Злобный кролик Питер и мейсенский сервиз

«Я должен видеть твои глаза», — было сказано с самого начала. Приходя утром, Себастьян приоткрывал занавески, чтобы впустить в комнату свет. Печать контракта была у господина спросонья очень бледна, но взгляд постепенно очищался от дурманной тяжести, что преследовала его сны. Главное — соблюдать правила. «Лучше не прикасайся ко мне, если я не вполне проснулся, подай голос», — распоряжался господин. Порой, особенно поначалу, его приходилось трясти за плечо — иначе он никак не просыпался от кошмара. После этого господин обыкновенно наставлял на Себастьяна дуло хранимого под подушкой револьвера, а глаза его заливало темным ужасом. Тем ужасом, что способен столкнуть человека с зыбкого мостика реальности в безумие. Безумие портило вкус души, и именно поэтому первым делом Себастьян открывал окно и звал, чтобы господин проснулся сам, убедился в отсутствии опасности и понял, что темный силуэт в его спальне всего лишь тень обходительного дворецкого. Зато одевать и мыть его было легче, чем ожидалось. Выращенный в комфорте господин бездумно вверял себя рукам слуг, кроме того — тело как бы давно не принадлежало ему. Он даже сам не осознавал, что уже не ассоциирует себя с ним. Может быть, это чувство отделения тела от него самого отчасти послужило причиной того, что хрупкая конструкция под названием «Граф Фантомхайв» немного ломалась, когда господин сталкивался с болезнью, физической болью и взрослением. И всё же демону не привыкнуть к тому, насколько люди бывают беспомощны перед этим миром. Он же сам взрастил и раздул тлеющие угли души до ровного темного пламени, это он построил вокруг своей будущей пищи замечательный частокол, но с каждой новой брешью в нем его господин разрушался изнутри. Себастьян читал достаточно много неизвестных консервативной науке работ, посвященных насилию, даже насилию того рода, которое пережил господин, и прогнозы его были неутешительны. Не хотелось верить, что остались считанные месяцы до того, как контрактор сломается и сойдет с ума. Он привык рассчитывать на долгую игру. Летом они отбыли в Германию: там Себастьян от досады и голода чуть не проглотил прогорклую душонку жалкого напуганного подростка. И когда он, отчаявшись, побежал на запах со всё еще сладким и тонким шлейфом, ему было как-то дьявольски досадно, что агрессивный внешний мир и тяжелое бремя лжи сделали с его прекрасной душой вот это. «Я должен видеть твои глаза, тварь, смотри сюда, — едко бросил господин, вполне вернувшийся и очень довольный собой. — А то вдруг ты вновь решишь мной перекусить?» — Тогда он насмехался, но взгляд его немного тревожил. Когда все приготовления насмарку — это и правда страшно. Себастьян никогда не упускал шанса лишний раз подчеркнуть, что господин очень неохотно растет, но тогда пришлось признать: взрослела его непокорная душа. А если человеческая душа взрослеет сама, а не доходит до нужного состояния под чуткими руками демона, это не слишком хорошо. Ведь в человеке появляется много того, от чего Себастьян, справедливости ради, за последнее время сильно отвык. Люди — они животные. Себастьян вновь поймал себя на этой мысли, столкнувшись с агрессией господина из-за побега его невесты. Становление мальчика в мужчину так естественно, хотя именно в случае господина наверняка непросто. «Простите меня, милорд, — сорвалось как-то с губ ностальгирующего демона, — но порой я думаю, что вам бы вовсе лучше не взрослеть». Господин промолчал. Надо полагать, тогда он ненавидел его. Ведь в его возрасте это так естественно — алогично и исступленно желать свободы.