у века каждого на зверя страшного найдётся свой однажды волкодав.
Большая тень, расправив крылья, казалось, закрывала собой солнце, пролетая над домами. Людские крики смешались в один громкий гул, всё нарастающий, стоило чудовищу спускаться всё ниже и ниже. Заливались лаем собаки, тревожно загудели трубы, когда жеребцы королевских конюшен, чувствуя зверя, начали бесноваться и в панике вставать на дыбы. Никто не был готов, что чудовище из страшных сказок оживёт и вернётся так внезапно. Рёв сотряс стены королевского дворца, когда башню с грохотом и треском снесло одним ударом огненного потока, а искры градом посыпались наземь. Дракон. Огнедышащий крылатый зверь, чья броня из чешуи непробиваема стрелами и чьё тело неранимо пламенем — он рождён в нём, рождён в сердце хаоса и быстрой смерти, и олицетворяет тёмную сторону мира магии, уничтожая всё живое и оставляя за собой лишь разрушение. Когти вцепились в разрушенную башню, хвост с острым шипом на конце обвился вокруг, как змея, и в окне родового гнезда королевской семьи показался тёмный драконий глаз с золотым отблеском, внимательно следящий за каждым смертным внутри, будто запоминающий последние мгновения своих жертв. Воцарилась долгая, звенящая тишина — зверь здесь, зверь вернулся, и никого не пощадит его ярость. Драконы приносили смерть и опустошение, но за истечением времён страшная быль стала страшной сказкой. Сотни лет назад они пропали с сожжённых человеческих земель за одну ночь и больше никогда не появлялись, словно никогда их и не существовало; о том, что они населяли смертную землю, свидетельствовали только выжженные пустоши человеческих городов и их клыки, оставшиеся у магов и чародеев трофеями своих побед. Из чешуи драконов делалась непробиваемая броня, из их когтей — клинки и ятаганы, и ходили легенды, что сердце дракона, вынутое из его груди, позволит победившему самому овладеть грозным чудовищем, овладеть и покорить его. Но мечи и доспехи из когтей и чешуи были на самом деле, а легенды о драконьих сердцах так и оставались легендами. Никому не удавалось победить дракона один на один, только ранить, и погибали люди, пока ящеры, потоками ветра от крыльев снося армии с ног, возносились к небу и скрывались в тучах. Предания о золотых горах, сокровищах так и оставались преданиями, а королевские дочери погибали в высоких башнях, заточённые туда же отцами — замки, перекидные мосты разрушались, стоило дракону почуять человека, а принцессы исчезали, погребённые в обломках или сожжённые пламенем. Не были драконы стражами, ожидающими храбрых рыцарей, чтобы сразиться с ними за сердце будущей королевы и пасть в бою; драконы были и будут зверьми с пылающими сердцами, не щадящими людей и желающими весь мир обратить в пепел. Но человеческие предания о драконах обрывались столетием назад, и ящеры остались в прошлом, как страшные сны и видения пророков. …И сегодня людские кошмары ожили в свете палящих солнечных лучей, раскрывая клыкастую пасть и сверкая огнём из-за острых зубов. Сыплются искры. В груди теплеет, ярко сияя и зажигаясь, и раскрывающаяся пасть озаряется языками пламени: дракон выдыхает струю пламени прямо в окно, и тронный зал взрывается огненной бурей. Горят гобелены, вспыхивает человеческая плоть, как спичка. Зверь царапает когтями стены, надавливая и разрушая, бьёт рогатой головой, пробираясь внутрь и снова раскрывая пасть, разжигая пламя в груди. Летят искры, распаляется огниво — огненный шар со столпом дыма летит в коридоры, тяжёлая лапа ступает на пол, крылья закрывают солнце, оставляя в мёртвом дворце лишь пламя пожара и непросветную темноту. Длинная шея изогнулась, и дракон, вскинув голову, пышет ужасным пламенем в небо, застилая его чёрным смогом. Стрелы со звоном отлетают от чешуи. Чудовище громко заревело, разворачиваясь в тронном зале и ступая на обломки стен, сверкая глазами из-за серой стены пепла, и, сложив крылья, стрелой взметнувшись на целую башню, возвышаясь ужасающей тенью над городом. Острая фигура с шипами вдоль шеи, спины и хвоста, острые длинные рога и острая вытянутая морда — дракон шипит, когда одна из арбалетных стрел внезапно блеснула перед глазами и прошлась между шипов сбоку морды, с хрустом сбив несколько мелких чешуй. Зверь цепляется за крышу башни крепче, вытягивая голову вперёд и ревя громче: люди закрывают уши, стараясь не слышит оглушительного шума, и попадают под стремительное пламя, выпущенное разгневанным чудовищем. Никто не знает, откуда оно явилось и почему в такой ярости. Горят дома, кричат сгорающие живьём. Гнев ящера неукротим, как и его неугасаемый огонь. Вот только где-то на холме, со стороны леса, ярко сверкает тёмно-сиреневая вспышка яркого света, и дракон тотчас захлопывает пасть, когда шар тёмной магии разбивается о его голову, оглушая. В добрых волшебников никто и никогда не верил — кто будет действовать людям во благо, обладая нечеловеческой силой? Маги же и чародеи, ведьмы и ведьмаки стали преданиями вместе с драконами, унеся с собой в свои могилы книги по колдовству и тайны драконьих душ, похоронив на страницах летописей упоминания о живых огнедышащих тварях. Их называли волчьими братьями, считая, что ведьмаки и ведьмы водят дружбу с волколаками — полузверьми-полулюдьми, над могилой чьей матери, похороненной беременной, пробежал волк, — хотя с этими тварями плохо сживались даже им же подобные особи, не говоря уж о чернокнижниках. Скрывающиеся от людского глаза в чащах лесов и близ болот и живущие отшельниками, они редко попадались на глаза обычного смертному и тем более ещё реже помогали им, но после исчезновения огнедышащих тварей спустя мало лет исчезли и они, оставшись лишь на словах стариков и взрослых жуткой присказкой для буйных молодых. Не зря ведьмаков и ведьм остерегались: доброго слова не скажут, на сторону чью-либо не встанут, а попадёшься им в руки, когда те не в духе — считай, пропал. Загонят на охоте оленя, застрелят медведицу, а обернётся звериная шкура окровавленным телом пропавшего давным-давно собрата, и винить в этом некого: чародею попался, а чародея днём с огнём не сыщешь. Собаки ни по какой воле по его следу не пойдут, а дикие звери стороной обходят места, где стояли обители ведьм — кто знает, может, и не делись они никуда, просто ждут чего-то. С тех пор, как обнаружилось разрушенным жилище последней ведьмы, о всякой ворожбе слухи пропали. Всё равно исчезнувшие в лесах люди находились, только по-разному: кто-то из болота показывался, а кто-то и сам из чащи спустя несколько дней возвращался. Мир вернулся в своё прежнее, обыкновенное, спокойное русло, будто и не было этого всего. Но сегодня вместе с ожившим древним чудовищем явился и он: высокий, молчаливый, как тень, чёрная мантия с капюшоном и вороньими перьями скрывала голову и лицо, и только рука в длинной чёрной перчатке сжимала длинный, слегка изогнутый посох со светящимся чёрным шаром энергии в переплетении ветвей на конце. От каждого шага чужака на земле жухла трава и темнела земля, но он единственный не склонял головы и не убегал от зверя на замке, шагая сквозь пламя по обеим сторонам от него; казалось, даже края мантии не загораются от языков огня. Когда тёмный волхв, остановившись, стукнул посохом оземь, сгусток чёрной энергии вспыхнул чёрными мушками и взорвался тёмным ореолом вокруг хозяина. И всепожирающее пламя близ него тотчас погасло, оставляя сгоревшие здания дотлевать, а людей — жить. Дракон, сидя на башне, размахивал хвостом, стуча остриём на конце по полуразрушенным стенам и пыша из пасти плотным слоем серого дыма. Чёрные вертикальные зрачки расширились, стоило ему увидеть, как жалкий смертный своей жалкой магией из какой-то палки погасил его творение, и чудовище, вытянув голову на длинной шее вперёд и напрягшись, заревело, взмахнув крыльями. Ветер колыхнул их мембрану. Зверь поднялся в воздух над пепелищем прямо из смога, и на блёклом солнце ярко блеснули его бурая чешуя и палевые грудные пластины. Ведьмак далеко на земле не стал медлить, поднимая посох в руке в воздух и стреляя шаром тёмной магии прямо в чудовище, но дракон на этот раз увернулся, выдохнув пламя и пожрав сгусток энергии огнём, с предостерегающим рыком стрелой взмыв в воздух. Тучи от смога скрыли его тело, и чародей поднимает голову кверху, ускорив шаг. На секунду вновь воцарилась ужасающая тишина, лишь потрескивали дотлевающие дома и стонали пострадавшие смертные. Сегодняшний день знаменателен: наверняка ведьмак пришёл вслед за ящером, вот только кто падёт в битве — неясно. Людям до сих пор не верится, что огнедышащее чудовище и тёмный волхв спустя столько лет объявились в этих краях. Но пылающий город есть, а значит, и дракон вполне себе жив. И хочет разрушений. Посреди города ведьмак останавливается. Он всматривается в небо из-под капюшона, не двигаясь, и слушает. Зверь словно исчез, и воздух застыл вместе с ним, и ни звука вокруг. Несколько мгновений чародей смотрит вверх, а затем, переложив посох в другую руку, сорвал с плеча мантии небольшое воронье перо, отпустив его падать на траву. Перо медленно кружилось, пока у самой земли от лёгкого дуновения ветра не скользнуло в сторону. Ведьмак стоял без движений. И резко пригнулся, приложив посох к земле. Дракон, резко появившись из опустившегося смога, пролетел точно над головой чародея с раскрытой пастью, чудом не задев его, и с рёвом поднялся в воздух снова, уже не скрываясь. В ту же секунду ведьмак быстро повернулся, шаркнув посохом по траве и оставив чёрный след на пожухлой траве, и выстрелил из сгустка энергии светящимся шаром прямо в зверя — заклинание взорвалось рядом с головой чудовища, как только глаза чародея под капюшоном сверкнули ярким красным. Дракон зарычал, ослеплённый, и выпустил столп огня из пасти, поджигая окружающие дома и попадая точно в чародея, но тот, стукнув посохом оземь, оградил себя ярко сверкающей стеной незримой магии, пригнув голову. Дракон не думал останавливаться, он жёг и жёг, приближаясь ближе и придавая своему пламени больше жара, ведьмак не думал отступать, всё больше сжимая в руках посох и усиливая барьер — огонь разлетался в стороны, всепожирающая буря бушевала, взмывая вихрями в чёрный воздух. Ящер подбирался ближе, лязгая когтями по камням разрушенных стен и мощёному камнем тротуару, шипы на шее и спине вставали дыбом с каждым рывком, и пламя в его груди под пластинами и тёмной чешуёй разгоралось добела всё ярче и ярче. Барьер слабел. Но ведьмак, отпустив посох одной рукой и припав на колено, сконцентрировал собственную тёмную энергию в своей ладони, и, когда шар разросся, а дракон уже почти пробил защиту, резко разжал хватку на посохе и в оставшееся мгновение бросил чёрный, пульсирующий сиреневым внутри сгусток колдовства прямо в пасть ящера, схватившись за капюшон и прикрыв им лицо. Пламя поглотило его тело в последний момент, прежде чем дракон прекратил жечь, а его пламя резко начало слабеть. Огненный шар развеялся, буря с земли перекинулась на крыши, но вместо обугленного скелета на земле стоял, преклонив колено, ведьмак, медленно выпрямившийся и блестевший мантией в языках окружающего пламени. Это было не просто тёмное полотно — чешуя дракона. А, как известно, драконы рождены в огне. В стенах пламени зверь стоял с раскрытой пастью, чувствуя, как давится собственным огнём. Он медленно поднял голову, пытаясь выдохнуть, но что-то будто блокировало столп в его груди. Между зубов клочками вырывался дым с искрами, вместо рыка — сдавленный хрип. Чародей, встав с колена и подняв посох с земли, смотрел из-под мантии, как зверь судорожно отходит назад, то раскрывая, то складывая крылья, оглядываясь по сторонам и всё пытаясь выдохнуть хоть какой-нибудь вспышкой, но всё было тщетно — искры есть, огня нет. Он раскачивал головой, выдыхая дым, и вставал на задние лапы, пятясь, когда ведьмак начал приближаться. Взмах, взмах — ящер взобрался на крышу горящего дома, сдавленно рыча, и уже с него начал взлетать, громко заревев, будто его что-то душило. Пластины на груди, белея, пульсировали чёрным, а дракон уже не летел — судорожно начинал кружиться, то поднимаясь выше, то пролетая над землёй и сбивая хвостом тлеющие постройки. Чародей даже пригнулся, придерживая рукой капюшон, чтобы не попасть под удар этой махины. В последний момент дракон стремительно пошёл на взлёт, отчаянно ревя и взмахивая крыльями из последних сил, но высоко в чёрном небе, когда пластины груди на мгновение почернели, как опалённые, он замер вытянутым силуэтом, испустив тонкую струйку смога из пасти, и начал падать, кружась, вниз. Закричали люди, разбегаясь в стороны. Воздух разрезали шипы, и с грохотом, сравнимым лишь с грохотом падения разрушенной башни, прямо на площадь рухнул сражённый зверь, поднимая ударной волной пыль, камни, пепел, обломки домов. Поднявшийся ветер невидимой бурей вмиг потушил пылающий огонь, оставляя лишь крохотные искры сиять в черноте праха разрушенного города. Ведьмака отбросило в сторону, чудом не задев пролетевшей мимо тлеющей телегой, загремел один из рушащихся каменных домов, и после обвала одной из его стен, погребя под собой лежащего ящера и успевшего закрыться руками чародея, всё вокруг затихло. Солдаты, мирные жители начали появляться на почерневших от огня улицах. Раненые, в копоти, просто напуганные — многие подтягивались к площади, с изумлением и страхом смотря на обездвиженное тело дракона и творящийся кругом молчаливый хаос. Многие оглядывались в поисках спасителя, некоторые указывали на обломки дома, под которыми и был заживо погребён ведьмак, но никто не осмеливался подойти ближе — тело ящера отпугивало. Казалось, чудовище даже не дышало, но проверять никто не хотел. Прошли минута, две, три — и ничего не произошло: ни дракон не открыл глаз, ни обломки здания не сдвинулись. Подоспевшая армия окружила площадь, смиренно наблюдая. У командира в голове назревал лишь один вопрос: живо ли чудовище?.. Но вдруг с горы покрытого пеплом камня посыпались пыль и каменная крошка. Люди вокруг замерли: было похоже на то, что дракон двинул плечом или хвостом. Когда же пыль окончательно осела вместе с дымом, с трудом сверху груды разрушенного кирпича сдвинулась сломанная деревянная балка, рухнувшая с потолка, и над каменной могилой высоко вознёсся чёрный посох с едва сверкающей чёрной энергией в переплетении ветвей на конце. Толпа взорвалась ликованием, стоило чародею медленно выбраться наверх и ступить на голову поверженного дракона. Блестящая драконьей чешуёй мантия была недвижима и всё ещё закрывала лицо ведьмака, а сам он стоял, склонившись, над неподвижным зверем. Солдаты смотрели без особой радости на чужака, но с какой-то надеждой в глазах. Минуты молчания текли невообразимо медленно, и всё казалось в это время, что дракон вот-вот очнётся и испепелит город до самого конца. Но ведьмак стукнул посохом по рогу чудовища — и не произошло ничего. Зверь действительно если и не был мёртв, то точно пребывал без своего дикого сознания: не шевелилась и не горела чешуя на груди, не двигались глаза под закрытыми веками, от второго шага своего убийцы запрокинулась набок голова, безвольно приоткрыв пасть и вывалив раздвоенный язык. Тёмный маг, выждав ещё мгновение, высоко поднял свободную руку к небу, восславляя солнце, и стало ясно — чудовище повержено. Замолкнувшая толпа зашумела вновь, скандируя о славе чародею, и лишь сам чародей ничего не говорил, смотря на людей сверху вниз. Позабылось то, что чернокнижники редко помогали простым смертным безвозмездно, являясь народу во всей красе, и только старожилы с недоверием смотрели на явившегося спасителя, весьма желая верить в то, что этот дракон изначально был целью тёмного волхва, просто погибнуть зверю случилось именно на глазах людей. Когда ведьмак взялся за капюшон, наконец откидывая его с лица и головы в лучах показавшегося из-за смога солнца, народ притих. Карие глаза с кошачьими зрачками и алым отблеском ярко сверкнули, воронова пера волосы, забранные в короткий хвост алой лентой позади, отпуская две тонкие пряди по двум сторонам от лица, развеваются слабым ветром, лёгкая ухмылка на бледных губах свидетельствует о том, что ведьмак доволен своей работой. Шумящая толпа, увидев своего спасителя теперь в лицо, заликовала ещё громче, чествуя мага. Его чёрный сгусток энергии в посохе посветлел, сияя изнутри нежной сиренью и отбрасывая отблески на тротуар. Командир уцелевшей армии, поднявший забрало шлема и стоявший к чародею ближе всех, ещё не успел ничего сказать, но уже, как только ведьмак огляделся вокруг со скептично поднятой бровью, поймал брошенный в его руки посох, отдающий силой тёмной энергии прямо в ладони, а сам маг, отряхнув руки, сказал лишь: — Пыльновато здесь. Непорядок, — и дважды хлопнул в ладоши. Что-то ярко сверкнуло фиолетовым в его руках, и невесомая, лишь слегка осязаемая волна магии разошлась сферой от него вокруг, поглощая пепел, разрушенные камни, мусор с дорог и сожжённых улиц и копоть с лиц и одежд людей и оставляя блестящие тротуары и чистые дороги. Толпа смолкла снова, оглядывая себя с головы до ног, поглядела друг на друга, глупо улыбаясь и не веря, что магия вернулась в их мир. Предания не были сказками! Но сквозь толпу, кое-как растолкав её, пробился потрёпанный, в почерневшей от огня одежде, раненый мальчишка — королевский гонец, чудом выживший в пожаре в королевском гнезде, пробился к начальнику армии, держа в уцелевшей руке корону короля. Опалённая, с разбитым камнем во главе, никому теперь не принадлежащая. Люди, глядя на оставшийся без хозяина символ власти, постепенно замолчали, понимая, что преданные звериному огню полгорода — не вся беда, ведь гонец, когда командир армии взглянул на него, только отрицательно покачал головой, опустив взгляд. Стража, подошедшая ближе к поверженному зверю, не отрывала от чародея взгляд, пока он сам лёгким движением руки в длинной перчатке прибрал волосы слегка назад, убирая их с лица, и устало вздохнул. Солдаты переглянулись, обращая отчаявшиеся взгляды к своему начальнику, и начальник понял их без слов, по-прежнему держа в руках посох тёмного волхва. — Господин, — его голос был хрипл, но чародей тем не менее тотчас посмотрел на него, держа руку на поясе. — Наш король мёртв… — Ох, проклятье, — ведьмак нахмурил тонкие чёрные брови, разочарованно щёлкнув пальцами. — Мне, безусловно, жаль, но за воскрешением мёртвых не ко мне. — Нет, сир, мы не об этом, — начальник стражи подозвал жестом руки гонца поближе, — вся королевская семья погибла в огне. — Я крайне сочувствую вашей утрате, — ведьмак приложил ладонь к груди, выглядя не очень сочувствующим, и, выставив руку вперёд, легко притягивает колдовством посох к пальцам, схватив его, уперев его в драконий рог. — Но драконы не щадят никого, даже королей. Убей или будь убит. Начальник стражи не отвечает. Он поворачивается к гонцу, взяв корону из его рук, и под молчаливые взгляды остатков армии и выживших людей протягивает её на ладонях ведьмаку, преклонив голову. Чародей смотрит с некоторым удивлением на символ власти, побывавший в драконьем пламени, оглядывает толпу людей, но дара не принимает. Начальник стражи, взглянув на сомневающегося тёмного волхва, протянул корону ещё ближе: — Пожалуйста, будьте нашим королём. Ваша сила способна защитить всё королевство, — командир выдерживает паузу, — взамен мы присягнём вам на верность. Ведьмак не ответил. Он вопросительно глянул сначала на стражника, потом на корону, потом вновь перевёл взгляд обратно и отрицательно закачал головой. Кто-то из толпы, издалека, старческим голосом хрипло выкрикнул «Он же чернокнижник! Им нельзя доверять!», но глас народа тут же прервали, и люди вновь смолкли. Ведьмак махнул рукой в толпу, как бы говоря взглядом прислушаться к голосу разума старшего поколения, но его будто проигнорировали. — Нет-нет-нет, ни в коем случае, — он отмахнулся, отступив назад, и под сапогом от движений затрещало сломанное колесо арбы. Чародей оглянулся. — Нет. — Мы вас просим, господин ведьмак, — главнокомандующий упрашивает буквально взглядом из-под густых бровей. — Нет и ещё раз нет, — чернокнижник вновь качает головой, отступив ещё на шаг, насколько это возможно. — Я не сражаюсь на чьей-либо стороне и работаю только на себя. И за деньги, но это зависит от случая. — Королевство гарантирует вам все удобства. До казны драконье пламя не добралось. Вот же чёрт, а этим людям действительно очень сильно нужен правитель, раз они предлагают корону первому встречному, просто удачно спасшему их всех. Раньше колдунов опасались и обходили десятой дорогой, а сейчас суют в руки державу тому, кто буквально пришёл из леса и считался вымершим. Волхв окидывает взглядом толпу позади, смотрит куда-то в сторону и вздыхает. — Что ж… — ведьмак пробегает глазами людей ещё раз, будто надеясь, что кто-то где-то запротестует ещё раз и разум вернётся, но, не услышав ни единого возгласа против, пожимает плечами и всё же берёт корону одной рукой, осмотрев её. Всё-таки за сотни лет существования человеческого рода люди научились ценить работу тех, кто спасает их шкуру. — Вы уверены? Стража ничего не ответила, только кивнула, вслед за командиром осев на колено. Чародей следит за людьми, наполнившими площадь, и не видит сопротивления желанию власти. Выбора нет: ведьмак смотрит на дракона, на чьей голове стоит, и со вздохом надевает корону на свою голову. Треснувший красный камень во главе символа власти ярко вспыхнул сиреневым вместе с шаром энергии в посохе и за секунду почернел, в расколе сияя фиолетовым. Глаза ведьмака стали ярче обычного на мгновение, и поднялся лёгкий ветер, всколыхнув чёрные пряди волос. Народ молча наблюдал. Этот шаг был рискован, зато они теперь уверены, что находятся под надёжной защитой нового короля. Многие улыбаются. Командир стражи встаёт с колена, натянув на лицо вымученную улыбку. Чёрный камень короны сверкает в лучах солнца. — Разрешите узнать имя нашего нового правителя? — негромко спрашивает он, чтобы люди не услышали. Ведьмак усмехается, взглянув на себя на сгусток энергии в посохе, мгновенно ставший зеркальным. — Мори. Тёмный маг Огай Мори к вашим услугам, — он улыбается, вскинув голову. — Можно чародей. Мне не принципиально. Ах, и да, я принимаю власть с условием, что вы выполните три моих просьбы… Последние слова ведьмака потонули в голосах людей. — Конечно, конечно, всё, что попросите, — спешно заговорил командир армии, не обращая на просьбу должного внимания. — Поприветствуем же нового короля Мори! — он обернулся к толпе, повысив голос. — Да здравствует король! — Да здравствует король! — подхватила стража, вставая с колен и поднимая руки. — Да здравствует король! — толпа громко чествует ведьмака-спасителя, не переставая. Чародей смотрит на всех свысока, чувствуя, как внезапно поменялась его жизнь в одну секунду. На толпа охнула, а окружение смокло как по мановению руку, стоило зверю внезапно захрипеть и испустить из пасти тонкую струйку чёрного дыма, дёрнув хвостом. Командир вздрогнул, стража замерла, синхронно отскочив в сторону, ведьмак же только тяжко вздохнул, покачав головой. Чертовщина. — Итак, — он окидывает всех взглядом тёмных глаз, пользуясь испуганным затишьем, — тогда вот моя первая просьба, — армия удивлённо переводит взгляд с туши зверя на волхва. — Мне понадобится очень много крепких верёвок. Можно цепей. И, наверное, немного домашнего скота на первое время, — люди непонимающе смотрят на нового короля. — У вас же должен был остаться хоть какой-то домашний скот?..любовью и грозами, стихами и прозою земля обрела настой сегодняшний свой, но в каждом движении, за каждым рождением скрывается даль веков и холод клыков.
Солнце светило ярко. Из-за разлома в крыше тронный зал был ярко-освещён со стороны западного ряда колонн, их длинные тени расползались в сторону и погружали противоположную стену в темноту. Золотой трон блестел, как и яркий алый бархат обивки, и тишина длинных тёмных коридоров нарушалась лишь редким пением птиц, успевших обосноваться под крышей дворца, пока разрушения не успели восстановить. Следов огня почти не было видно. Остались только очерченные чёрным дымом силуэты сгоревших в драконьем пламени тел на полу — пришлось прикрыть красной ковровой дорожкой, чтобы заграничные гости не задавались лишними вопросами, ответы на которые были бы крайне неудобны. С момента вступления на престол самого ведьмака, казалось бы, одного на весь оставшийся мир, нападений огнедышащих чудовищ не случалось уже почти с десяток взошедших на небосвод лун (чёртова привычка считать всё в восходах месяца и заходах солнца…). Город постепенно восстанавливался общими усилиями населения, как и само его сердце — королевский дворец, потерявший всю свою чету голубых кровей. В самый первый день провозглашения спасителя людей и чародея в одном лице новым королём за патовой ситуацией и неимением подходящих кандидатур ведьмак под людские возгласы прошёлся по главной улице, и от каждого удара посохом о дорогу за его спиной дома восстанавливались сами — каждый камень сиреневым сиянием превращался в стену, каждая щепка становилась перекладиной и балкой, — и чем больше приходили в себе жилые строения, тем громче ликовали счастливые люди. «Не идеально, конечно, но я постарался», — усмехнулся тогда ведьмак, поднимаясь в гору к дворцу и оглядев более-менее принявший свой прежний вид город. Тёмный волхв, волчий брат, был невероятно силён и удивительно благосклонен к простым смертным — и этот поступок напрочь стёр в людской памяти древние предания о настоящей натуре чернокнижников. Но если маг силён, не означает, что он может всё. «Мне не подвластно всего три вещи, — сказал тогда чародей, опустившись на колено, маленькой девочке, пробившейся сквозь толпу и попросившей, чтобы её мама, не просыпающаяся после свержения дракона, наконец проснулась. — Я не создаю вещи из ничего, не ведаю будущего и не поворачиваю время вспять, — пока люди затихли под взмахом руки в чёрной перчатке, ведьмак положил ладонь девочке на плечо, смотря прямо в глаза своими тёмными, волчьими. — Я не возвращаю к жизни, будь так великодушна простить меня». Ведьмак, встав после этого, оглядел стражу, искренне надеясь, что его услышали и чтоб не просили о невозможном. Слова мага о том, что пленённый и приручённый дракон под королевской резиденцией будет внушать страх любому врагу, звучали убедительно; и правда, кто захочет нападать на земли, которые охраняет огнедышащее чудовище? Тварь, охваченная сиреневым светом, тяжело приподнялась с площади и медленно поплыла по воздуху будто на больших невидимых руках, а проблему со слишком узким проходом в замок для зверя волхв также решил весьма быстро, ударив посохом оземь и дождавшись, пока земля под замком разверзнется, погружая тело твари в тёмные и сырые ходы. Второй просьбой на второй день, о коей попросил ведьмак и в коем исполнении нельзя было ему отказать, было оставить его наедине с замком до следующего восхода солнца, и никто в нём присутствовать не должен — ни прислуга, ни стража. Только он и поверженный дракон в цепях в подземелье. Тряслась земля. Когда страшный рёв чудовища послышался вновь из недр земли под замком, люди замерли, ожидая разрушения хрупко восстановленного мира и высвобождения зверя, принёсшего столько смертей в огне, но ничего не произошло. Рык повторился ещё три раза, пока почва под ногами ближе к полуночи не перестала дрожать — и, наверное, это значило, что зверь порабощён полностью. Оставалось лишь молча восторгаться и благоговеть перед мощью нового короля, хоть и дракон под замком не внушал особого доверия. Старики были недовольны, что к власти допустили волчьего брата, коему дом — непролазная чаща, а постель — волчья шкура, брошенная на валежник, но их никто не слушал. Сложно не верить тому, кто восстановил все разрушения города и низверг ужасное чудовище, не требуя ничего взамен. А к восходу солнца, когда стража вернулась в замок, встретивший их в тронном зале ведьмак махнул рукой, и из-за колонн показалось с десяток юношей и девушек в чистой и скромной, но дорогой, королевской одежде — и на третий день прозвучала третья просьба: уважительно относиться к его личной, ведьмаческой, прислуге, не мешать их работе и не сомневаться в их верности королевству. И не только прислуге. Юноша, стоявший за спиной ведьмака, длинноногий и худой, с пушистыми волосами цвета каштана, вьющимися на концах, и с яркими карими, как у волхва, глазами, с красивом лицом с бинтовой заплаткой на щеке, был представлен молодым принцем — наследником колдовской короны. На вид ему было лет шестнадцать или семнадцать, не больше, но загадкой было то, что на ведьмака, щедро назвавшего его своим преемником, он был совсем не похож — ни внешностью, ни манерами, ни голосом, ни взглядом. Принц Осаму Дазай, поселившийся в полуразрушенной чудовищем комнате почивших королей, стал настоящей тайной дворца для старой прислуги. «Любит спать под открытым небом», — отвечала новая, ведьмаческая, на все вопросы о принце и о том, почему он не поселился в обыкновенных и целых покоях. Собственно, по тому же принципу сам ведьмак предпочёл не восстанавливать крышу дворца до конца — видно, ему было привычнее с небом и лесом перед взглядом, нежели в тёмных и мрачных дворцовых стенах. Кровь от крови, чтоб она неладна… Принц был молчалив и время от времени остёр на язык, часто спорил с новым королём, которого любезно называл дядюшкой, ни с кем не водил дружбы и слыл одиночкой, лишь изредка показываясь кому-то на глаза — вёл себя, как настоящая кошка, гуляя сам по себе и при этом будучи весьма умным. Порой его можно было застать сидящим на королевском троне, упёршимся локтем в один подлокотник и закинувшим ноги на другой — воздушные рукава светлой рубашки переходили в полностью непрозрачную на груди и спине с высоким воротником, плотная чёрная ткань облегала тонкие длинные ноги с острыми коленями, блестели золотые пряжки высокой тёмной обуви. Ведьмака на престоле почти невозможно было застать — он, как истинный волчий брат, предпочитал тёмные и укромные места, потому и проводил в небольших тёмных покоях с тёмными шторами большую часть времени, меняя убранство под свою берлогу, потому Принц не гнушался отдохнуть в королевском ложе. Казалось, его яркие карие глаза пристально следили за каждым шагом, появись ты на его пути или просто пройди мимо, и вкрадчивый бархатный голос иногда раздавался в беседах с ведьмаком или коротких разговорах с новой прислугой, особенно двумя юношами: молчаливым и хмурым черноволосым и улыбчивым, достаточно добрым и несколько неуклюжим светлым, почти седым. Никто не знал, владел ли преемник чёрной магией — никто не видел, чтобы он ею пользовался, но какое-никакое родство с чародеем внушало сомнения о том, что он вовсе ничего не умеет. Его поступь была тихой даже с каблуками на тёмной обуви, а о том, чем наследник колдовской короны занимается, и подавно никто ничего не ведал; возможно, ведала ведьмаческая прислуга, такая же молчаливая, но довольно умелая и быстрая, но ни слова не говорила. Принц был привередлив. Если новый король в перерывах между уходами в город на рассвете и возвращениями в свои покои поздней ночью практически никакой едой не брезговал, прекрасно своим ведьмачьим чутьём чуя каждый ингредиент и каждую приправу на основе трав, то преемнику было невозможно угодить: он не ел моркови или яблок, не ел зелень, воротил нос от малейшего запаха примеси, не признавал жира в мясе, зато чистое мясо любой готовки и прожарки — всегда пожалуйста. Прислуга ведьмака из покоев Принца всегда выносила абсолютно чистую посуду — он всегда ел только у себя и не спускался в обеденный зал, недотрога, — и, вероятно, хрящи и кости он скармливал птицам и крысам. Совершенно избалованное совершенство: и куска не брал с чужих рук, а чужими были все, окромя новой прислуги и самого нового короля. Но таинственный Принц отходил на второй план, стоило дракону, заточённому в подземелье, пробудиться. Часто старая прислуга просыпалась от того, что ночью начинали трястись стены и земля. Страшный рёв из глубин сотрясал сам воздух, казалось, с неба могут осыпаться звёзды. Чары ведьмака на драконе не действовали постоянно, и цепи гремели, грозя сорваться с каменных стен и выпустить огнедышащую тварь на свободу. Перепуганная прислуга, высовываясь из-за дверей своих скромных спален, только и видела, как слуги нового короля скрывались за поворотом к тяжёлой двери в тёмные подвалы, и, когда она была открыта, рёв зверя был слышен ещё отчётливее и от того страшнее. Старую прислугу не пускали — от греха подальше, — да и они сами в своих ночных платьях не горели желанием приближаться к разъярённому чудовищу. Монстр бился крыльями и хвостом в стены, бросался на них всем своим телом и жёг мокрый камень подземелья до чёрного пепла, но подвалы его не выпускали. Бесноватый зверь не прекращал попыток вырваться на свободу, но ведьмак раз за разом оказывался сильнее. В конце концов, сама стража видела, с какой голодной остервенелостью заточённый в цепи дракон разрывает овец и лошадей, в два укуса расправляясь со здоровой скотиной, и изо всех сил рвался дотянуться до людей, но плотная завеса магического щита не давала пламени и искрой коснуться человеческой кожи. В ярко-жёлтых глазах чудовища читалась звериная ярость и необузданная беспощадность, но сытым зверя было легче вогнать в тяжёлый колдовской сон, нежели голодного и рассвирепевшего. Что ни говори, тёмный волхв неожиданно хорошо справлялся с собственной задумкой заточения дракона в подземелье. Чернокнижники всегда прекрасно знали своё дело, на то они и волчьи братья в человеческих шкурах. Как не верить ведьмакам после этого, если древние сказания твердили одно, а на деле — совершенно иное? Никакой корысти в том, что делал для королевства новый король, не чувствовалось — он делал всё, чтобы земля после нападения дракона вновь стала плодородной, а жизнь вернулась в своё русло. Лишь юный Принц никогда не подходил к огнедышащей твари в подземелье, будто опасался, но никого это не беспокоило. Не их было дело, почему Принц никогда не приближался к дракону и не говорил о нём; кто знает, может быть, именно поэтому ведьмак и наследник не похожи и именно поэтому преемник носит белые повязки на руках под рукавами рубашки, скрывая нечто страшное. Ожоги, например, покрывающие всё его тело. Не их дело. Королевство уже на десятый день вновь начало процветать, оправившись от нападения, и хорошо. Жизнь начала течь своим чередом. Но кое-кому всё же не было покоя до нового правления, и особенно до Принца. Никогда не бывает так, чтобы народ был полностью доволен властью. Да, защитник, да, он вернул многое, что было разрушено, да, его слова звучали убедительно, но было ли с ним и его ватагой прислужников всё так гладко? Среди старой прислуги был один юноша. Рыжий, глаза жёлтые, встрёпанный, с небольшим шрамом на носу. Чудом уцелев в пожаре и перейдя под власть ведьмака, не имея права голоса, наблюдая за его слугами и преемником, за устанавливающимися уставами, он подсознательно чувствовал неладное. Что-то не так было с наследником, веяло от него чем-то странным, если не устрашающим. Наверное, это чувство было примешано ещё и к тому, что слуга из старых рядов был не совсем доволен новым королём, взявшимся из ниоткуда, да и дракон в подземелье, время от времени просыпающийся, не внушал спокойствия. Дракон, от пламени которого погиб его старший брат! Все казались вокруг предателями, раз так быстро согласились на проклятого чернокнижника и на то, что он даёт. Дело это нечистое, и ведьмак подозрителен — наверняка что-то затевает. Не было такого, чтобы самозванцы вставали к трону. «И не будет, — слуга не спал этой ночью, пряча нож за пояс и уходя в темноту анфилады дворцовых комнат. — По крайней мере, пока я жив». Ночь была тёмной. Прохладный ветер доносил с севера холод и запах сырости, месяц светил над головой в разрушенной крыше. Высокая и худая тень изредка показывалась на свету, исчезая во мраке витых колонн и не издавая ни одного шума. Слуга остановился у покоев нового короля за дубовой дверью, видя, как из-под неё брезжит слабый свет свечи — король не дремлет в столь поздний час, — некоторое время стоит недвижимой фигурой, а затем вновь ныряет в темноту. Король — не его цель сегодняшней ночью. Принца устранить будет легче, чтоб посеять смуту и доказать, что волчьим братьям не место у королевского престола. Это крыло дворца совершенно пустынно. Все слуги в другой стороне, стража — внизу, король оставлен за спиной. Прищуренные жёлтые глаза сверкнули в темноте, прежде чем тень юркнула к большим дверям покоев, наполовину под открытым небом, и тихо надавила на них плечом, проверяя, закрыто ли на замок. Одна из дверей легко поддалась, даже не скрипнув, и слуга замер на месте, вглядываясь в темноту комнаты: из-за яркого месяца и звёздного неба она достаточно светла, и Принц под одеялом отчётливо виден на постели. Спи, спи, так с тобой будет легче. Юноша тихо сглатывает, оглядевшись по сторонам, выглянув обратно в коридор, чтобы убедиться, что за ним нет хвоста, и шагает внутрь, внимательно прислушиваясь к звукам, прикрывая дверь за собой. Сейчас или никогда. Сердце громко колотилось в ушах, но отступать было поздно. Комната светла, Принц безмятежен. Слуга на носках прокрался к постели почившей царской четы, на коей спокойно спал теперь чужак, и занёс вынутый из-за пояса нож, держась за рукоять двумя руками в перчатках. Пальцы подрагивали, но возвратиться нельзя. На всякий случай слуга взял оружие одной рукой, вторую аккуратно положив на подушку, коей Принц прикрывал голову, чтоб прижать, когда начнёт дёргаться — и клинок со всего размаху вонзается в бок сквозь мягкую ткань по самую рукоять, сверкнув лезвием в лунном свете. …Вскрика не было. Юноша надавил на лезвие посильнее, ничего не понимая, и на всякий случай вынул его, резкая втыкая ещё раз и на этот раз крепко вжимая подушку в постель. Снова ничего. Сердце грозится выпрыгнуть из груди, и слуга одёргивает одеяло в сторону, сбрасывая его на пол. Стоило догадаться, что там были всего лишь подушки. Кто-то знал о его приходе? Не может быть! Юноша нервно сглатывает, испуганно озираясь по сторонам и выставив нож впереди себя на случай атаки, но со спины никто не подкрался, а дверь не хлопнула, закрываясь на ключ в случае засады. Тишина по-прежнему ничем не нарушилась, лишь в комнате слегка потемнело из-за наползших на месяц рваных туч. Неудавшийся убийца, понимая, что в покоях он совершенно один, чуть успокоился, присмотревшись к комнате повнимательнее, но не обнаружил ни одной живой души. Видимо, Принц проделывал так не в первый раз, делая вид, что спит, пока ночью куда-то уходил. Интересно, это ему так повезло или это убийце дан шанс окститься и уйти, пока никто не видит? «Нет уж, без головы этого волчьего щенка я никуда не уйду, — юноша нахмурился, хмыкнув, точно намереваясь отыскать его или хотя бы дождаться, чтобы убить на рассвете. Он смотрит на нож в руке, крепко сжав его рукоять до хруста кожи перчатки. — Этой ночью либо он, либо-» Мысль обрывается. Да, в этих покоях ни одной живой души, зато есть то, чего быть не должно: дыра в полу у стены, уходящая в зловещую темноту. Слуга точно помнил, что раньше такого не было, да и выглядит слишком аккуратно, чтобы быть последствием нападения чудовища из подземелья, и потому резво оказался подле неё, заглядывая вниз. Ступени уводили вниз, скрываясь в густом мраке. Если честно, всё это казалось нереальным, и юноша огляделся по сторонам ещё раз, моргая — нет, потайной ход всё ещё здесь. Полуразрушенный постамент, стоявший раньше здесь, сдвинут в сторону. Интересно, он и раньше был или… Нет. Слуга встряхнул головой. Быть такого не может. Он слишком давно в этом замке, чтобы не знать о каких-то тайных лазах на случай отступления. Этого здесь точно не было. И откуда тогда? Неосторожно мелькает мысль, что Принц может быть там, и слуга делает в темноту первый шаг. Всё равно больше нет выхода, так в тайном ходе тело хотя бы не сразу найдут. Дворец юноша знает прекрасно, и никаких неожиданностей здесь быть не может. Чем ниже он спускался, тем гуще становилась темнота и тем быстрее тускнел лунный свет, и в нос ударил сильный запах сырости и ещё чего-то… Чем ниже, тем отчётливее. Слуга внезапно остановился на ступенях, спустившись достаточно низко, чтобы глаза привыкли к темноте, и с ужасом замер, понимая, что это за запах. Гарь. Это был ход в подземелье, только сейчас оно было совершенно пустым — тяжёлые массивные цепи лежали на сырой земле без того, кого они должны сдерживать. И тишину разрезал бархатный, насмехающийся голос за спиной: — А я всё ждал, когда кто-то из вас всё-таки решится сунуться ко мне. Не прошло и полувека. Слуга резко оборачивается, едва не оступившись и выставив нож вперёд. Там, вверху, наполовину в лунном свете, стоял Принц в своей неизменной одежде, поставив руку вбок и глядя точно в упор. Его глаза неестественно ярко горели, переливаясь блестящим жёлтым, как у кошки. Слуга только и смог, что отступить назад, испуганно глядя на Принца, сделавшего к нему шаг ближе. — Думал, что сможешь перехитрить меня? — Принц усмехнулся, приблизившись на ещё одну ступень и совершенно не боясь. — Позволь рассказать тебе, где ты ошибся. Это интересно, поверь. Людская натура такая любопытная. Голос звучал, а кровь стыла в жилах. Рука дрожала ощутимее, когда Осаму Дазай приблизился на расстояние вытянутой руки, почти касаясь грудью лезвия клинка. Слуга оскалился, едва не отскакивая назад, перемахивая все ступени. — Что ты такое?! — выкрикнул юноша, замахиваясь и резко вдарив ножом прямо по груди Принца, прямо в сердце, и от удара Дазай слегка отшатнулся, вынужденно отступив назад. — Умри! Но звякнул нож, отскочив, как от стали, и рухнул на землистый пол со ступеней вниз. Слуга с животным страхом в глазах проводил взглядом оружие, отлетевшее, словно от рыцарской брони, и снова обратил его к Принцу. Мальчишка только головой разочарованно покачал, глядя на разрезанную ткань рубашки, и медленно взялся за воротник, отгибая его в сторону. Его шею и грудь покрывали бежевые, цвета белого золота, пластины, обрамлённые по краям мелкой бурой чешуёй и ярко блестящие в лунном свете, а улыбка превратилась в оскал острых зубов. Нет, его горящие глаза не как у кошки. Полные голода очи-золото в пол-лица, как у дракона: дракона, спящего в подземелье в ненастоящих цепях; дракона, ввергнувшего половину города в прах и пепел; дракона, в остальное время спокойно сидящего на троне короля, накинув на себя человечью шкуру и подперев ладонью с длинными пальцами щёку; дракона, разыгравшего с ведьмаком весь этот жестокий спектакль; дракона, которому легче вылетать из замка, если половина стены разрушена. Принц-дракон… Как банально. Глаза вспыхивают ярким янтарём, и зрачки становятся отчётливо узкими, как две чёрные щёлочки. Лицо начинает по-звериному вытягиваться, а кожа покрываться тёмной чешуёй, прежде чем драконья пасть с рядами острых зубов в последнее мгновение раскроется, как взведённый капкан с разгорающимся глубоко внутри пламенем. Короткий человеческий крик в подземелье никто не слышал.