Злобный кролик Питер и мейсенский сервиз

Борьба с собой и всё еще длящийся духовный траур — вот как проходит этот год для Анджелины. Сиэль изменился, сложно не заметить. Бывший до сего декабря затворником, он, наконец, распахивает двери своего особняка. На первом же званом вечере одиннадцатилетний племянник Анджелины избегает танцев, говорит о французской литературе, угощается десертами и дразнит Клауса. Ровным счетом ничего необычного нет в том, что он решил выйти в общество после получения желанного титула от королевы, но некоторые его повадки неуловимы. Словно он ненавидит каждого из гостей или больше всего хочет спрятаться в комнату с книжкой. Смешно смотреть, как старательно он любезничает с юными дамами — и грустно слегка. На следующее утро праздник продолжается. Дети играют в снежки в саду перед особняком, а Сиэль стоит со своим дворецким у ледяного лабиринта, его лицо непроницаемо, и только ветер качает полы мехового плаща. Анджелине хочется подойти к нему, но в конечном итоге она решает, что поговорит с ним, когда станет попросторнее. По крайней мере — скажет ему: милый Сиэль, ты можешь мне доверять. Хочешь, поговорим? Не получается сказать даже это. Переусердствовав с верховой ездой, назавтра он просыпается простуженным. Анджелине дозволено стать его доктором, ведь она год назад молча оказала ему медицинскую помощь и накрепко позабыла о том, что сделали с Сиэлем Те Люди. Сын играет по правилам отца, и отчего-то она не слишком спорит. Действовать самостоятельно значит рисковать своим сердцем. Дворецкий Себастьян часовой башней дежурит у дверей спальни, пока Анджелина проводит осмотр, и подкатывает тележку с горячим молоком, свежим пирогом и бальзамом, когда она его заканчивает. — Теперь дыши, — велит она. Сиэль смотрит на нее почти ласковым, но отчужденным взглядом из-под растрепанной челки. Пальцы ее руки, прижатой к его груди, вдруг точно пробивает ударом тока. Дыши. — Я поправлюсь? — с легкой улыбкой спрашивает он. Анджелина улыбается в ответ и закрывает кожаный медицинский несессер, пряча глаза. Говорят, хороший доктор способен узнать своего пациента даже с закрытыми глазами, при помощи одних только рук. Анджелина не святая, но плохим специалистом себя не считает. — Пару дней постельного режима, — говорит она. Разговор исчерпан. «Тетя Анна, прежде чем поможешь мне... пообещай, пожалуйста, что унесешь сегодняшний день с собой в могилу». Через неделю она приезжает на званый обед; ее голова полна зимнего тумана, а сердце бередит тоска. Господин, шепчут ей слуги, «там» — ну, вы понимаете!.. Анджелина понимает. Она идет на маленькое графское кладбище. Сиэль — один, стоит, опустив голову, у могилы матери. Отсутствие Себастьяна поблизости неожиданно вдохновляет. — Доброе утро, Мадам, — безразлично приветствует мальчик. Анджелина встает за его спиной и пытается справиться с волнением. Он такой маленький! — Так ясно помню, — ее голос от напряжения звенит крепким морозом, — что мы шутили, будто один из вас — любимчик отца, а второй — матери. Ты помнишь?.. Помнишь ли. Анджелина глядит на гравировку надгробия, что находится левее от вечного упокоения Рейчел. «Его» имя так редко вспоминают. Анджелина тоже не говорила о нем никогда — Сиэлю делать больно не хотелось. И сам он молчал. А Анджелина помнит. Помнит Рейчел, ее нежную и немного болезненную любовь к своему младшенькому. Он — больше мое дитя, чем Винсента, говорила она. Не только из-за болезни, мне просто так хочется его защищать. Я так иногда за него боюсь, говорила Рейчел! Но почему, почему, думает Анджелина, ощущая слабость в ногах — отчего же я тогда не спросила, кто ты, мой мальчик?.. Ведь если я права... — Нет, — говорит он, обернувшись, — я ничего такого не помню. Идемте в дом, вы замерзнете. Щеки Анджелины горят. Холод тут ни при чем. — Конечно. За кладбищенской калиткой их ждет изящный Себастьян. Снег валит как в рождественских сказках, и вновь Анджелине кажется, что все они — участники какого-то спектакля. Она идет следом за племянником, а дворецкий наблюдает за ней умными острыми глазами. — Себастьян. Молочный пар вырывается изо рта. Мальчик идет первым, кутаясь в плащ, Анджелина поодаль, ощущая сильное биение в груди. Когда Анджелина останавливается, понимая, что больше шагу ступить не может, именно Себастьян аккуратно подхватывает ее под локоть. Маленький граф, не оглядываясь, взбегает по ступеням особняка. — Боже мой, это невозможно, — шепчет Анджелина, — Себастьян, послушай, ты должен сказать... Он улыбается и ждет. — Почему ты служишь такому... — трудно произнести, — как Сиэль? — Миледи, — улыбка становится чуть шире, — у всех есть секреты. Верно? Усиленное сердцебиение превращается в тупую нудную боль. Перед глазами возникает лицо последней жертвы. Анджелина подносит руку ко рту и прячет в ладони трясущийся оскал ужаса. — Да, — бормочет она. Белая воздушная порошь окружает их, отделяя от остального мира. Живого мира. — Ты прав. Это не мое дело. Сердце поболит и перестанет, а ужас не проходит никогда. Она глядит себе под ноги, возвращаясь к особняку, шаги ее тяжелы. «Это неважно». На обед им с Сиэлем подают кок-о-вен.