***
Реджина все еще голая под халатом. Наверное поэтому Эмма чувствует себя не в своей тарелке, что понятно лишь по одному взгляду на девушку: она пытается не смотреть на Реджину, дрыгает ногой и постоянно меняет позу. — Расскажешь? — спокойно спрашивает Реджина. Холод в ее глазах слишком правдоподобный для того, чтобы быть правдой. Эмма всматривается в глаза напротив и по ее выражению лица можно прочитать слишком много и ничего одновременно. Реджина поясняет: — Как ты здесь оказалась, расскажешь? Эмма кивает. И рассказывает. О том, как она играла в Монополию с Генри, как тот проиграл, а потом взял реванш. На этом моменте Реджина гордо улыбается за сына, но Эмма продолжает, так что совсем скоро эта улыбка блекнет. Она рассказывает о том, как уложила сына спать, как сама еще некоторое время посидела перед телевизором, а затем пошла к дому на Миффлин-Стрит. — Зачем? Эмма пожимает плечами. — Кажется, это было что-то важное, если я сорвалась из своего дома и пошла прямиком к тебе. Реджина улыбается. видно, что эта улыбка дается ей с трудом. — Мы уже на ты? — спрашивает она, наклоняя голову на бок и закидывая ногу на ногу. Эмма смущается и, качнув головой, бормочет: — Да, почему-то у меня такое чувство, что мы с тобой очень давно знакомы. И я, вроде как, доверяю тебе… — Эмма треплет свои волосы правой рукой, и Реджина не может не наблюдать за тем, как золотистые пряди рассыпаются по ее плечам. — Вообще, эм, мы правда были близки? Реджина рассеяно кивает. — А почему я не помню этого? Реджина сравнивает всю эту ситуацию с дешевым фантастическим сериалом. Или книгой, где один герой постоянно лажает, а второму герою постоянно приходится все это расхлебывать. Занимательно, но и первый и второй герой — Реджина. Она смотрит на Эмму непозволительно долго. Эмма дергается к ней, и тогда Реджина понимает, что по ее щекам текут слезы. Она поспешно вытирает их, отворачиваясь от Эммы. — Прости, эм, я не хотела тебя задеть, — Эмма заламывает руки и кажется виноватой. Реджина пробует хохотнуть, но вместо этого всхлипывает — это она виновата, не Эмма, боже, совершенно не Эмма. — Реджина… Реджина вскидывает голову. Вглядывается в лицо Эммы. Внутри нее в который раз что-то с треском обрывается, а затем начинает парить, так легко и непринужденно. — Я не называла тебе своего имени, — осторожным шепотом говорит она. — Не называла ведь. Эмма пожимает плечами и хмурится. — Да, эм, просто я как-то на автомате. Прости. — Это мне стоит извиняться, — качает головой Реджина, а затем встает с мягкого и удобного кресла, чтобы сесть на пол прямо перед Эммой. — Я хочу тебе кое-что рассказать. Эмма отодвигается на кресле, пораженная тем, что Реджина делает. Но та не обращает внимание на Свон, вместо этого осторожно протягивает ей обе руки ладонями вверх. Эмма моргает. А затем осторожно кладет свои холодные руки на Реджинины. — Это из-за меня ты потеряла память, — признание дается ей неожиданно легко. Реджина набирает в грудь побольше воздуха и продолжает. — Есть некоторое предание у нас, в Зачарованном лесу. Было, по крайней мере. Oblitus amoris. Это значит, что у истинной любви есть еще кое-что. Эмма вздергивает брови, смотря на Реджины сверху вниз. Миллс поднимает голову, а затем, слегка покачивая, кладет ее на колени Эммы. Она думает, что Эмма оттолкнет ее, но этого не происходит. Это совершенно не похоже на первую потерю памяти у Эммы, значит, память предыдущих встреч все же где-то сохранилась. Сохранилась и не дает Эмме оттолкнуть Реджину от себя. — Истинная любовь? — Эмма хмурится, хотя Реджина и не видит этого. — Типа, как у Мэри-Маргарет с Дэвидом? — Да. Так вот, — Реджина вздыхает. Страх поднимать взгляд сейчас, смотреть на Эмму в данный момент сковывает ее. — Если два человека истинно предназначенные, то им просто противопоказано спать с кем-то другим. Иначе же происходит амнезия у того партнера, который, как бы, не при чем. Руки Эммы напрягаются. Реджина затылком чувствует на себе ее тяжелый взгляд, но головы так и не поднимает — боится. — Значит, — Эмма громко сглатывает. — Мы… — Да. Рука Эммы ложится на пушистые волосы Реджины. Та жмурится, то ли от страха от того, что Эмма может ее ударить, то ли в попытке сдержать слезы. Она вся сжимается от бессилия, но вместо этого Эмма начинает мягко поглаживать ее по голове. Реджина резко открывает глаза, не веря в происходящее. — Наверное, я любила тебя, ну, раньше, — Эмма издает неловкий смешок. — Когда помнила все. А сейчас осталось что-то, но это ведь глупо? любить тебя, основываясь только на остаточных чувствах себя прежней. Реджина зло усмехается и позволяет себе слабость — она обнимает Эмму за талию, осторожно, чтобы не спугнуть. Это настолько странно и необычно, что Реджина абсолютно не знает, что ей сейчас делать. Признание Эммы почему-то не удивляет ее. Совсем нет. Наоборот расставляет все точки над «и». И в который раз она чувствует вину. Признаться Эмме сейчас? Наверное, это будет глупо и совсем не вовремя. Но если не сейчас, то когда? Но у нее совершенно нет времени на то, чтобы раздумывать над такими очевидными вещами. Всего три слова, и все будет кончено.***
Кажется, она растеряла всю свою храбрость в ту самую ночь, когда осмелилась предать Эмму. Реджина не может сказать Эмме правду, не всю уж точно, поэтому неприятные чувства начинает глодать ее еще сильнее. Но приятные прикосновения немного прохладных пальцев слишком ей нравятся, чтобы от них отказываться. — Тебе не холодно? — спрашивает Эмма, вынуждая Реджину поднять взгляд на нее. — Ты давно уже на полу сидишь, да и одежды на тебе не так уж и много. Реджина смотрит на Эмму пару долгих мгновений, а потом усмехается. — Да, наверное, — но с места так и не встает. Эмма ее понимает, так что эту тему больше не касается, вместо этого перебирая смольные пряди и пропуская их через свои пальцы. — Почему ты все еще здесь? После того, что я тебе рассказала, ты должна посчитать меня сумасшедшей и бежать куда подальше. В ответ Эмма смеется. Реджина только сейчас понимает, как скучала по этому смеху и как сильно было желание услышать его вновь. — Может быть, я такая же сумасшедшая, как и ты, — говорит Эмма, мотая головой в такт известной только ей мелодии. — Я же тебе буквально призналась, что люблю тебя, хотя понятия не имею, кто ты. — Действительно, сумасшедшая. Эмма смеется снова, а Реджина улыбается и прижимается ближе. — Почему ты сразу же поверила мне? — спрашивает Реджина и выдыхает с каким-то облегчением. Один из вопросов, который мучает ее, наконец-то озвучен. — Я не знаю, просто… — Эмма замолкает, и рука ее прекращает движение. — Это странно, да. И я сама удивляюсь тому, как спокойно восприняла эту информацию. Реджина кивает насколько это вообще возможно в ее положении. Ответ хоть и размыт, но он все же является ответом, так что она принимает его. — Правда, — начинает Эмма, и Реджина вмиг напрягается. — Мне одно не понятно. Если ты знала, что мы истинные и все в таком духе, то почему переспала с кем-то другим? Вот оно. Реджина жмурится и прикусывает собственную губу. — Ты любишь его? — спрашивает Эмма снова. Сердце Реджины пускается вскачь и успокаиваться не собирается. Любит ли она Робина? Нет, это факт, но как объяснить это Эмме? Как объяснить, что Реджина, знавшая всю правду, снова поступила с ней так, но уже намеренно? Последнее дополнение режет не хуже острого ножа. Но Реджина лишь жмурится от извращенного удовольствия. Так тебе и надо, думается ей, когда она поднимает голову и встречается с ожидающим взглядом Эммы своим. — Нет, — отвечает она, а затем качает головой. — Нет. — Тогда почему? — Не знаю. — Не знаешь? Реджина сглатывает и сжимает руку Эммы крепче. — Это сложно. Просто так и не объяснишь. — Реджина, — рука Эммы снова начинает перебирать волосы Миллс. — Я память потеряла, а не разум. Не забывай об этом, пожалуйста. Реджина смущенно кивает. — Расскажешь? — Дело в том, что я долго время думала, что Робин — моя истинная любовь. Пыльца фей тоже иногда ошибается, но на тот момент я даже думать об этом не могла, так мне нравилась идея того, что у меня есть тот человек, которому я предначертана судьбой. Когда я узнала, что это Робин Гуд, меня сковывали смятение, грусть, надежда и слепая ярость, так как в глубине души я понимала, что Робин ненавидит таких как я. Ненавидит всем сердцем, и я не думала, что он обрадуется такой вот судьбе. Но когда все встало на свои места — мы начали сближаться, и в один прекрасный момент поняли, что любим друг друга. Ты сильно мне помогла, Эмма. Не только в принятии себя, но и в принятии своей сущности, своего прошлого, настоящего и будущего. И когда я поняла, что Робин, правда, моя истинная любовь, но только в прошлом — я была разбита. Нет, не подумай, что мне было противно от того, что ты та, кто мне предначертан. Просто это все было странно. Мэри-Маргарет, кажется, раскрыла мне глаза на определенные вещи, но… Реджина резко замолкает, снова сглатывая. Эмма ободряюще проводит рукой по ее плечу и что-то шепчет — Реджина не совсем уверена, что разбирает слова, но все равно улыбается в ответ и продолжает: — Я не могла принять это, хоть и знала, что эта та правда, за которую мне стоит держаться. Я напилась, можешь думать, что хочешь, но я напилась так, как никогда в жизни. И самое ужасное в этом, что мое сознание было при мне. Я отдавала отчет своим действиям, и когда я позвонила Робину, все, что я чувствовала, это дикое желание оказаться с кем-то так близко, насколько это вообще возможно. Кажется, Эмма понимает то, что хочет донести до нее Реджина. Она кивает в некоторых моментах, и Миллс готова поклясться, что рука в ее волосах напрягается каждый раз, когда она упоминает Робина. Реджина, честно, старается не радоваться данному факту, но все становится сразу на свои места, когда ее рассказ подходит к концу. — Это странно, — начинает Эмма, и Реджина смотрит на нее с любопытством. — Но кажется, что я ревную. Реджина не считает это странным. Пытается хоть как-то скрыть довольную улыбку от взгляда Эммы, но это у нее слабо получается. Приходится снова уткнуться в ее колени. — И что теперь? — спрашивает Эмма. По ее лицу сложно что-то прочитать, да и Реджина не сильно старается — ей и так становится слишком многое известно из того, что Эмма, которая помнит все, скрывала бы от нее за семью печатями, так что кощунством будет, если она попытается узнать еще больше. Реджина улыбается, чувствуя умиротворение рядом с Эммой и просто отвечает: — Я не знаю.***
Так Генри их и находит: Реджина все так же лежит головой на коленях Эммы, но теперь, к счастью второй, находится на диване, поджав под себя ноги. Эмма рассеяно гладит ее по волосам, иногда что-то тихо говоря, а Реджина в в ответ жмурится. И эта картина совершенно точно не то, что Генри ожидает увидеть. Он моргает часто-часто, а затем раскрывает рот. — Мамы? — зовет он, вытягивая шею и всматриваясь в лицо Реджины. — Все нормально? Эмма кажется удивленной. Реджина только сейчас понимает, что совершено забыла сказать Эмме, что они делят сына. Ее оплошность, черт. Она задирает голову так, чтобы лицо Эммы было ей видно, но поводов для опасений уже нет. Плечи Свон расслабляются, а сама она кажется в полном порядке. — Да, ребенок, все отлично, — а потом она чешет в затылке и неловко улыбается. — Я тут снова немного забыла твою маму, но, думаю, мы справляемся. Брови Генри взлетает вверх. — Ты… снова? — он смотрит на Эмму выпучив глаза, а когда та в ответ пожимает плечами, переводит взгляд на Реджину. — И ты снова? — Ребенок, — говорит Эмма с таким жирным намеком в голосе, что Генри тут же замолкает. — Справляемся. Генри кивает, все еще удивленный, изумленный и даже шокированный тем, что увидел. Но поделать он ничего не может, так что просто машет рукой и уходит в свою комнату. в принципе, он рад за то, что его матери нашли общий язык, хотя негодование за поступок Реджины все же имеет место быть. Но если Эмма ведет себя так непринужденно рядом с ней, то, наверное, все хорошо. — Все хорошо, — говорит он в трубку, и Мэри-Маргарет на том конце провода облегченно выдыхает. — Правда, она снова забыла маму, но они вроде справляются, — и прежде чем из динамиков раздастся обеспокоенный голос Снежки, он отключается и падает спиной на кровать. — Ладушки, вроде, все хорошо. Генри еще некоторое время сидит в своей комнате, листая книгу сказок, а потом, когда с первого этажа перестают доносится приглушенные голоса и все стихает, он встает и осторожно подходит к лестнице. В гостиной и правда тихо, что странно. Хотя, что может случиться с его мамами? Задайся он этим вопросом несколько месяцев назад, то ответ был бы весьма неприятным. Он тихо спускается вниз по лестнице, на самом деле, не зная, чего хочет увидеть в гостиной. Ему кажется, что после того, как обе его матери лежали на диване в обнимку, он больше ничему не удивится. Но как же он ошибался. — Мамы? — зовет он, а затем замирает этаким истуканом с выпученными глазами. — Мам? Эмма судорожно машет свободной рукой. Генри моргает. Реджина продолжает сжимать руку Эммы и тихо посапывать. Генри бы сказал, что это идиллия. Но это будет слишком странно. И непривычно. И, наверное, стоит себя ущипнуть, дабы убедиться, что это не сон. — Ай, — шипит он, смотря на красный след на своем запястье, а затем поднимает взгляд на Эмму и наклоняет голову набок. — Она уснула? Эмма кивает, рассеяно поглаживая Реджину по голове и, наверное, совершенно не понимает, что ей сейчас делать. Генри читает в серо-зеленых глазах что-то вроде крика о помощи и просто пожимает плечами в ответ. — Она плохо спит в последнее время, — говорит он, а затем улыбается. — Надеюсь, она отдохнет хотя бы немного. Эмме хочется спросить, почему же у Реджины возникли проблемы со сном, но Генри ее опережает: — Она была так сильно погружена в поиск лекарства для тебя, что вливала в себя несколько литров кофе, а когда и это перестало работать — в расход пошли уже и зелья. Я не знаю, что бы случилось, продолжи она заниматься саморазрушением и дальше, но это совершенно точно не помогло бы ни тебе, ни ей. Генри еще несколько мгновений топчется на месте, а затем пихает руки в карманы. — Мне пора, домашки много задали, так что, вот. Следи за ней. Эмма заторможено кивает. Следить за… Реджиной? Она опускает взгляд на спокойное и лишенное привычной хмурости лицо, а затем беззвучно усмехается. Следить, конечно же. Поднять Реджину — легко. Эмма раз сто проговаривает это у себя в голове, когда осторожно поднимается с Реджиной на руках по лестнице. Нет, правда же, легко. Возникает вопрос, а употребляла ли она в последние дни что-то кроме кофе и воды. Уложив Реджину на её кровать как можно более аккуратнее, Эмма остается в ее спальне. Это кощунство — возможно. Но смотреть на то, как вроде незнакомая, но такая близкая ей женщина спит в собственной спальне, как она слегка морщится во сне и как сжимает руки — нечто интимное и нечто такое, что Эмма не может себе позволить пропустить. Заперевшись в собственном сознании, Эмма пытается распутать клубок мыслей, что только и делает, что путается больше. Она не сразу замечает, что прошло уже довольно много времени, так что когда поворачивается к Реджине — видит, как та повернулась к ней спиной. — Что же это такое, — говорит она так тихо, что даже ветер за окном перекрывает ее голос. — Я должна тебя ненавидеть, должна ведь, но почему я наоборот чувствую, что должна дать тебе шанс? — Эмма садится на край кровати. — Думаешь, это правильно? — Думаю, только ты можешь решить это, Эмма. Реджина как оказывается не спит. Но глаза не открывает, так что для Эммы было полной неожиданностью то, что на ее запланированный монолог вдруг превращается в диалог. Она поворачивается корпусом к Реджине и смотрит на то, как женщина, опираясь на свой локоть, приподнимается от кровати. — Доброе утро, — все, что может произнести Эмма в этот момент, ошалело моргая. — Кажется, уже далеко за полдень, — улыбается Реджина и встряхивает копной темных, шелковых на вид (и по ощущениям) волос. — Хочешь о чем-то поговорить? Эмма отрицательно качает головой, подрываясь с насиженного места. Выглядит она при этом максимально виноватой и смущенной. — Прости, я не хотела нарушать твое личное пространство. Реджина мягко качает головой и проводит рукой по немного примятым простыням. — Все в порядке, правда. Мы же истинные как никак. Это должно быть в порядке вещей, находится в одной спальне, — а затем Реджина застывает, раскрыв рот. — Ох, прости, я не хотела торопить события. Реджина выглядит в этот момент такой разбитой, такой сломленной и вместе с тем такой сильной духом, что Эмма тоже застывает, еле заметно покачивая головой в такт бегающим в голове мыслям. Непонятно откуда взявшийся прохладный ветерок проходится по ее ногам. — Все в порядке. — Уверена? — Да. Эмма кивает и улыбается. Реджина копирует эту улыбку, и Эмма в который раз отмечает, как красиво изгибаются губы брюнетки и как ей подходит этот шрамик. — Ты можешь подождать некоторое время? — спрашивает Реджина, садясь на край кровати с другой стороны. Эмма кивает, а затем вопросительно поднимает брови. Реджина торопиться пояснить. — Мэру не подобает ходить пусть и в свое доме, но в таком виде целый день. — Оу. Хорошо. Когда Реджина скрывается в ванной сжав в руке свою одежду, Эмма остается одна. В спальне Реджины. Которая полностью пропахла ее духами и ее телом. Эмма чувствует себя одинаково неловко и воодушевленно. Она осматривает прикроватную тумбочку, на которой стоит несколько фоторамок и какая-то мелочевка. Эмма щурится и всматривается в фотографии: Генри на всех кажется таким счастливым, как и Реджина. Эмма чувствует прилив счастья и какой-то гордости, а затем и некую грусть — она ведь могла быть на этих фотографиях? — У Генри в комнате есть несколько фоторамок, где мы вместе, — говорит Реджина, и Эмма поспешно оборачивается. Реджина уже переоделась. Ее черная юбка как нельзя кстати подходит к бордовой блузке, и Эмма, что скрывать, непростительно долго задерживает взгляд на декольте. А затем смущается, потому как Реджина сто процентов увидела, куда именно она смотрела. — Вместе? — переспрашивает Эмма, лишь бы о чем-нибудь поговорить. Реджина кивает. — Да, на день рождении Генри, мы тогда были в «У Бабушки». В тот вечер мы с тобой снова чуть не поссорились, но Генри вовремя отвлек нас и позвал фотографироваться. Эмма кивает, все еще смотря на эту новую версию Реджины, которая ей нравится все больше. Красная помада ложится на губы брюнетки так аккуратно, что Эмма снова непростительно долго задерживает свой взгляд на ее лице. Наверное, это неправильно, но у них все неправильно, даже признание в любви вышло неправильным, так зачем ей переживать по этому поводу? К тому же, кажется, что Реджина совершенно не против такого внимания к собственной персоне. Наслаждается, что видно по довольной улыбке застывшей на губах. Эмма в который раз поражается тому, как блин могла забыть такую женщину во второй раз. — В жопу магию, — бурчит она себе под нос. Но, видимо, не так тихо, как хотелось бы, потому что Реджина отвлекается от нанесения туши на ресницы и поворачивается к ней, приподнимая брови. — Дорогая, ты ведь понимаешь, что оскорбила меня? — спрашивает она вкрадчиво. Эмма с мгновение смотрит на нее, а потом мотает головой. — Нет, я оскорбила магию, а не тебя. Наверное. А затем смеется. И в этот момент на первом этаже снова что-то падает.***
Эмма спускается вниз первая, осторожно поворачивая голову в стороны, и иногда смотрит на Реджину. Та следует позади, вытянув руку вперед. Вспомнив, что Реджина обладает магией, она понимает, что, наверное, зря пошла вперед, ведь от огненного шара это ее вообще не спасет. По спине пробегает табун мурашек, который Эмма упрямо игнорирует. Будь что будет, думается ей. — Ты точно никого не ждала? — спрашивает Эмма раз в третий. Реджина закатывает глаза. — Точно. Эмма кивает и делает несколько шагов по направлению к гостиной. А потом замирает. — Почему я не удивлен, Свон, Реджина. Робин выглядит слишком лишним в доме Миллс, думает Эмма. Точнее, она видит это. Его фигура совершенно не вписывается в атмосферу и даже интерьер. Она смотрит на Реджину, которая все так же остается позади Эммы, и вздергивает брови. Миллс выглядит удивленной не меньше, но все же выходит вперед. — Привет, Робин, — говорит она. — Что ты здесь делаешь? Робин хмыкает. — Пришел проведать свою девушку, — а затем уголки его губ кривятся в изощренном подобии улыбки. — Но, видимо, ее уже проведали. Вот оно. Руки Реджины начинают предательски дрожать. Рано или поздно это бы случилось, но она не была к этому готова. Робин здесь, прямо перед ней, и она совершенно точно не может любить его так, как было раньше. Наверное, это неправильно, и, наверное, Реджина подумала бы об этом еще несколько раз прежде чем заявить такое. Но не сейчас, когда Эмма рядом, когда Эмма знает все и когда Эмма на ее стороне и может поддержать. Это дорогого стоит, и она не готова снова терять то шаткое доверие, которое заслужила такими вот непосильными действиями. — Молчишь, Реджина? — вопрошает Робин, нарочито медленно протягивая гласные. Он делает шаг по направлению к Реджине, но Эмма оказывается быстрее. Никто в комнате, даже сама Свон, не знает, почему она делает то, что делает. Но рука сама ложится на бедро Реджины, Эмма сама льнет к Реджине своим телом со спины. И это действие настолько интимное, настолько п р, а в и л ь н о е, что Робин от неожиданности делает шаг обратно. — Да, она будет молчать, Робин, — подает голос Эмма, набравшись смелости от собственных действий. — Потому что говорить буду я. Неужели ты, Робин, один из тех парней, что не понимают слово нет? Реджина ясно дала понять, что не настроена с тобой разговаривать сейчас, и, знаешь, давай по секрету: у тебя нет никаких шансов с ней, так что утихомирь свое раздувшееся эго и свали. — О, Спаситель, наконец, показался из-за спины Королевы, неужели? — Робин ухмыляется. — Но раз уж мы на чистоту, то это не с тобой она спала, не с тобой намеревалась прожить оставшуюся жизнь и не ты, повторяю, не ты ее истинная любовь. Не то чтобы Эмму задели эти слова, хотя Робин, очевидно, ожидает именно этого. Но слова о том, что Реджина спала с этим мужчиной, не с ней, отдают тупой болью в груди. Но что она хочет, в самом-то деле? По рассказам Реджины, они не допускали даже мысли о том, чтобы быть вместе, так что, отчасти, это вина и Эммы, что в итоге все так обернулось. Но сейчас? Возможно сейчас решается их будущее, совместное будущее. К которому, конечно, нужно еще прийти, и это ух какой не быстрый процесс, но положить начало сейчас она сможет. — Робин, мне плевать на то, с кем Реджина спала, мне так же плевать и на то, кто был ее истинной любовью или как там это правильно называется. Понимаешь, плевать. Прежде чем Эмма успевает продолжить свою тираду, Реджина перебивает ее. Выглядит она при этом очень спокойно, и Эмма приходит к выводу, что все сделала правильно. — Эмма права, Робин, тебе лучше уйти, — Реджина улыбается, и это одна из ее выходных улыбок. Самая лучшая ее выходная улыбка, и по взгляду Робина становится понятно, что это задевает. Потому что выходная улыбка для совершенно чужих людей, к которым не имеешь ни малейшего отношения. Робин шипит что-то себе под нос, а затем делает два прыжкообразных шага вперед. Реджина не успевает сориентироваться, и Эмма врезается спиной в ближайшую стену. Она слышит глухой стук, видит, как голова Свон дергается и падает на грудь. Это не может быть правдой, ведь так? Робин кажется довольным, а Реджина чувствует только страх, что сковывает все ее тело, и невыносимую ярость. Та сворачивается в кольца где-то внутри груди, мешая нормально дышать. Робин поворачивается к Реджине, и на этот раз глаза его опасно блестят. Но не злостью. Чем-то таким неправильным и не менее ужасным. — Как ты посмел притронуться к ней? — шепчет Реджина, мотая головой. — Как ты посмел, черт тебя подери? Робин чисто инстинктивно пожимает плечами и делает шаг вперед. — На проверку, она оказалась намного слабее, чем о ней говорят. Вырубилась от одного удара. Слабо для великого Спасителя. И что ты в ней нашла, а Реджина? Реджина начинает задыхаться, чувствуя, как приступ паники накрывает с головой. Робин ухмыляется, выглядя так, будто бы уже стал победителем. Единственным победителем. Это так бесит, но она может только в бессилии сжимать свои кулаки так сильно, что ногти больно впиваются в ладони. — Тебе лучше уйти, — опасно щурится Реджина, взмахивая рукой. — А лучше покинуть Сторибрук пока ты еще можешь передвигаться на своих двоих. Реджина выглядит действительно угрожающе. Крылья ее носа раздуваются, губы мелко дрожат, а в глазах наконец блистает что-то похожее на настоящую, пузырящуюся ярость. Она сама сокращает расстояние, делая шаг к Робину. Ее тонкий палец упирается мужчине прямо в грудь, в то место, где равномерно, может, чуть быстрее обычного, бьется его сердце. От ощущения живого трепещущего сердца под пальцами по телу Реджины проносится дрожь. Возможно, она скучает по этому, скучает по временам Злой Королевы, когда она могла вырывать сердца направо и налево. Грубо так говорить, неправильно, но мелькающий в глазах Робина страх от того, к т о стоит перед ним, насыщает ее настоящей эйфорией. К разочарованию Реджины уверенность возвращается к Робину слишком быстро. Он сбрасывает ее руку с себя, брезгливо отряхиваясь. — Не напугаешь, Реджина, — усмехается Робин, начиная нависать над женщиной. — Ты обещала Генри, никакой магии. Интересно, как ты справишься с этим? Рука Робина оказывается на ее бедре. Ползет выше, задирая край блузки и непозволительно дотрагивается до обнаженной кожи. Реджина жмурится до абстрактных картинок перед глазами, а затем что-то в ней щелкает. Она не может допустить этого, не сейчас. И даже обещания свои Реджина сметает куда-то в сторону, не сильно раздумывая над тем, а что же в итоге будет. Что ее будет ждать после этого? Уверенность растет в ней слишком быстро, слишком стремительно, она не успевает следить на уровнем ярости в собственной крови. Да и не нужно ей этого делать — улыбка Робина ей слишком противна для того, чтобы продолжать терпеть это, его прикосновения ей отвратительны. О каком терпении здесь вообще идет речь? Робин хохочет. И Реджина делает судорожный вдох. Еще один. А когда Робин приближается почти что вплотную, так, что она может ощутить его спертое дыхание на своей щеке, она слышит, как Эмма позади слабо стонет и делает какие-то попытки прийти в себя. И она больше не может надеется на кого-то другого. В голове бьется лишь одна мысль, чтобы Эмма не видела этого, чтобы Генри не видел этого и чтобы все это наконец-то закончилось. Руку начинает приятно покалывать от магии, которая собирается на ладони, прямо в центре, Робин улыбается в последний раз, и Реджина, по щеке которой течет одинокая слеза, с силой бьет его в грудь раскрытой ладонью, чувствуя фантомный, почти что обжигающий жар. Реджина сползает на пол, почувствовав еще горячую кровь на своей руке. Она судорожно выдыхает и поднимает голову, чтобы посмотреть на Робина. Улыбка с его лица исчезает, глаза закатываются и он тяжело падает на пол. Реджина жалобно всхлипывает, когда понимает, что натворила. Она обещала Генри, что не будет применять магию, но нарушила не сдержала своего слова. И если бы она сделала только это. Но она убила. Все тело будто парализует от осознания произошедшего, слезы сами текут по щекам, а колени подгибаются. Она почти падает в ужасном чувстве безысходности, что кутает все ее тело, но руки Эммы уверенно ложатся на ее талию. — Что же я сделала? — Ничего, Реджина, ничего, — шепчет Эмма, и голос ее срывается. — Все будет хорошо.***
Реджина настаивает на закрытом гробу и, в принципе, это правильно. Эмма стоит на стороне Реджины, и это тоже правильно. Но реакция всех окружающих — нет. Убийство Робина становится полной неожиданностью, особенно когда до шокированных людей доходит, кто именно это сделал. Реджина собственными руками убила родственную душу, и никому невдомек, что сама Миллс давно не считала его таковой. Просто очередная табличка, прибитая к ее жизни ржавыми гвоздями. Ничего более. Но почему тогда после очередного разговора с четой Прекрасных она запирается в своей спальне и никого не пускает к себе, сотрясаясь в рыданиях в полном одиночестве? Она не пускает даже Эмму, но та все равно продолжает стучаться и опускаться прямо на пол рядом с дверью, опираясь на нее спиной и рассказывая о том, что произошло за этот день. Эмма. Новость о том, что Злая Королева теперь в отношениях с Эммой Свон, отдается звоном в ушах всего Сторибрука. И если взять во внимание то, что Спаситель так рьяно защищала Реджину… — Эмма, ты уверена в ней? — спрашивает Мэри-Маргарет, и руки ее дрожат так же сильно, как и голос. Смерть Робина для всех была чем-то личным, и Эмма не понимала этого. — Так же, как и в себе, — заявляет Эмма. Мэри-Маргарет кивает. Эмма кивает тоже. А Реджина, бесстыдно подслушивающая, скатывается вниз по стенке и беззвучно плачет вновь. Эмма ужинает в доме на Миффлин-стрит, но уже не чувствует здесь той атмосферы, что была раньше. Генри необычно молчалив, утыкается в тарелку и жует, и даже не радуется тому, что Эмма заказала пиццу несмотря на то, что сегодня только вторник. Эмма тоже немногословна, только раз говорит о том, чтобы младший Миллс не торопился так, будто бы за ним гонятся. А Реджина… Реджина даже не спускается из своей спальни. Так же, как не спускалась на завтрак, обед и на встречу сопереживающих гостей, что так стремились подарить Реджине свои сочувствующие взгляды. Эмма плюет на свою репутацию, называет их придурками и хлопает дверью перед их носами. — Она долго будет в таком состоянии? — спрашивает Генри, и впрочем, это обычный вопрос. Но Эмма почти ощетинивается и кричит на сына. Но вовремя сдерживает себя от такого непростительно действия. Не стоит забывать, что всем тяжело в это время. И ей, и Генри, и Реджине. Всем. Эмма вздыхает, кусок в горло не лезет давно, но она все равно заставляет себя пережевывать безвкусную пищу и улыбаться, будто бы все в порядке. — Я не знаю, ребенок, не знаю, — качает головой. И это тот ответ, который Генри знает и так. Он уходит в свою комнату, кивком поблагодарив за ужин, и Эмма остается одна. Убирает коробку, кладет пару кусков на тарелку и наливает стакан яблочного сока. Затем два бокала вина. Выпивает один залпом, а потом стыдится, стоит некоторое время, и наливает еще один. Эмма знает, что подниматься сейчас вверх по лестнице — не самая хорошая идея. Знает, но все равно делает это, держа перед собой поднос с пиццей, соком, двумя бокалами и почти полной бутылкой. Не то, чтобы она действительно надеется на то, что Реджина согласится выпить с ней. Но попытаться все же стоит. Она осторожно стучится, прислушиваясь и пытаясь понять, что делает Реджина за закрытой дверью. Эмма уважает желание Миллс уединиться, но иногда становится почти невыносимо не знать, что происходит в спальне. Это неприятно, Эмма сама понимает, что такие мысли не должны возникать у нее в голове, не сейчас, когда они попали в такую щекотливую ситуацию. Стучит еще пару раз, молча благодаря за то, что Реджина позволила остаться ей в доме 108 на Миффлин-стрит. Вообще, это произошло еще и благодаря тому, что Эмма все еще действующий шериф Сторибрука, замена которому, конечно, есть в лице Дэвида, но по некоторым соображениям они стараются об этом не вспоминать. Глупо было бы предполагать, что сказочные герои тут же примутся мстить за всеми любимого Робина Гуда, как это было после снятия первого проклятья, но недоверие скользит в воздухе слишком явно, а от комментариев не спасает даже добровольная изоляция Реджины. Эмма понимает, что ждать такой подставы, как разбитые от камней окна, толпа у крыльца и вилы наперевес с топорами, не приходится, но все равно приводит Реджине массу аргументов, почему шериф с пистолетом и немного нестабильной магией должен жить у нее дома, даже не подозревая о том, что выселять кого-либо из особняка Миллс и не хочет. — Я беспокоюсь о тебе, Реджина, — говорит Эмма, и Реджина позволяет себе немного растаять. — Я не хочу, чтобы сейчас ты была одна. Генри, конечно, умный малый, понимает что к чему, но… Реджина закрывает глаза на это «но» и позволяет сильным рукам обнимать себя. А потом все пошло по накатанной. Реджина запирается у себя в комнате, не выходя и почти не разговаривая, и Эмма начинает не на шутку паниковать. — Да, знаю, прошло мало времени и все такое, — Эмма сглатывает, все еще топчась у двери. — Но я надеюсь, что мы сможем поговорить о твоем состоянии. Или, не знаю, просто поговорить. Я скучаю, Реджина, и, да, возможно, ты забыла, но, эм… — Эмма вздыхает и кладет поднос на пол, сама же скатывается вниз по стенке. Усмехается. — Сегодня месяц, как я поселилась здесь, — выдыхает она почти не слышно и берет бокал вина. Металлический щелчок, от которого Эмма вздрагивает, служит этаким сигналом к действию. Она подскакивает, неловко хватаясь за стену, и смотрит на показавшуюся Реджину, чьи волосы почти что сливаются с темнотой, царящей в спальне. — Привет, ох, — Эмма трет лоб. — Я не знала, что это правда сработает. Прости, я не потревожила тебя? Я бы не хотела доставить тебе еще больше проблем, чем есть сейчас. Я могу уйти. Блин, прости, я слишком много разговариваю, но я рада, очень, что увидела тебя. Ты… Ох… — выдыхает Эмма, когда Реджина открывает дверь шире и пропадает в спальне, сделав шаг назад. — Это…? Можно? Правда? Реджина не отвечает, и Эмма входит в комнату, закрывая за собой дверь. Шторы не дают свету с улицы проникнуть в комнату, и Эмма даже думает, что Реджина задействовала магию для того, чтобы ничто не нарушало ее мнимое темное царство. Она кладет поднос на прикроватную тумбочку, теперь же смотря лишь на Реджину и то, как она изменилась. Кажется, королеву покинули все положительные эмоции, оставив на ее лице шрамы. — Ты выглядишь… — начинает Эмма, но Реджина ее перебивает. — Ужасно, знаю, мисс Свон. Не думаете же, что я совсем за собой не слежу? Эмма смеется, подходя к Реджине. — Я хотела сказать, что ты выглядишь прекрасно, — она проводит пальцем по щеке брюнетки, и та льнет к ней, и это так правильно. — Я люблю тебя, Реджина. Реджина улыбается и говорит: — Ты принесла вино?***
На самом деле Эмма не думает, что Реджина после ночи, проведенной с ней, как-то изменится. Но реальность оказывается намного приятнее, чем все мысли Эммы. На следующее утро она просыпается в кровати Реджины, чувствует запах Реджины и то, как Реджина дышит ей в шею. Наверное, именно так выглядит семейная жизнь, такой, какой она должна выглядеть. Эмма улыбается, боясь как-то потревожить брюнетку, и осторожно вытягивает руку из-под головы Реджины. Та слабо стонет, все еще не просыпаясь, и Эмма считает свою миссию выполненной, когда встает с кровати и находит одежду где-то на полу. Воспоминания о том, как Реджина плакала, когда Эмма целовала ее в ключицу, врываются в сознание именно в тот момент, как она хочет уйти из спальни. Она стоит у двери и больше не может притворяться, что все, что между ними произошло — правильно. Реджина такая слабая, что становится не по себе лишь от одной мысли, что женщина вынуждена справляться со своими проблемами самостоятельно. Эмма вздыхает, сжимая ручку двери, а затем плечи ее опускаются, и она разворачивается. Сбрасывает с себя одежду, оставаясь лишь в нижнем белье, и проскальзывает под одеяло, прижимаясь к спине Реджины. Рука находит место на талии, а губы — на лопатке, и теперь Эмма точно знает, что не позволит Реджине просто закрыться ото всех. Раздается судорожный выдох, больше похожий на сдерживаемый всхлип, и Эмма уже сама готова заплакать. — Ты…? — Здесь, да. Прости. — Хорошо.