Секрет

Дождь шёл уже второй час. Крупные частые капли барабанили по железной крыше ангара, вызывая стойкое желание убраться отсюда в более тихое место или хотя бы поплотнее заткнуть уши, чтобы не слышать в навязчивом стуке завуалированного упрёка. Сэм зябко передёрнула плечами. В ангаре было холодно и сыро, а на ней — лишь тонкая футболка, и никто из сидящих в отдалении парней не предложил ей ни куртки, ни потёртого пледа, бесформенной кучей лежащего на странного вида мешках. Даже Тим, а ведь она вроде как его девушка. Крышу над головой дал, и на том спасибо, иначе ночевать в парке пришлось бы или в доках, где простым спасибо точно не отделаешься. Так что сидите, мисс Драгнил, и радуйтесь, что хоть такое есть. «Мисс Драгнил». Сэм скривилась. Она уже пожалела, что согласилась на официальное удочерение и смену фамилии. Тогда, почти год назад, когда вернувшиеся из свадебного путешествия Люси и Нацу затеяли возню с документами, это казалось правильным: они же теперь одна семья! Даже её мнением поинтересовались: «Ты ведь уже большая, Сэм, можешь решать сама, и если захочешь оставить прежнюю фамилию, мы поймём». Она ещё, дурочка, так радовалась: у неё самые клёвые родители — современные, понимающие, любящие и совершенно не нудные. Ну и где это всё?! Первый звоночек прозвенел, когда она увидела, каким счастьем светилось лицо Нацу, когда он держал на руках новорожденную Нэнси. Как все охали над маленькими пальчиками, розовыми щёчками, карими глазками и прочей ванильной ерундой. Сэм тогда отмахнулась от нехорошего предчувствия, потому что тоже была рада сестрёнке. Но вскоре оно вернулось и стало расти, раздуваться, как воздушный шар, наполняясь вместо воздуха приправленными желчью обидой и завистью: вот так, ни за что, просто родившись в нужное время, Нэнси получила всё, а чем она, Сэм, хуже? Вместо любящей матери — сексуально озабоченная стерва, вечно занятая ба, строгий, отчуждённо-холодный дедушка и шарахающийся от неё при встрече отец. Последнее задевало сильнее всего. Никто не учил её кататься на велосипеде, не играл с ней на заднем дворе в баскетбол, не делал вместе школьные проекты, не приструнял распоясавшихся соседних мальчишек, кидающих ей вслед палки и обидные прозвища. Не помогал, не оберегал, не подставлял плечо, не решал за неё проблем. Не заложил в сознание уверенность, что он — её оплот и тихая гавань, в которой можно отдохнуть от любых жизненных бурь. Нацу, пусть и не сильно по возрасту подходил на роль её отца, смог заполнить этот пробел. Сэм с удивлением узнала, что внутренняя сила, опыт и мудрость, всё то, чем должен обладать настоящий отец, не зависят от прожитых лет, и с отчаянием давно не видевшего солнца ростка потянулась к нему. А потом родилась Нэнси, и вместе с завистью в сердце поселился страх: она не родная, а своих детей всегда любят больше приёмных! Вот и Нацу с Люси скоро начнут выделять Нэн. Может, Кэтти и Молли тоже что-нибудь перепадёт, они всё же маленькие, их принять легче, чем проблемного подростка. И она снова останется ни с чем. «А ты как думала? — подливал масла в огонь Тим, с которым Сэм однажды в приступе откровенности поделилась своими невесёлыми мыслями. — Что они с тобой носиться будут? Получишь аттестат, выпнут из дома, и живи, как хочешь, они себе новых наделают». И она будто с цепи сорвалась. Как маленький ребёнок, исследующий границы дозволенного, с каждым днём вела себя всё хуже, всем своим поведением спрашивая: «А такой вы меня любите? Такой я вам нужна?», чувствуя, что лишь сильнее запутывается: мучая родных, почти ненавидела себя и оттого третировала их ещё сильнее. И так по кругу. Пока однажды всё не разрешилось самым банальным образом: Сэм, проигнорировав просьбу Люси не задерживаться после школы и посидеть с сёстрами, специально вернулась под вечер, в ответ на вполне заслуженное наказание устроив истерику и выскочив в чём стояла на улицу. А через пару часов поняла, какую глупость совершила, но возвращаться домой было стыдно. Так она и оказалась в этом заброшенном лодочном ангаре, обжитом Тимом и его друзьями. Сэм, рвано вздохнув, посильнее обхватила себя руками. Ей хотелось домой. Повозиться с сестрёнками, зависнуть на кухне, готовя вместе с Нацу по новому рецепту, посекретничать с Люси. Пусть они не любят её так же сильно, как остальных, но они её семья. Они нужны ей. — Эй, там твой папаша явился, Тиму по ушам ездит, — грохнув дверью ангара, крикнул, обращаясь к ней, один из парней. Сэм удивлённо открыла рот. Что здесь делает доктор Редквин? Люси заставила его наконец-то вспомнить о своих обязанностях? — Иди, угомони его, — продолжал бухтеть парень. — А то на его вопли скоро все копы притащатся. Сэм нехотя поднялась. С Редквиком она никуда не пойдёт, что бы тот не сказал — уж кто-кто, а этот холёный докторишка точно не имеет права ей указывать. Но на улице стоял Нацу. Даже в тусклом свете единственного фонаря было заметно, какой у него усталый вид. Немудрено — двое суток волнений и поисков. Люси наверняка ещё хуже, с её-то способностью всё принимать чересчур близко к сердцу. А Кэтти, дедушка Игнил? Да и все остальные… Сэм захотелось как следует треснуть себя, но она лишь поджала губы, готовая защищаться от любых нападок. — В машину! Живо! — зло цыкнул на неё Нацу и, шагнув почти вплотную к Тиму, ткнул его пальцем в грудь. — А ты! Если подойдёшь к моей дочери ближе, чем на сто метров, я переломаю тебе ноги, и у меня найдётся с десяток свидетелей, которые подтвердят, что ты просто очень неудачно упал. — Да нужна она мне! — сплюнул в сторону Тим, едва ли не бегом скрываясь в ангаре. — Я сказал тебе сесть в машину! — схватив за плечо, потянул её в нужном направлении Нацу. — Я уже взрослая и могу сама решать, что мне делать! — попыталась вырваться из жёсткой хватки Сэм: упрямство взяло верх над здравым смыслом и шевельнувшимся было внутри раскаянием. — Взрослая? — с обидным сарказмом переспросил Нацу. — И в чём же заключается твоя взрослость? В том, чтобы наплевательски относиться к учёбе? Грубить матери? Убегать из дома? Якшаться с наркоманами? — Они не наркоманы! — Да от них за километр травкой несёт! Желаешь к ним присоединиться и испортить себе жизнь? Не в мою смену, детка. С завтрашнего дня ты наказана: лишаешься на неделю карманных денег и будешь сидеть под домашним арестом до тех пор, пока не докажешь, что действительно стала взрослой. — Это не тебе решать, — мгновенно окрысилась Сэм. — Ты мне не отец! — Ошибаешься, — больно сжав её плечи, прошипел Нацу, постепенно повышая голос. — Я твой отец, опережая возможные вопросы — с той минуты, как впервые переступил порог вашего дома. И то, что я не участвовал в твоём зачатии, не имеет никакого значения. Я забочусь о тебе, кормлю, учу, воспитываю, хвалю и ругаю, не сплю ночами, бегаю по всему городу, разыскивая, готов глотки перегрызть тем, кто тебя обидит. Так будет до тех пор, пока я живу. И мне плевать, что говорят по этому поводу генетическая экспертиза, твои друзья, учителя, наши соседи и даже ты сама. Потому что я! Твой! Отец! Последние слова он уже кричал и вдруг, будто подавившись воздухом, резко замолчал, тяжело дыша. Сэм, испуганно сжавшись, смотрела на него широко открытыми глазами: в какой-то момент ей показалось, что Нацу её ударит. Она знала, что родители будут злиться на неё, но чтобы настолько… — Прости, детка, я не должен был на тебя кричать. Нацу, отступив на шаг, взъерошил пятернёй волосы, отчего они, до этого висевшие мокрыми сосульками, теперь топорщились, как колючки у дикобраза. — Мы с мамой так волновались… Двое суток не знали, где ты, что с тобой. Сэм обожгло пониманием: Нацу действительно сердится, но не на неё. На себя. За то, что не справился, не понял, не помог — и ещё тысячу всяких «не», в которых он совсем не виноват и которых можно было бы избежать, будь она хоть чуточку откровенней с ними, как раньше. Так зачем продолжать мучить себя и родных? — Отвези меня домой, пожалуйста, — негромко попросила она. — Конечно, — засуетился Нацу. Отвёл к машине, осторожно обняв за плечи, закутал в свою куртку, нагретую изнутри и вкусно пахнущую его любимым одеколоном, сам пристегнул ремень безопасности, включив на полную печку в салоне. Обсохнуть Сэм, конечно, не успела — пока они выясняли отношения, оба промокли насквозь, но хоть немного согрелась. Однако на крыльце её снова затрясло, теперь уже от нервов: как она посмотрит Люси в глаза после всего, что наговорила и сотворила за последние месяцы? За такое не только под домашний арест сажать надо. — Смелее, — подбодрил Нацу. Стало немного легче. Дав себе ещё пару мгновений, Сэм с бешено бьющимся сердцем переступила порог и тут же оказалась в крепких объятиях. Люси не позволила ей и слова сказать: торопливо ощупав со всех сторон, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, отправила наверх, наказав принять душ и лечь в постель, пообещав принести горячий чай. Сэм послушно шагнула к лестнице, но на последней ступеньке обернулась, уже зная, что увидит: Люси еле слышно всхлипывала, уткнувшись Нацу в грудь, а тот гладил её по голове, безостановочно шепча: «Она дома, родная, дома, это главное. Мы справимся». — Прости меня, — пригубив обещанный чай, шмыгнула носом Саманта. Она знала, что завтра серьёзного разговора ей не избежать (как, впрочем, и наказания, о котором, как ни странно, думалось легко — заслужила), но главное хотела сказать сейчас. — Я отвратительно себя вела, и мне жаль, что я тебя разочаровала. — Нет, Сэм, не разочаровала, — устало улыбнулась Люси. — Просто не делай так больше, пожалуйста. Мы всегда всё можем обсудить и решить. А теперь отдыхай. Она уже подошла к двери, когда Саманта, набравшись смелости, всё же окликнула её: — Мам… — Да, детка? — Я люблю тебя. И… папу тоже. Скажешь ему? Люси, стоящая на пороге, лукаво улыбнулась и, заглянув за дверь, погрозила кому-то пальцем. В проёме тут же показалось смущённо-довольное лицо Нацу. — И мы тебя любим, Сэм, — кивнул он. — Спокойной ночи. Сэм, подавив смешок, нырнула под одеяло и закрыла глаза. Вот теперь она по-настоящему дома.