солнце вышло покурить

      У Северуса осунувшееся лицо, опухшие глаза и сжатые в тонкую полосу обветренные губы. Ремус замечает мимолетно, молча протягивая старому приятелю бутыль огневиски.       — Только алкоголики пьют в одиночестве, — замечает сварливо Ремус под вопросительный взгляд Снейпа. Тот хмыкает и делает шаг, впуская в скромный дом Коукворта, куда на памяти Ремуса вечно рвался Джеймс.       Джеймс. Живот скрутило, сердце пропустило удар, и Ремус устремил взгляд в потолок, шумно выдыхая. Не оправится. Не сможет. Не после того, как потерял единственных, кто видел в нем не чудовище, человека.       — Гостей не ждал, — бросает Северус, падая в потертое кресло у камина. Позади — полки, до отказа набитые древними талмудами, рядом — брат-близнец Северусовой мебели. Ремус усаживается, благодарно принимает левитированный бокал и делает глоток обжигающего пойла в глупой надежде хоть на один вечер забыть и забыться.       — Сириусу вынесли приговор, — зачем-то говорит и так ясный по Ежедневному Пророку факт Ремус. Северус втягивает затхлый воздух со свистом, жмурится, выдыхает. Ремус стискивает кулаки. Сердце дробится методично, осыпаясь пеплом в районе ребер, глаза жжет, а металлический вкус от прокушенной нижней губы заставляет скривиться.       С Северусом приятно молчать. Пожалуй, их взаимодействие в школе всегда сводилось к обоюдному молчанию, наслаждению благословенной тишиной, которой, увы с Сириусом и Джеймсом найти не удавалось. Помнится, Ремус не мог выйти даже в туалет, как эти двое уже претворяли в жизнь бредовую идею их безбашенных голов.       И как после всего...       — Не верю, что это он, — сипло говорит Северус, наливая полный стакан. — Блэк меня, конечно, раздражает, но...       — Мы все верим в то, во что хотим верить, — вздыхает тяжело Ремус, повторяя слова Дамблдора. Северус кивает, принимает и смолкает вновь. Ремус вспоминает, как Поттер затихал у Снейпа на коленях в Выручай-комнате, где они собирались скопом и беззаботно друг с другом переругивались. Ремус помнит, как Снейп недовольно сопел, не делая попыток вырваться из медвежьих объятий, пока Поттер удобно устраивал его голову себе на плечо.       Ещё Ремус помнит смешливые голубые глаза, вечно искусанные губы и с утра торчащие одуванчиком смоляные патлы. Ещё Ремус помнит мозолистые от метлы пальцы на своей коже, алеющие засосы и терпкий аромат, пропитавший всю одежду. Ещё Ремус помнит обилие кожаных курток, перепалки о месте в шкафу и заливистый, лающий смех, сердце от которого делало кульбит и взлетало в небеса.       Ремус помнит. Лучше б не помнил. Лучше б Белла его запытала круциатусом до беспамятства и оставила в Мунго. Лучше б его, не Лонгботтомов. Не солнечных Алису и Фрэнка, всегда таких счастливых, мягких и понимающих. Не Алису и Фрэнка, храбрых родителей оставшегося сиротой Невилла.       — Хочу, чтобы это все был страшный сон, — бормочет Северус. — Хочу проснуться в Хогвартсе от храпа и оставить все как есть.       — А я хочу, — вздыхает Ремус, пустым взглядом смотря на лижущие дерево языки пламени. — Хочу, чтобы Сириус оказался невиновен. Хочу, чтобы вы с Сохатым воспитывали Гарри, а Лили попытала счастье с Цисси. Хочу хотя бы раз увидеть Гарри.       Голос на последней фразе срывается на шепот, Северус добивает вторую порцию залпом, откидывает на спинку голову. Молчит. Ремус думает, зря все это затеял, как пить дать зря. Ремус думает, нельзя говорить о Гарри, нельзя думать о ребенке, чью жизнь их ошибки так бездарно испортили. Ремус думает, Северус стал бы хорошим отцом — строгим, но справедливым.       Ремус думает, они могли бы вот так сидеть и ворчать на мужей, пока те баловали бы Драко и Гарри, рассказывали перед Хогвартсом о пестиках и пчелках и как идиоты бежали за экспрессом, пока тот не исчезнет в горизонте. Счастливые мечты, безжалостно разбитые о реальность, где есть погибший урод со змеиным лицом и туча поломанных жизней ещё совсем детей. Он выпустился из Хогвартса четыре года назад, а кажется, прошла вся жизнь.       — Альбус зовёт работать в Хогвартсе, — говорит Северус, смотря помутневшими черными глазами. — Думаю согласиться.       — Правильно сделаешь, — кивает Ремус, искренне желая Снейпу найти себя хоть где-то. Искренне желая хоть кому-то из них построить свою жизнь заново. — Ты только не забывай меня, хорошо? А-то прописался уже в мэноре у Малфоев, а мы ни сном, ни духом о крестинах Драко.       — Драко славный, — на угловатом лице рисуется подобие улыбки. — Избалованным вырастет с таким отцом, но Цисси молодец, не даёт спуска.       Ремус кивает. Цисси молодец, Цисси справится, Цисси сильная. Ремусу бы хотелось хоть немного того стержня, что Цисси взрастила с малых лет.       Ремус помнит Цисси с чуть капризно выпяченной губой выклянчивающую у Сириуса танец. Ремус помнит мягкую улыбку Цисси, ее колокольчиками переливчатый смех и гордо надетый на рыжую голову венок из одуванчиков. Ремус только надеется, что Люциус не даст жене сломаться.       Ремусу впрямь остаётся лишь надеяться.       — Ты тоже заглядывай в Хогвартс, — просит неожиданно Северус. — Боюсь, я не слишком приспособлен учить.       Ремус лишь посмеивается. Даёт, конечно даёт, пустое обещание, сам думая податься в деревню оборотней. Там учителя нужнее. Там он хоть будет чувствовать себя не так дурно, бродя по улицам Лондона с воспоминаниями на пару. Теперь это все, что у них есть, — воспоминания о днях, когда они могли позволить себе быть счастливыми.       — Знаешь, никогда не мог понять, почему Альбус так и не уничтожил ту клятву на крови, — замечает Ремус, вспоминая директорские откровения в тщетной попытке утешить обоих. Северус вскидывает заинтересовано бровь. Ремус фыркает. — Теперь, кажется понял.       На обветренных губах усмешка, щеки все ещё впалые, а лицо болезненно бледно. Но они выберутся, справятся со всем. Ради тех, кого больше нет, попытаются.       Иначе Гарри останется совсем один.