Maybe fall in love?

Мир стал медленнее. Молчаливее. Ацуши отправил короткое смс на номер Наоки: «Ты уехал?» Блог и Инстаграм были открыты, кажется, сотню раз по пути домой. Перед глазами всё плыло, а в голове ощущалось такое напряжение, словно ты провёл минут тридцать вверх ногами. В пустых попытках отвлечься, Ацуши проглотил очередной комок слез. Дома его ждала тишина. Ключи Уемуры с немым одиночеством лежали на тумбе в прихожей. Ацуши, медленно проходя мимо, остановился и взял их в руку. Взгляд не мог сфокусироваться.       Вместо брелока, Наоки прицепил какой-то слегка ржавый и старый ключик. Наверное, он вложил в это что-то простое и, вместе с тем, важное. «Да. Я не брал ключи, потому что точно их потеряю, так что откроешь мне. До встречи через неделю», — ответил Наоки. Юноша уронил сумку на пол у кровати, а затем упал сам. Он прижался к полу, словно тот вот-вот обвалится. Сердце билось в ушах, застряв в пульсирующем болью горле, мешая сделать глубокий вздох. В месте, где это сердце должно было быть, была залита до дрожи тяжёлая сталь. Когда он впервые это ощутил? Насколько давно с ним это? На плечах всегда висел незримый груз. Когда-то Ацуши считал себя особенным из-за этого груза — лучший ученик, вечный пример, обожаемый всеми… чёртов шут. Никто его не любил по-настоящему, ни единая душа, признававшая это ему в лицо. Так? Выходит, всему свету не слишком-то нужен президент студсовета какой-то школы или одноклассник, у которого можно списывать. Глаза наполнились ненавистью и Ацуши сжал руками горло. Он сидел на его груди, смотрел на него с презрением — то были его собственные глаза. Его руки сходились на шее сильнее. Самый правдивый ненавистник, самый жестокий обидчик — он сам. Никто так сильно над ним не издевался. В конечном итоге, никто не желал ему смерти так страстно и искренне. Точно не желал? Гвозди, подброшеные в сумку; клей, залитый в сменную обувь; несколько сожженных тетрадей. Вся жизнь, как сплошная школьная травля — такая же безвкусица. Ацуши отпустил себя, а ладони его крепко сжали плечи. Много было обидчиков, каждый год новые лица. Почему, всё-таки, они делали это? Ацуши всё думал, а такая уж он удобная жертва? Это не так. За всю жизнь он никогда не прощал, не терпел. Посильные меры принимались сразу, стоило ему пострадать. Сейчас он страдает, завтра он запросто может прийти и уничтожить личное дело Дазая Осаму. Закрыть ему дорогу в будущее некоторыми манипуляциями.       Так по-детски драматично. В конечном счёте, лучше или хуже не станет. «Но» нашлось. Что же шло после этого «но» Ацуши не понимает. Чуть больше года назад. Накаджима долгое время был заместителем президента студсовета. Тогдашний президент — красивый и высокий старшеклассник из зажиточной семьи, Хирецуно Нансаму. Вот только парень этот, мягко говоря, безответственный и наглый, а грубо Ацуши в то время почти не разговаривал. Всю работу за Хирецуно приходилось делать заместителю, а сам студсовет тогда состоял на процентов пятьдесят из дружков-подхалимов этого «золотого» президента. Ацуши бы и не жаловался, если бы…  — Ты дерьмово работаешь. Эта стерва Акутагава опять отчитала меня, — процедил Хирецуно сквозь зубы и схватил Накаджиму за волосы. Прямо в комнате студсовета, при посторонних. Прижав заместителя лицом у столу, Нансаму вдруг усмехнулся.  — Возомнил себя бессмертным? Ацуши молчал, сдерживая внутри эмоции. Ему нужны были все силы, чтобы выдохнуть это:  — Пошёл ты. В тот день пришлось попрощаться с новым пеналом и свежими тетрадями, которые уже начали наполняться аккуратными конспектами. Самая обычная животная жестокость, наполненная стадным чувством. Хирецуно взял канцелярский нож, смотря на сидящего у своей пыльной школьной сумки Ацуши. Сегодня они поймали его у парка, вечером, после дополнительных занятий.  — Как же меня бесит его рожа, такая уродливая, — поделился один из парней, пнув Ацуши в лицо пыль. Заместитель, молча, закрылся руками. В ту же секунду парень, что сказал это оскорбление, получил по лицу от самого Нансаму.  — Какого хуя, чувак?! — вскрикнул хулиган. — Хуйню в моём присутствии не неси, — холодно выдал нападавший. Лицо Ацуши грубо стиснули в руке. Хирецуно ухмыльнулся, рассматривая его.  — По сравнению с тобой, — низко говорил Нансаму, смотря в пустые глаза заместителя, — все они — помойные крысы. Ацуши промолчал. Он видел во второй руке своего мучителя маленький нож для бумаги, потому сейчас следовало молчать. Плечи дрожали от страха, но в глазах всё сияла та темнота, в которой проще простого заблудиться.  — Разве я не прав? Ты ведь добрый, красивый. Разве можно быть таким на самом деле? Таких, мой маленький, не существует. Хирецуно схватил Накаджиму за шею, прижал к земле, задрал рубашку на животе, чтобы в итоге несколько раз полоснуть по нему лезвием. На этом юношу оставили. Ацуши не ломался от подобного. Он знал, что делать, потому не было смысла роптать на свою участь. Один за другим обидчики вылетали из школы, по самым разным причинам. Накаджима имел влияние, умел использовать чужие бреши в репутации, чтобы разбить эту брешь к чертями собачьим. Ему даже врать почти не приходилось — эти парни сами выбрали себе эту кривую дорожку и не посчастливилось им встретить на ней его. Остался лишь Хирецуно. Если Ацуши где-то ошибётся, то сам же пойдёт в расход. О том времени вспоминалось, как обо всём, что стремишься поскорее пережить, — смутно. Но было тогда и то, что можно назвать положительным и даже запоминающимся: отношения с Наоки, наконец, начали походить на нечто похожее на семейные. Хотя, откуда Ацуши знать, как общаются настоящие отцы со своими сыновьями?  — Что это? — спокойно спросил Уемура, указывая палочками на избитое лицо приёмного сына. На кухне приятно пахло — ужин сегодня получился отличным. Юноша хорошо постарался, потому что продуктов было так много, что невольно хотелось использовать в готовке их все. Просто думать об этом и спокойно улыбаться нравится Ацуши больше, чем объяснять отчиму свои жизненные обстоятельства.  — Обрабатывал? — вздохнул мужчина. Ацуши покачал головой.  — Умеешь это делать? Снова отрицательный жест. Наоки опустил палочки и поднялся, взяв парнишку под локоть. Рука его казалась довольно лёгкой. Аптечка была в комнате Уемуры, поэтому, сидя в его «деловом» бардаке, Ацуши некомфортно ёжился. Сев перед школьником на пол, Уемура открыл старенькую коробку из-под обуви — она пригодилась для использования в качестве аптечки.  — Перекись, чтобы обеззаразить. Потом используй вот эту мазь, — он показывал всё, что называл, — для ушибов и синяков используй вот это, хорошо втирая. Снимай эти пластыри — они, сами по себе, бесполезные. Ацуши слушался лишь потому, что ему было действительно очень больно из-за ран. Наоки поможет.  — Голова не болит? Юноша кивнул.  — Твой врач говорил, что по плану в этом месяце тебе приходить не нужно…  — Школьный врач сказала мне, что сотрясения нет, — тихо произнес Накаджима. Наоки молча продолжил заниматься царапинами.  — Ты так и не сказал, кто оцарапал тебе живот.  — Я сам могу справиться, — нахмурился мальчик.  — Скажи это органам опеки. Нагрянут нежданно-негаданно, что мне им сказать? То, что я не могу защитить ребёнка от школьных хулиганов? Они решат, что это я с тобой так обращаюсь.  — Ну, ты выглядишь, как наёмный убийца, так что это в любом случае произойдет, — улыбнулся мальчик. Уемура вздохнул, опуская голову.  — Тогда хотя бы пользуйся тем, что я так выгляжу. После нескольких минут молчания, Ацуши произнёс:  — Я собираюсь стать президентом студсовета. И показать школе истинное лицо нынешнего президента. Это все мои планы на ближайшее будущее. Отчим на это кивнул, хотя не понимал, зачем вообще кому-то сдалось работать в студсовете, нагружая и без того тяжёлый график обучения и общественной жизни. Но у Ацуши такие интересы. По будням Накаджима много времени проводил наедине с Хирецуно. Когда тот занят делами, хоть это и происходит редко, с ним вполне можно уживаться. Как с мебелью.  — Хирецуно-семпай, — позвал заместитель. Названный даже вздрогнул от такого обращения, когда они наедине. Улыбнувшись, он поднял глаза на парнишку и с интересом на него посмотрел.  — Я вам нравлюсь? — спокойным и дружелюбным тоном спросил Ацуши, тонко улыбаясь с абсолютно пустыми глазами.  — Конечно. Что это ты задумал, м? — Нансаму протянул ладонь, понижая тон голоса, пока она приближалась к чужому лицу.  — А что вам нравится? Когда мне больно? Когда я зол? — продолжал Ацуши.  — Всё. Всё сразу.  — Надо же. Кто-то делал вам больно так же, как и мне? Может, ваш отец? Ладонь Хирецуно сжалась в серебристых волосах, он поднялся и чуть потянул голову юноши вверх, хотя тот не вставал.  — Вы самоутверждаетесь за мой счёт, потому что он каждый день унижает вас. Как он это делает? Может, мне рассказать? Нансаму шумно сглотнул, теперь крепко сжимая шею Накаджимы.  — Замолчи, — прошипел старшеклассник.  — Он всё время недоволен, как бы сильно вы ни старались. Поэтому вы прекратили стараться, ведь вы слабы и сломлены. Вы зависете от мнения тех, с кем дружите, потому что только от них вы слышите что-то хорошее в свой адрес, — голос стал хриплым. Хирецуно повалил на пол своего заместителя, нависая и продолжая сжимать тонкую шею. Его глаза словно затянуло пеленой, так он был зол. Ацуши чувствовал, словно его голова сейчас взорвется. Казалось, что шея вот-вот сломается, а страх заставлял слёзы течь из глаз. Именно сейчас, в эти секунды, он больше не мог сообразить чего-то более острого, но оно и не требовалось. С ним Хирецуно теряет контроль. Не важно, по какой причине, не важно, как далеко он зайдёт сейчас. Дверь в кабинет студсовета распахнулась, а на пороге стояла сама директриса. Из-за её спины робко выглянул Джуничиро, тут же испуганно ахнув. Взгляд Киоко в тот момент был просто ледяным, но Ацуши не смог его увидеть, так как потерял сознание ещё секунды две назад. Его привели в чувство очень скоро. Так же скоро приехали Уемура и отец Нансаму. Хирецуно младший никогда не скажет при отце то, чем Ацуши его спровоцировал. Считая себя абсолютно невиновным, он вдвойне ближе к сердцу принимал всё, что ему говорили в кабинете директора. Киоко приняла решение исключить Нансаму, назвав ситуацию «последней каплей». Таким образом… Ацуши победил. Вся школа обсуждала то, что случилось между этими двумя. Существовало несколько версий, среди которых наиболее популярной стала та, за которую Накаджиму прозвали «шлюшкой». Пожалуй, этого стоило ожидать от подростков. Издевательства не прекратились, но всё это было не так буквально, как прежде. Ацуши всегда был уверен, что всё можно пережить. Настоящее время. Комната была заперта изнутри. Усталыми и воспалёнными глазами смотрел Ацуши в экран ноутбука. Так как писать новые эссе и доклады юноша был не в состоянии, он занимался переводом своих прошлых работ на английский, для второго аккаунта. Он продавал эти работы студентам, нередко писал на заказ. Статьи в обычном блоге были ужасно сырыми и неоправданно тоскливыми. Мальчик просто стремился забыться, уйти от мыслей, но, чем труднее было писать осмысленный текст, тем тяжелее становилось сдерживать слёзы. Закрывшись здесь, игнорируя голод, Ацуши ощущал себя единственным в этом огромном мире. Эта ужасающая пустота давила и сжимала грудь, ничто уже не казалось желаемым и действительным. Крайней точкой в рефлексии стало осознание того, что буквально лежало на поверхности. Ацуши влюбился в Дазая Осаму. Ему нравилось слышать его; нравилось то, как мягко он порой с ним обращался. Всё смешалось в кучу. Раздражало, выводило и, при этом, сводило к нулю все попытки разума восстановиться. Ненависть к себе побудила юношу уничтожать всё, что попадалось под руку. Ацуши сорвал со стен плакаты, выворачивал каждую полку, каждый ящик. Упав на пол у открытой дверцы шкафа, Ацуши вцепился ослабевшими от голода руками в грязные волосы. В тот момент, когда под руку попались ножницы, он мог навредить себе, но, словно прийдя в сознание на мгновение, вместил всю злобу на собственных волосах. Он сделал так, чтобы отражение в зеркале ещё больше походило на то, каким он себя ощущает — грязным, ничтожным оборванцем с манией величия. Ни единого положительного качества — нет. Ни одной причины… быть дальше. Ацуши замер, выпустив ножницы из рук. Он, качаясь, поднялся и, впервые за три дня, вышел из комнаты, чтобы пойти в кладовую.