Моя мама играет в рок-группе

— Кира, почему ты в окно смотришь? — Голос учительницы доносится как через толщу воды, но Кира тут же встряхивает головой и обращает на фроляйн Кох большие небесно-голубые глаза, полные внимания. Но долго слушать про строение цветов и виды венчиков не получается — и Кира снова обращает взгляд к окну, за которым с серенького неба льётся тихий дождь и разбивается об асфальт внутреннего двора. За забором деревья в ярких, но грязных от дождя осенних нарядах, под которыми водят хоровод пёстро одетые дети — напротив детский сад. Кира механически зарисовывает схемы соцветий, не пытаясь запомнить, чем корзинка отличается от початка. Странно, урок биологии, а изучению цветов отводится столько времени, как будто все в классе — будущие флористы. Кира флористом точно не будет — может быть, моделью, или музыкантом, как мама. Мама... От воспоминания о теплых руках, пахнущих сигаретным дымом, Кире становится совсем тоскливо, хотя она давно уже ходит как в воду опущенная. Заботливая учительница не может этого не заметить и после урока жестом подзывает Киру к кафедре. На фроляйн Кох Кира смотреть боится — и отводит взгляд на банку с заспиртованными и распотрошенными цыплятами. — Ты в последнее время такая рассеянная, — слышать голос учительницы в тишине, над самым ухом, совсем непривычно. — У тебя всё хорошо? В голосе слышится жалостливое участие, но Кира мнётся, прежде чем с трудом выдавить: — Мама в тур уехала. — Опять? — Фроляйн Кох знает, что мать Киры — знаменитость мирового масштаба. Но то, что фрау Круспе может уезжать, оставляя дочь-шестиклассницу одну на долгие месяцы, учительнице кажется возмутительным и недопустимым. Хотя, в этой же школе учатся дети нескольких "звёзд", чьи родители имели какую-то связь с матерью Киры. Фроляйн Кох не очень понимала, какую — в современной музыке она не разбиралась. Но дети шестерых музыкантш нисколько не отличались от сверстников — может, только одевались немного лучше и карманных денег имели больше. Учились в разных классах, нисколько не соприкасаясь друг с другом, однако если в эссе к урокам английского языка требовалось рассказать про свою семью, эти малыши выводили одну фразу: "Моя мама играет в рок-группе." Рокеров фроляйн Кох считала людьми крайне непутевыми, и в моменты, когда мимо проходила Кира — грустная девочка с подрагивающими губами, женщину переполняли жалость и возмущение. Ведь разве так можно — жить, почти не видя ребёнка? Фроляйн Кох вздыхает, видя, как Кира кивает в ответ — но не находит слов для ободрения. И когда Кира уходит, сгорбившись под тяжестью ранца и тоски, фроляйн Кох невольно обращается к компьютеру, чтобы у всезнающего Интернета спросить только про одного человека — Ульрику Круспе. Интернет выдаёт фотографии красивой женщины с тяжёлым взглядом — и фроляйн Кох кажется, что Кира на свою мать невероятно похожа. Биология — последний урок, и с третьего этажа Кира спускается в гардероб, на ходу набирая сообщение: "Мам, я сегодня очень плохо спала, и мне невероятно хочется спать. Что сделать, чтобы было полегче?" Нажать значок отправления Кира не сразу решается — мама сейчас в другой стране, где связь вряд ли ловит. И скорее всего, мольба о помощи останется без ответа. Но Кира надеется на могущество технологий — и сообщение всё-таки отправляет. В гардеробе Кира сталкивается с Аннхен — дочерью маминой коллеги, если так можно говорить о работающих в одной группе музыкантшах. Аннхен похожа на фрау Лоренц так же, как Кира на свою маму — они совершенно одинаковые. Но Анна, когда матери нет, выглядит не в пример веселее. Кира слышала краем уха, что с фрау Лоренц у неё отношения натянутые — и когда та уезжает на гастроли, у Аннхен тут же поднимается настроение. А ездит фрау Лоренц часто — то напишет автобиографию и по всей стране презентует её, то уедет с группой колесить мир, как сейчас. Девочки обмениваются улыбками — в гардеробе слишком шумно, чтобы говорить — и Кира выскальзывает на улицу. Домой идти не хочется, ведь там Женя — далеко не приятная особа, которую Ульрика попросила присмотреть за Кирой. Женя и Ульрика познакомились в России, где Кира никогда не была — и теперь русская девушка жила в их доме почти что на правах мачехи. То, что мама мужчин не любит, для Киры не секрет — девочке важнее, чтобы мама любила её, а не появляющихся в их доме случайных людей. Сейчас там хозяйничала некрасивая растрёпанная Женя — полное имя её было Евгения, но у Киры получалось произнести только жужжащее "Зеня", что русскую очень смешило и раздражало одновременно. Друг другу Кира и Женя сразу не понравились — но во имя обоюдной любви к Ульрике согласились потерпеть. Благо, совсем скоро мама обещала приехать, и лето Женя с Кирой провели в согласии. По пути Кира заходит в супермаркет — всё равно готовит Женя из рук вон плохо, а еда на заказ не нравится девочке. Мама готовить ей не давала, но зато у Киры предостаточно карманных денег — и она долго стоит перед витриной хлебобулочного отдела, раздумывая, что именно из румяной выпечки может быть самым вкусным. С мамой тут так не постоишь — Ульрика печётся о фигуре, хотя тайком от дочери балует себя сладостями. Кира её не понимает — девочке приятней обнимать маму, когда та кругленькая и мягкая, отчего кажется ещё более любимой и уютной. Кира понимает, что ей тоже следует о себе беспокоиться, ведь фигуры с мамой у них очень похожие — пусть Кире всего двенадцать, и до настоящей женственности ещё далеко. Но в корзинку отправляются две маленькие булочки, шоколадка и сок — сегодня это будет ужином. Женя не одобрит — она сама тощая как палка — а Кире такой ужин больше всего по душе. Если Женя спросит, где её подопечная так долго болталась, можно соврать, что в школе задержали на классный час. Хотя Женя крайне редко говорит с Кирой — большей частью что-то пишет, уткнувшись в телефон. Или наряжается, красится и идёт фотографироваться в ванную, где на стене висит кадр из старинного фильма про вампира Носферату — вешать эту нежить именно в ванной было плохой идеей. Но картинами в их доме распоряжается Ульрика, с которой лучше не спорить. Кира уходит из магазина с мыслью, что выбрать булочку столь же сложно, как для мамы подобрать губную помаду. Поэтому Кира и не любила ходить с Ульрикой по магазинам, хотя в остальном обожала её. Как и ожидалось, Женя сидит на террасе, куда приветливо заглядывают деревья — и агрессивно говорит что-то на камеру телефона. Кира примерно представляет, что она ведёт трансляцию в Инстаграме, сама как-то раз пробовала это с подружкой. Вот только у Жени вид совсем не весёлый, и говорит она на своём непонятном языке. Ульрика немного умеет говорить по-русски, и Женя её учила, когда они жили все втроём — но Кире этот язык не давался. Женя лохматая и бледная, в самом отталкивающем виде — и как ей не неприятно видеть себя такую в телефоне? Но судя по тому, что прошмыгнувшую мимо Киру она не видит, в телефоне действительно что-то интересное. И Кира, хоть не понимает ни слова из произнесенного, замирает у двери в невинном любопытстве. Ведь Женя такая смешная, особенно когда сердится — а в телефоне её явно что-то невероятно раздражает. И наблюдать за ней очень весело. — О, это наша больная тема, — девушка закатывает маленькие карие глаза и откидывается назад, — у неё целый ящик таких шапок! Женя раздражённо машет руками, как будто выдвигает ящик комода, и продолжает: — Таких вязаных, с козырьком, — дёргает воздух над головой, будто поправляя кепку, а некрасивое лицо с острым носом искажается в страдальческой гримасе. — Я когда-нибудь, правда, вытащу эти кепки и ритуально сожгу на веранде! Кира хихикает в кулак и скрывается — русская так яростно жестикулирует, что лучше не попадаться ей под руку. Особенно, когда та с головой в своём телефоне. Нет, Инстаграм конечно хорошая вещь, но Кире хотелось бы, чтобы и на неё тоже обращали внимание. Ведь как-никак, мама просила Женю уделить Кире хоть немного заботы. Но русская для семейной жизни не создана — на протяжении всего знакомства с Ульрикой она всё порывалась перетряхнуть мамин гардероб и безжалостно выбросить большую часть вещей, основываясь на том, что звезда мировой величины не может носить такие пестрые рубашки и старые футболки. Ульрика на такие заявления только смеялась, нарочно доставая из огромной гардеробной всё самое нелепое — как девушка вполовину моложе может указывать ей, взрослой женщине? Киру их перепалки оставляли безразличной — для девочки мама всегда оставалась самой красивой, вне зависимости от того, во что та была одета. Иногда, когда Ульрикины подруги собирались вместе с детьми, малыши принимались спорить, чья же мама самая-самая — и каждый таковой считал именно свою. Но сейчас мамы в отъезде — и в одиночестве Кире остаётся только пересматривать фотоальбомы и томиться в ожидании. Поднимаясь в спальню, девочка скользит взглядом по увешанной фотографиями стене — картинной галереей распоряжалась Ульрика, поэтому на стене только она. С маленьких фотографий в широких рамах смотрит мамино лицо с высокомерно поднятым носом — да, Ульрика излишне самолюбива, но в такие моменты Кира рада столкнуться хотя бы с бумажным подобием её взгляда. Ведь дома мамы нет часто и подолгу... На такие случаи у Киры есть старая мамина футболка, которую Ульрика ей очень давно разрешила поносить вместо пижамы и забыла забрать. Ульрика гораздо выше и полнее, чем дочь, и поэтому футболка с логотипом Ramones смотрится на девочке почти как платье. И хотя этот предмет одежды Кира достаёт только если мамы нет дома, ей кажется, что синтетическая ткань всё ещё хранит мамин запах. Вот и сейчас девочка ныряет в футболку, уютную, как мамины руки, и решает проверить переписку — вдруг за границей ловит интернет. В сообщениях пусто, зато в Инстаграме новое сообщение. От мамы. "Выпей кофе. Прогуляйся на свежем воздухе. Как ты себя чувствуешь? Я нашла вай-фай в музее и пока могу писать. Не пробуй до меня дозвониться. Здесь роуминг ужасный. Мне очень жаль, что я не могу услышать твой голос." Кира всхлипывает, читая эту весточку — мама совсем недавно завела Инстаграм по наущению продюсера и ещё только учится писать здесь сообщения. Раньше они говорили по телефону, и никакой роуминг не был помехой — теперь единственной отрадой остались социальные сети. И Кира набирает ответ дрожащей рукой: "Да у меня всё в порядке, если бы ты ещё рядом была. Женя всё время в телефоне, поговорить не с кем. Вот только и радости, что твои фотографии и Emigrate — целыми днями их слушаю, и как ты будто в самое ухо поёшь." Вздохнув, Кира нажимает на самолётик — и тут же второпях вспоминает два самых важных вопроса: "Где ты? Когда ты вернёшься?" И, отправив их, уставляет грустные глаза в экран — мама была в сети пять минут назад. На экскурсии по петербургскому Эрмитажу Ульрика не отводит глаз от телефона — только что она послала сообщение Кире, обеспокоившись самочувствием дочери. Телефон надрывается от уведомлений — стоило женщине завести Инстаграм, как под записями с концертными фотографиями десятками тысяч посыпались лайки, и сотнями — комментарии. Конечно, Ульрика и не думала на них отвечать — но фанатов, наивно ждущих ответа, ей было жаль. Остальные участницы Rammstein вполне разделяли её переживания — этим летом продюсер их всех заставил познакомиться с социальными сетями. И если благодаря технологиям Ульрика могла говорить с дочерью, то остальные со вниманием фанатов боролись разными способами. Тильда не боялась снимать взрывавшие Инстаграм сторис и со смехом читала комментарии к записям на стене. Если Ульрика предпочитала выкладывать себя любимую, то Тильда продвигала мерч от своего сольного проекта, нисколько не стесняясь его откровенной тематики. Паулина заходила в Инстаграм только запостить фотографию себя на фоне достопримечательности — на большее пока не хватало фантазии. Катрина доверчиво показывала миру трогательные видеозаписи со своими близнецами-ангелочками и семейные фотографии, которые обычно видят только самые близкие друзья. Кристина же и Оливия к телефонам и не притрагивались с тех пор, как зарегистрировались. Кристина терпеть не могла социальные сети и считала их злом, признавая из всех средств коммуникации только древнюю Нокию с кнопками. А Оливия, и без того застенчивая, наслушалась рассказов подруг о страшной популярности и решила в Инстаграме ничего не выставлять. Поэтому сейчас шесть женщин бальзаковского возраста брели по просторным залам и вместе с остальными туристами разглядывали картины. Точнее, живопись интересовала всех, кроме Ульрики — та нашла в Эрмитаже Wi-Fi и торопливо писала Кире сообщения, боясь, что в этом городе такого случая больше не представится. Женщина слишком скучала по дочери, чтобы отвлекаться на живопись и предстоящий концерт — она могла думать только о Кире. Европейский стадионный тур подходил к концу, и в начале осени Ульрика обещала вернуться. Она и так торопила время до свидания с дочерью, но сейчас на календаре стояло безжалостное второе августа. — Да что у тебя такое в телефоне? — Раздражённо заглянула Ульрике в телефон Кристина. — Ты как моя Аня: та вечно уткнется в свой девайс и не говорит, почему не вылезает из него целыми днями. Взрослая женщина, Господи, а опять торчишь в своём Инстаграме! Ульрика засопела, торопливо пряча телефон в карман джинсов и затравленно оглянулась, не сразу поняв, где находится. Но темные стены, увешанные картинами в тяжёлых рамах, ей не понравились. — Мы уже пол-Эрмитажа прошли, а ты только сейчас очнулась, — продолжала бурчать Кристина тоном древней старухи. Ульрика с неприязнью на неё покосилась — время сделало из высокой хрупкой девушки с застенчивым взглядом обрюзгшую, сгорбленную женщину, которая прятала под шляпками вечно грязные волосы и одевалась поразительно безвкусно. Ульрику это удивляло — несмотря на то, что Кристина была самой молодой после Оливии, чем старше становилась, тем больше напоминала ворчливую бабку, хотя в молодости отличалась прогрессивными взглядами. Но увы — если остальные в Rammstein старались идти в ногу со временем и знакомиться со всем новым, то Кристина жила идеалами социализма, вбитого в её голову во времена, когда почившая в бозе ГДР процветала. А теперь старалась перенести эти идеалы на подруг. Хотя на дворе стоял две тысячи девятнадцатый год, который раньше казался им всем далёким будущим. — Ты за свою Аню хотя бы можешь не беспокоиться, — процедила Ульрика в ответ, неприязненно оглядывая старинные картины. — С ней Розермайер твой, а меня дочка ждёт. Кристина покраснела, сжимая в кулаки костлявые руки — когда кто-то в неодобрительном тоне отзывался о её любимом муже-художнике, фрау Лоренц приходила в ярость. Но сейчас ей не дала рассердиться Тильда, весело выпалившая: — Ульрика, а давай я тебя сфоткаю! Смотри, тут как раз такие классные стульчики, посидеть можно! Действительно, под картинами в несколько рядов стояли обтянутые красным бархатом стулья, на один из которых Ульрика нерешительно опустилась с таким видом, как будто оказалась здесь случайно. И как будто вовсе не являлась Ульрикой Круспе из Rammstein. — Так, улыбочку, — Тильда наставила на Ульрику её собственный телефон и со смехом прибавила: — Как это было у "Ленинграда"? «На выставке Ван Гога я главный экспонат на лабутенах и в восхитительных штанах!» Кристина, переминавшаяся за спиной Тильды, поперхнулась — она знала о дружбе фрау Линдеманн с Сергеем Шнуровым, эксцентричным солистом петербургской группы, и этой дружбы не одобряла. И поэтому, когда картины осветила запрещённая вспышка, проскрипела: — За Ван Гогом надо идти в Главный Штаб. — А когда мы прошлый раз приезжали, тут ещё были экспрессионисты... — Смущённо поддержала культурный разговор Катрина. Она уже успела сфотографироваться с Паулиной у крейсера "Аврора" и отдать дань прошлому. Теперь шестерым дамам предстоял путь до гостиницы "Астория", где их наверняка караулили фанаты. Поэтому сейчас они всеми силами оттягивали время, наслаждаясь коллекцией мировых шедевров. Вот только Ульрика не была настроена развлекаться — и дорогие пирожные из интернет-кафе нисколько не подняли ей настроения. К подругам она присоединилась неохотно и медленно шла позади, пытаясь вспомнить пароль от местного Wi-Fi. — Девочки, а до этой Зенит Арены долго ехать? — Встревоженно спросила Паулина, всё это время нервно изучавшая схему метро. — Мы же раньше на стадионе имени Кирова выступали... — Так это станция метро "Крестовский остров", как мы раньше и ехали, — буркнула Кристина. — А мы на "Адмиралтейской", тут недолго совсем. Да и что ты переживаешь — нас всё равно довезут! — Но пока нас не было, тут столько всего переменилось, — выдохнула Катрина, голодным взглядом проводив картины Снайдерса. — Однако купол Исаакиевского собора так и не починили, — раздражённо всплеснула руками Тильда. — Могли бы приложить усилия, к нашему-то приезду! Ульрика их не слушала — она поймала сеть и не могла перестать перечитывать сообщение от Киры. Кира, её голубоглазый ангел, так скучает — увы, их разделяет несколько стран и невозможность поймать связь. Стоит проблемам с интернетом исчезнуть, как Кира выходит из сети, и Ульрика вынуждена смотреть на безжалостное: "была в сети пять минут назад" Зато в новостной ленте появляется фотография Жени — зажав телефон в паучьих пальцах с ярким маникюром, она делает селфи у забрызганного зеркала. Худое лицо раскрашено так, что Женю не узнать, до того она кажется красивой с нарисованными губами и бровями. Да, может быть, русские девушки действительно умеют себя преподнести — во всяком случае, Женя этим очень хвалилась, когда брала на себя ответственность нарядить Ульрику на вечеринку. — Опять Женька твоя? — Кристина не удержалась и снова заглянула через плечо Ульрики. — Вот ведь страхолюдина! Ты ведь такая красивая женщина, а по жизни всё каких-то страшил выбираешь, что мужчин, что женщин. Удивительно, почему у тебя дети вышли такие красивые? — У меня такой вкус на женщин, — процедила Ульрика, пролистывая фотографию Жени и отметив, что надо будет потом посмотреть её выложенную недавно сторис. Кристина кашлянула, ускоряя шаг — и Ульрика снова оказалась в хвосте одна. На самом деле, Кристине Ульрика солгала. Да, всю жизнь фрау Круспе тратила на некрасивых людей рядом с собой — но потому, что себя считала далеко не красавицей и на фоне других хотела выглядеть лучше, чем была. По отношению к возлюбленным Ульрики это было крайне неблагородно — но с ними женщина чувствовала себя красивее и легче. Вот и с Женей всё получилось по тому же сценарию. В глубине души Ульрику влекло к высоким худощавым брюнеткам — Женя была как раз из таких, и Ульрика надеялась, что хоть с ней получится построить личную жизнь. Да, Женя оказалась слишком амбициозной, слишком много о себе возомнила, став возлюбленной Ульрики Круспе — но отчаявшаяся в мужчинах женщина всё ещё питала к русской девушке трогательную надежду. И верила, что за время её отсутствия Женя с Кирой точно должны поладить. Ведь Ульрика всего лишь хотела обрести крепкую и любящую семью. Задумавшись, она так и шла, уткнув глаза в землю— мимо пролетели росписные стены Эрмитажа, Дворцовая площадь, Александровский сад и Адмиралтейство. Только у входа в "Асторию" Ульрика подняла голову. С тридцатого августа тут толпились страждущие фанаты, неизвестно как разузнавшие о месте, где остановились Rammstein. И от вида этих людей, зажимавших в руках блокноты, глянцевые фотографии и книги для подписи, становилось жутковато и неприятно. Здесь стояли те несчастные, которые не могли позволить себе билет на концерт — но Ульрике их совсем не было жалко. Они хотят потрогать её, увидеть живое божество своими глазами — пожалуйста, ей не жалко. Но лучше, если бы эти люди смотрели на неё из зала. Близко контактировать с фанатами и смотреть им в глаза Ульрике всегда было неприятно— и потому на все автограф-сессии и подобные мероприятия женщина надевала солнечные очки. Из-за незапланированной раздачи автографов — уже четвертой за пребывание группы в Санкт-Петербурге — вход в гостиницу подзатянулся. Но когда женщины проскользнули за тяжёлые двери, фанаты и не думали уходить. Мальчик-портье в круглых очках только поражался их упорству. — Ну как вы не знаю, — когда входили в номер, Кристина с облегчением сняла шляпу, встряхивая волосами, — а я позвоню Ане. Паулина пожала плечами — с сыном и дочерью она уже научилась общаться при помощи Инстаграма и находила это куда удобнее, чем телефон. Катрине все сведения о малышах передавал её обожаемый муж, а ребёнок Оливии был слишком мал, чтобы помнить маму в лицо и скучать по ней. Тильда звонила Неле раз в неделю — девочке уже исполнилось восемнадцать, и мать могла за неё не беспокоиться. Да и разговоры их всегда были коротки и холодны — не потому, что Тильда не любила свою маленькую копию. Просто не умела говорить по-другому. — Алё? — Кристину нисколько не пугал страшный роуминг. Она слишком любила говорить по телефону, чтобы обращать внимание на такие вещи. — Аня? Я уже в Петербурге. Да, скоро вернусь. А как Фанни? На этой фразе все в номере насторожились — все разговоры с дочерью Кристина неизменно сводила к своей обожаемой кошке, что иногда выглядело несколько нездорово. — Ты её покормила? — Женщина остановилась у окна, устремляя взгляд на закрытый коробкой памятник Николаю Первому. — Как? Корм закончился? Так купи ей ещё! Какого? А ты не знаешь, какой Фанни обычно ест? Ты вынесла за ней лоток? Точно? А то будет, как когда я после презентации приехала, а весь наполнитель скисший лежал! Ты-то сама ела? Я тебя знаю, ты ничего есть не будешь, пока тебя не заставишь. Я скоро вернусь, сходи потом в магазин. Да, у нас сегодня концерт. Нет, Аня, я занята, не понимаю я ничего в твоих односторонних треугольниках, спроси у папы лучше, а мне некогда. Всё, давай, и не хнычь, ты же не одна. И хотя в телефоне о чём-то умолял тоненький голосок, Кристина с недовольным лицом сбросила вызов. Обычно все молчали, пока фрау Лоренц говорила с дочерью — но Ульрика не выдержала: — Кристин, что же ты так с Аней хуже, чем с кошкой? Она же тебя ждёт и любит, а ты... О кошке... Нельзя так к ребёнку! Кристина нахмурила густые брови — но тут же подхватила гостиничный халат и направилась в ванную, по пути буркнув: — Пойду вымоюсь. Голова грязная такая, трогать даже противно. Тильда оглянулась на них и снова обратила взгляд к телефону, казавшимся детской игрушкой в её огромных руках — когда выдавалась минута, фрау Линдеманн строчила сообщения фрекен Тэгтгрен, в соавторстве с которой готовилась выпускать новый альбом в Lindemann. Пекка не знала ни слова по-немецки, Тильда не владела шведским — но женщины прекрасно находили общий язык и даже несколько походили друг на друга. За это Тильду все ревновали к статной шведке с диким взглядом и высокомерным лицом — но сольного проекта Тильда ни за что не хотела лишаться. Пока Тильда обсуждала с Пеккой таинственные вещи, Ульрика достала наушники и решила посмотреть сториз возлюбленной. К сожалению, Женя ожесточенно говорила на камеру по-русски — и Ульрика расстроилась, когда не смогла ничего разобрать. Она могла бы оставить это и так, но слишком странное было у Жени лицо, чтобы вернуться к повседневным делам. И тогда Ульрика осторожно пихнула в бок Паулину: — Можешь мне помочь? Фрау Ландерс все отчего-то считали великим знатоком русского языка. Паулина, добрая душа, на это нисколько не обижалась, и взяла протянутый наушник. Несколько раз пересматривала видео с бледной растрепанной девушкой, видно, не всё понимая — и, помрачневшая, вернула телефон Ульрике со словами: — Несмотря на то, что тут полно непечатных выражений, я поняла, что Женя обещалась ритуально сжечь на веранде все твои кепки. Ульрика в одно мгновение побледнела, не в силах сдержать нервное дрожание губ, и прошептала: — Да как она смела! Мои кепки... Распоряжаться моей одеждой, когда меня нет в доме! Негромкий голос сорвался на полный раздражения крик. Даже Кристина в ванной выронила мыло и насторожилась. Кира и Женя томились в вестибюле аэропорта — сегодня все обещали вернуться. Женя ничем не выдавала своего волнения, а может быть, и не переживала вовсе — зато Кира кругами ходила вокруг неё, окидывая спешащих людей тоскующим взглядом. Здесь ждали своих родных многие такие же, как они — но Кира со своим полным предвкушения ожиданием чувствовала себя единственной. Ведь только у неё есть такая мама — уникальная в своём роде. Механический голос в громкоговорителе объявлял номера рейсов, из глубины аэропорта спешили люди с грохочущими по полу чемоданами на колёсах — слишком шумно, слишком людно. Но Кира упорно вытягивала шею, привставала, пытаясь рассмотреть хоть одно знакомое лицо. Дергать Женю она не думала — та была слишком занята тем, чтобы в Инстаграме придумать остроумный ответ на каждый комментарий людей, интересовавшихся их с Ульрикой отношениями. А подписчики-раммфаны не давали Жене спокойно вздохнуть. Да ещё и Ульрика с её ужасной манерой одеваться — ящик с кепками Женя таки предусмотрительно вытащила на веранду, и Кира чуть не плакала, пытаясь её отговорить — спорить с русской было бесполезно. Вдалеке показалась высокая женщина с обритой головой — такая, как знала Кира, во всем мире была только одна. И девочка уже потянула Женю за рукав пальто, на что услышала почти испуганное: — Ты что! Оно две тысячи евро стоит! Кира вздохнула, одна направляясь вперёд. Ей стоило большого труда не перейти на бег почти сразу. Вслед за высокой объявилась другая — худая, в шляпке и очках. Это фрау Лоренц, только вот Ани в аэропорту нет, и она зря оглядывается. Вот фрау Шнайдер, Паулина, Тильда с её ирокезом огненного цвета... А мама? Вот она — позади всех, в своей неизменной кожанке и кепке! Но почему она выглядит такой недовольной? Кира себя уже не сдерживает. Она бежит, расталкивая маминых коллег, и бросается на шею к в одно мгновение просиявшей Ульрике. Та улыбается, отставляя чемодан, и торопливо целует дочь, почему-то невольно целясь губами во всё ещё грустные глаза. — Вот, я вернулась, здесь я, — успокаивающе шепчет Ульрика, поглаживая дочь по длинным рыжеватым волосам. — Всё, я больше никуда не уеду, это последний тур. Кира молча плачет от радости, спрятав лицо у матери на груди — от Ульрики уютно пахнет сигаретами и немного косметикой, и запах этот самый лучший и родной. И сама Ульрика с наслаждением прижимает к себе тоненькую фигурку — будто Кира ненастоящая и вот-вот улетит. Женя, так и стоявшая у входа, ревниво смотрит на них, соляным столбом застыв с телефоном в руках. Тот вибрирует от уведомлений — подписчики Жени всё хотят разузнать у неё что-то об Ульрике, и это так раздражает и надоедает... Да, Женя и не предполагала, что жить со звездой так тяжело — так разве не проще оборвать это всё? Ведь у Ульрики есть любимая дочка, и зачем ей ещё кто-то? — А где Женя? — Далеко не сразу вспоминает Ульрика, едва обуздав эмоции. Они с Кирой глядят друг на друга влюблёнными глазами, и всё стараются обнять, прикоснуться. И если бы не Женя, всё было бы совсем хорошо. — Женя? — Кира оглядывается, но брюнетки в сером пальто и след простыл, и девочка обращает к матери растерянное лицо. — Испарилась... Ульрика вопросительно смотрит через солнечные очки туда, где несколько минут назад стояла Женя — и, никого не увидев, весело нахлобучивает Кире на голову свою шапочку. Серую вязаную кепку с козырьком.