли, в следующую минуту ссорились чуть ли не до драки, влюблённые парочки громко расставались, а бегуны устраивали пикники с жареными снеками и пивом, замаскированным под лимонад… Погружённый в свои мысли, Дейдара совсем не заметил, как уснул… Когда он проснулся, голосов девочек не было слышно. Дверь на крышу оказалась прикрытой. Воздух на чердаке действительно был затхлый, из-за этого у юноши слегка кружилась голова. Сон, казалось, не дал ему сил, а только вытянул остатки тех, что ещё жили в нём после ночи за работой. Всё тело онемело. Кое-как поднявшись, он начал разминать деревянные мышцы, параллельно пытаясь сообразить, сколько же он проспал. Свет на чердак не проникал, поэтому наверняка это нельзя было определить. Окончательно сбросив с себя оцепенение, Дейдара вытащил телефон из кармана брюк. Электронные часы показывали начало шестого. Казалось, что сонное забытье длилось бесконечно, на деле же прошло не больше часа. С другой стороны, теперь, сделав глоток свежего воздуха и пару минут прогулявшись по крыше, можно было вернуться к работе. Хоть юноша и чувствовал себя разбитым, снова ложиться спать пока не было смысла. Необходимо было окончательно прогнать чердак из каждой клеточки тела, куда он успел забраться за эти ночные часы. Поэтому Дейдара вышел на крышу и вдохнул прохладный воздух полной грудью. От ночной ясной погоды не осталось и следа: небо постепенно заволакивали серые тучи, закрывая солнце, показавшееся из-за линии горизонта. Дул холодный ветер, заставивший юношу поёжиться. Ещё пару минут побродив по крыше, растерянно глядя под ноги и пытаясь, наконец, прийти в себя ото сна, понимая, что ещё немного и начнёт мёрзнуть, Дейдара вернулся на чердак, готовый продолжить работу над заказом, который уже начинал раздражать по не вполне понятным причинам. Лепесток, который в спешке пришлось накрыть, не сильно пострадал. Вздохнув, Дейдара постарался собрать всё терпение, что ещё у него оставалось, и второй раз за ночь, плавно перешедшую в утро, приступил к работе… Вскоре последний лепесток покоился в старом комоде. Теперь придётся ждать до вечера, прежде чем можно будет собирать венок. От лака Дейдара решил отказаться в пользу защитного спрея, чтобы эффект натуральности не смазывался искусственным глянцевым блеском. Взглядом попрощавшись с диваном и столом, ставшими за несколько часов неплохими помощниками в работе, Дейдара спрятал лампу и направился к двери с чердака… И лишь сейчас, спустя несколько часов после того, как девочки ушли, он понял, что заперт. Дейдара нервно рассмеялся. Только этого ещё не хватало. Хорошо, конечно, что он не заметил этого раньше, иначе не смог бы спокойно работать, зная, что его девочки его закрыли. Надо было выбираться. Часы показывали половину восьмого. Значит, школа уже проснулась — несмотря на то, что понедельник не был суматошным днем (скорее, наоборот, у некоторых ребят полдня уходило, чтобы вернуться в струю учебного процесса после не в меру весёлых и беззаботных выходных), опоздания никто из учителей не терпел, поэтому коридоры буквально кишели школьниками всех возрастов. Оставаться на чердаке не хотелось, но и мысль о том, чтобы пытаться прорваться к своей комнате в помятом после ночного бдения состоянии, тоже не вызывала энтузиазма. В конце концов, сегодня был день, свободный от собраний, а аттестационные задания можно выполнить и после того, как в школе снова воцарится тишина. И, кстати, диван будет не так плох, если под голову положить плед и накрыться ещё одним. Мысли о неприятном пробуждении стушевались, и теперь идея о том, чтобы попробовать отдохнуть на чердаке уже не выглядела такой жуткой, поэтому открыв дверь на крышу, чтобы впустить свежий воздух, Дейдара взял свои пледы и постарался устроиться как можно уютнее на диване, который оставил всего пять минут назад… Разбудили его голоса девочек. В обеденный перерыв Ино и Сакура, видимо воодушевленные успехом ночной вылазки, решили её повторить. Подложив под дверь брусок, чтобы та не закрылась, они, обсуждая задание по иностранному языку, проследовали к двери на крышу. — Сакура, мы ведь закрывали дверь, разве нет? — увидев распахнутую створку, с сомнением в голосе сказала Ино. — Закрывали, — кивнула её подруга. — Но ключа у нас нет, а дверь мог распахнуть ветер. Он сегодня сильный. Объяснение, судя по всему, удовлетворило Ино, потому что больше она ни о чем не спрашивала, и молча последовала на крышу за Сакурой, которая на этот раз решила пойти первой. Не теряя времени, Дейдара поднялся с дивана. Нужно было уходить, пока его не заметили или чего доброго снова здесь не закрыли. Он убедил себя в том, что в дневное время подругам практически ничего не грозит, поэтому без зазрений совести бесшумно удалился, неслышно прикрыв за собой дверь. На мгновение у него возникла идея закрыть девочек, как они закрыли его, но идея мести была глупой хотя бы из-за того, что они не знали, что на чердаке был кто-то, кроме них, а Дейдара сам не захотел, чтобы его нашли. Ключ от крыши пришлось временно взять с собой. У девочек его появление вряд ли вызвало бы восторг. Свалившийся неизвестно откуда ключ мог напугать их, а этого Дейдара не хотел. — Главное, чтобы своих одноклассников водить не начали, — пробормотал юноша, соображая, что в экстренном случае придётся инициировать смену кода на чердачной двери, дабы сократить число малолетних любителей высоты. И вспомнив, благодаря кому девочки смогли проникнуть на запретную территорию, он мысленно пообещал себе отчитать Тоби при первой же встрече, а пока, двигаясь перебежками из учебного крыла к жилому, юноша хотел, наконец, смыть с себя чердачную пыль и выспаться в своей кровати.