Неожиданностей 10, а дней - 5

      — Живоглот, будь так любезен, слезь со стола, — наглец и усом не шевельнул на просьбу хозяйки.       Так сложилось, что когда Гермиона работала, фамильяр мог прийти и беспрепятственно разлечься на письменном столе, мерно посапывая. Это даже в какой-то степени успокаивало и создавало ауру уюта. Но когда эта мохнатая задница лежала на столе и загораживала своим хвостом, который она замучилась убирать, эссе второкурсников, это весьма и весьма раздражало.       — Иногда ты бываешь невыносимым врединой, — кот медленно повернул голову, и с ехидной улыбочкой, если так можно сказать про выражение мордочки кота, посмотрел на свою хозяйку.       — Да, да, да, — девушка закатила глаза. — В разных областях, но мы оба невыносимы, согласна, — кот удовлетворённо смежил веки.       — Я не шучу, Глот. Или успокаивайся или иди на кресло, — кот снова махнул хвостом и календарь, стоящий неподалёку, упал.       Метнув немного молний, что вспыхивали в глазах, на кота, она подняла календарь, снова перевернув на март, и с детским удивлением, которым традиционно сопровождается созерцание первого снега или, например, радуги, отметила, что месяц близится к концу.       — Март на исходе… — проговорила она то ли для кота, то ли для себя, уставившись на календарную страничку.       Подобные мелочи, которые неосознанно обделяешь вниманием, будучи погружённой в рутину, выбивали из колеи, когда сознание ненадолго возвращалось. Так странно смотреть на часы, когда не опаздываешь, на дни недели, когда замечаешь их не только в работах студентов, на доске или документах. Отработанное действие имеет свойство встряхивать, когда делаешь его не «на автомате».       Позабыв напомнить Живоглоту о его невоспитанности, Гермиона вернулась к проверке. Полукнизл страдальчески вздохнул и мотнул хвостом ещё раз.       — Глотик, будь хорошим мальчиком, не отвлекай меня, пожалуйста, — пробубнила она, даже не посмотрев на свою рыжую помеху.       Живоглот с радостью был бы «хорошим мальчиком», если бы его не вынуждала невнимательность хозяйки периодически делать обратное. Да-да. Даже всезнайки могут где-то недоглядеть. По этой причине, он как раз таки и мотал хвостом около получаса, не щадя лап и усов.       Когда терпение Гермионы должно было подойти к концу, кот ожидал, что его превратят в свечку для канделябра, чтобы исключить помехи и создать дополнительный источник света, однако девушка всего-навсего вздохнула, положила последнее проверенное эссе в стопку и подошла к стеллажу, забитому сверху донизу книгами. Выбрала фолиант по трансфигурации, не без боя отвоевав его из тесных объятий библиотеки, и ушла вглубь комнаты, где устроилась в кресле у камина.       Глот прекрасно знал — если хозяйка идёт читать — всё. Развешивай белый флаг. Тут не поможет парад драконов за окном, нечего и говорить о своих скромных попытках.       Но упёртости полукнизлу, как и его профессору, было не занимать — тщетность подстёгивала продолжать, в конце концов, он кот или не кот?       Он бросил взгляд на пока ещё равнодушную Гермиону, возведя очи горе, взял календарь в зубы и стал лупить им по стене, пытаясь издавать нечто похожее на агрессивное шипение.       Камнем преткновения в определении поведения Живоглота был вопрос: «Он пакостит или намекает?» Но, что уж наговаривать на кота, почти что каждый раз, когда происходил акт праведного вандализма, тому находилось логичное объяснение. И чем страннее кот себя вёл, тем важнее было то, о чём он хотел донести. Хотя иногда Гермиона, конечно, жалела, что её пушистый друг не умеет говорить, а пользуясь подручными, вернее подлапными, средствами — пакостит во благо.       Подойдя к столу с книгой в руках, Гермиона поинтересовалась:       — Полагаю, мне нужно разобраться — на что ты намекаешь, терроризируя календарь (и меня заодно), и только когда я пойму, ты дашь мне спокойно почитать? — уточнила девушка. Кот победно мяукнул.       — Вредина, — и снова торжествующий «мяф».       — Хорошо. Начнём, — Гермиона положила открытую книгу на стол, в надежде, что скоро вернётся к ней. — Это приходится на этот месяц, на его конец, верно? — кот мурлыкнул.       — День рождения на конец марта не приходится ни у кого. Никто не родился и, надеюсь, не умер. Книги в библиотеке, которые брала, продлила ещё на неделю, про контрольные на третьем курсе я помню, пергаменты по заклинаниям верну Флитвику на днях, праздников тоже нет, если не считать какой-нибудь «день спички». Кажется, я ничего не забыла, — Глот издал звук, похожий на ворчание чопорного деда, с нотками вредности. — Ладно, тогда вечером спрошу у Северуса, пусть это и не лучшая идея, но… вдруг действительно окажется что-то важное. Ты больше не будешь отвлекать меня? — изобразив снисходительность, кот фыркнул, а Гермиона вновь устроившись в кресле, скользнула взглядом по пожелтевшим страницам.       Переполошившись, Живоглот со всех лап помчался в чулан. Он не мог допустить, чтобы хозяйка пошла с этим вопросом к своему угрюмому самцу, потому что он, гад всезнающий, разумеется, ответит, хозяйка начнёт себя корить за забывчивость, а Живоглоту, как всегда, придётся её успокаивать. Поэтому-то он и тащил в зубах прошлогодний календарь, перевёрнутый на март.       Пока он, шурша, медленно, но верно подбирался к креслу, профессор взглянула на неугомонное животное, которое вообще-то обещало не мешать. Настырный котище.       Запрыгнув на колени, Глот аккуратно опустил календарь на фолиант, памятуя о бережном отношении хозяйки ко всему печатному и рукописному. Гриффиндорка тем временем напрягала память — было очевидно, что в марте прошлого года случилось что-то, что имело вес в настоящем, вот только что же это было?       Когда среди мыслей о том, что «Пора учить Глота говорить», и «В волшебном мире нет ничего невозможного», вдруг промелькнула та, от озвучивания которой полукнизл довольно зажмурился, предвкушая угощение в знак благодарности, по подземелью пронёсся звук, будто кто-то очень забывчивый хорошенько шлёпнул себя по лбу.       «В конце марта я переехала к Северусу. Следовательно, живём мы вместе год…»