А и мне ли жалеть огня?

      Серхио заворачивается в тонкое, но тёплое синтепоновое одеяло, спасаясь от холода загородного дома, накидывает на плечи плотную тёмную ткань. И куда ушло чёртово тепло из проклятого Мадрида?       Он не любит холод. Его раздражает холод. Длинный шипастый хвост недовольно хлещет по ногам, чешуя шелестит в абсолютной тишине его кабинета, чуть царапает жёсткими чешуйками дорогой морёный дуб тяжёлого массивного стола, на котором разложены в абсолютном хаосе бумаги, карты, схемы, заметки, документы, которые не вызывают у него сейчас никакого интереса. Серхио слишком взбешён — тем, как неудачно играет его Реал, как часто возвращаются его товарищи из сборных с очередными — блять, сколько можно?! — травмами, как не справляется с расползающимися чернильными щупальцами бессмертной гидры проблемами экстренно вернувшийся Зизу, как Иван и Лука, пропав ещё несколько дней назад (ну да-да, они все заняты, это понятно), до сих пор не дали о себе ни одной вести, но больше всего… Больше всего его бесит ебучий, пробирающий до костей холод!       Серхио ненавидит мёрзнуть примерно в той же степени, в какой ненавидит шутки Ивана про то, что он произошёл от хладнокровных ящериц, а не благородных драконов, но даже он сейчас не может отрицать — будь его кровь человеческой в чуть большей степени, он бы сейчас так не продрог. Он откашливается, чуть трансформируя своё горло, чтобы не сжечь тонкостенную человеческую трахею изнутри, и выдыхает немного огня прямо на стол, меланхолично наблюдая, как сгорают важные документы и письма, не испытывая по этому поводу никакого сожаления. Он давно всем говорил передавать ему все бумаги в электронном виде, почему друзья и коллеги его услышали и даже важнейшие файлы скидывают ему на личный ноутбук, а проклятые бюрократы считают, что они умнее? Серхио морщится и выплёвывает ещё один сгусток огня сверху. Как тогда говорил их залётный легионер Дениска? Гори-гори ясно, blyat`. — Серхио, это дорогущий морёный дуб, ради которого мы обошли половину Барселоны и Мадрид целиком, а ты его жжёшь, — Рамос прекрасно понимает, что тепло в небольшом тихом помещении рабочего кабинета стало не от весело потрескивающих папок и занимавшейся столешницы, а от появившегося в дверном проёме Ивана, опирающегося плечом на дверь с ленивой солнечной улыбкой. Серхио улыбается клыкасто ему в ответ, сбрасывает с плеч ненужное теперь одеяло и скребёт по полу тяжёлым хвостом нетерпеливо, подманивая Ивана ближе. — СМС-ку хотя бы сложно написать было? — Серхио раздражён, не может нормально выражать свои мысли без очевидной грубости в низком голосе, но Ракитич только посмеивается над ним, скользя внутрь плавно, прикрывает за собой дверь и следит заворожено за изгибами пламенных языков над обугленной чёрной поверхностью. Иван всегда был фанатиком огня и этим очаровывал Серхио ещё больше. — Конечно, сложно, я-то делами занят, в отличие от некоторых, — довольно урчит Ракитич и бесцеремонно суёт руку прямо в импровизированный костёр, зачерпывая в ладонь безвредное пламя и слизывая огонь с пальцев с сытой улыбкой. — Если бы мы жили в одном городе, было бы хорошо, но, если ты ещё не забыл, не так просто вырваться хотя бы на шесть часов, даже если ты греешь своей жопой банку, — Иван не может оторваться от своего занятия, даже когда Серхио подходит ближе, смотрит только на весело потрескивающий в оранжевом зареве стол и склоняется над ним грудью, втягивая в рот взвившийся особенно высоко язык огня, пошло довольно причмокивая. — Какую херню несёшь-то, Ракитич, — Серхио не уверен, какую эмоцию вообще сейчас вкладывает в свои слова, безбожно залипая на чужие влажные губы и юркий язык, ловящие искры из брызжущих вверх золото-алых снопов в цвет знамён его королевской Испании. — Иван, блять, перестань. — Не могу, твой огонь, ммм… — Иван загребает горстями пламя в ладони, сморит почти влюблённо, очарованно, разворачивается, поднося к самому лицу Серхио, и улыбается ярко, белозубо, прикусывая нижнюю мягкую губу и ожидая его реакции. — Попробуй сам, дорогой. — Только ты такой ебанутый, чтобы жрать огонь, — Серхио морщится и хочет хлопнуть его по запястьям, убирая от лица чужие руки, но Иван, пожав плечами, успевает раньше, с явным удовольствием поглощая ничуть не потерявшее в силе пламя. — Если бы ты знал, какой у тебя вкусный огонь, ты бы так не ворчал, — Ракитич облизывает губы ещё раз, смотрит из-под светлых длинных ресниц хитрыми зелёными глазами и тянется к нему за секунду до того, как Серхио сам обхватит его за шею, притягивая для поцелуя. — Это всё, конечно, прекрасно, но я вообще-то в Мадрид по делам приехал, а сюда заглянул потому чт…       Рамос накрывает его губы раньше, чем он успевает договорить, вторгаясь в горячий влажный рот раздвоенным длинным языком, стискивает ладонями ягодицы под плотными джинсами, когтями бессовестно раздирая прочную ткань, и Иван только разочарованно скулит, видимо, желая в очередной раз высказать что-то язвительное по поводу расточительности Рамоса, когда дело касается чужих денег. Серхио не сомневается, что Ракитич так и сделал, если бы только мог, но он не позволяет, целуя напористее и глубже, распаляя страсть вместе с огнём.       Массивный хвост Рамоса оплетает ноги Ивана, сковывая, острые костистые отростки гребня колют даже сквозь ткань штанов, и Иван только закидывает руки ему на шею и стонет отчаянно, отдаваясь полностью в его власть, позволяя оплётшим его кольцам драконьего хвоста сжаться сильнее, приподнимая его над полом и притискивая ближе к неприлично возбуждённому Серхио, потирающемся о него твёрдым членом, обтянутым дорогой одеждой. — Будет сегодня что-то нормальное или я пойду подрочу на порнуху по кабельному? — второй насмешливый голос раздаётся из кресла для гостей, заставляя их оторваться друг от друга ненадолго с недовольным ворчанием, только чтобы выяснить источник шума.       Чёрный дым стелется по полу у двери и дальней стены, стекает, будто живой, с подлокотников мягкого кресла, тянет призрачные щупальца к стеллажам и полкам, не приближаясь к полыхающему столу. Лука сидит, закинув ногу на ногу и покачивая стопой, перебирает в воздухе пальцами с тонкой усмешкой, играясь с завитками угольного дыма и даже не пытаясь скрыть явную выпуклость в районе паха. — А присоединиться не хочешь? — Иван сияет фирменной улыбкой, оборачиваясь через плечо, но уже через секунду закатывает глаза, простонав в голос, когда Серхио вцепляется зубами в бледную шею, оставляя очередной засос на и без того вечно истерзанной его клыками коже. — Нет, спасибо, я сегодня только смотрю, — Лука расстёгивает свои брюки, спуская с бёдер вместе с бельём, и плюёт в ладонь, проводя по напряжённому члену несколько раз. Иван и Серхио хмыкают синхронно, глядя на это откровенное бесстыдство, и возвращаются друг к другу, принимая новую игру, как должное. Ракитич зарывается пальцами в его стильно уложенные отросшие волосы, оттягивая пряди, а потом обхватывает скрытые в ворохе каштановых волос толстые основания длинных витых рогов, изгибающихся над головой, практически повторяя очертания причёски, прекрасно зная, как это ему нравится.       Серхио стонет, стискивая кольца хвоста, прижимая Ивана ещё крепче и целуя отчаянно страстно, вылизывая раздвоенным змеиным языком податливый рот, желая только разорвать на нём всю одежду и взять прямо здесь, прижав к стене.       Рамос недолго думает, делая шаг вперёд и тесня Ракитича к столу, планируя опрокинуть на неё, чтобы вновь полюбоваться контрастом россыпи золотых волос и светлой нежной кожи с чёрным дубом столешницы (Серхио никогда не признается, что купил его только для того, чтобы трахаться на нём с Лукой и Иво), когда от двери опять ехидно вскрикивает Лука. — Эй-эй, куда ты его тащишь, там же огонь! — Модрич улыбается, но тонкие губы дрожат, поджатые, пока он проводит ладонью по своему члену, откровенно бесстыдно дроча на них. Лука чуть выгибается в спине, вскидывая бёдра, сжимает крепче в основании, большим пальцем обводит головку, и Серхио чувствует, как наполняется рот слюной от желания прикоснуться к Луке тоже, опуститься перед ним на колени, насаживаясь ртом на твёрдый член, пока Иван сзади будет растягивать его пальцами или глубоко целовать Луку, принимая его пальцы сам.       Но сейчас Серхио только пожимает плечами и рычит недовольно, хвостом смахивает со стола догорающие бумаги и папки, отпуская Ивана и тут же обнимая его за пояс, не позволяя отстраниться и тесня его к креслу, на котором сидит Лука, склонив голову к плечу и неспешно проводя ладонью по члену.       Ракитич гнёт губы ехидно, отступая покорно, пропуская его ногу между своими бёдрами, подражая томному плавному танцу, отступает назад, позволяя вести себя, и не сопротивляется даже когда упирается задницей в подлокотник кресла, чувствуя на ягодицах сильные пальцы Модрича. — И что дальше, на Луку завалишь? Так неудобно же, — Иван смеётся его нетерпению, изгибается, подставляясь под чужие ладони и запрокидывая голову от удовольствия, когда холодная рука Луки пробирается под пояс штанов и белья, а горячие — Серхио — цепляют под футболкой соски. — Как ты только терпишь его болтовню постоянно, — Серхио фыркает, переворачивая Ивана на живот и сгибая пополам, вынуждая локтями упереться о подлокотник и прогнуться в пояснице, отставляя округлые ягодицы. Рамос быстро стягивает с него штаны вместе с бельём, опускаясь плавно на колени позади него и стискивая пальцами соблазнительную задницу. — Примерно так же, как твою заносчивость, — Лука обхватывает свободной рукой его шею, притягивая ближе, всматривается пристально в сияющие возбуждением яркие серо-зелёные глаза с огромным дрожащим зрачком грязного золота.       Серхио прижимается влажными губами к нежной коже ягодиц Ивана, целует несколько раз, коротко прихватывая зубами, а потом быстро проталкивает длинный гибкий язык в анус.       Ракитич стонет отчаянно, выгибая спину так, что становится страшно за его кости, подставляется показательно пошло, страстно, требуя больше ласк, и Лука, дождавшись момента, тянет его на себя, лишая равновесия, впивается жёстким настойчивым поцелуем, толкаясь в горячий податливый рот в том же ритме, в каком вылизывает его Серхио.       Драконий хвост скользит по обнажённым крепким ногам, лаская напряжённые мышцы, поднимается выше, тонким концом щекочет нежную гладкую кожу в паху, дразняще легко касается твёрдого члена, чуть обвивая у основания, щекоча жёсткой чешуёй. Иван скулит, прикусывая терзающие его губы, переступает с ноги на ногу, пытаясь спастись от возбуждающих слишком поверхностных прикосновений и получить больше одновременно.       Серхио проникает глубже, давя на тугие горячие стенки языком, запускает руку в штаны, сжимая пальцами влажный от естественной смазки член, проводит несколько раз, оттягивая, желая хоть немного ослабить возбуждение и стараясь не думать о том, как его хвост оплетает пояс Ивана, вынуждая его прогнуться сильнее и подставиться ему ещё больше, как тяжело вздымается его грудь и как они с Лукой тянутся друг к другу в попытках урвать больше.       Кто-то из них низко стонет, не отрываясь друг от друга, слышатся пошлые шлепки плоти о плоти и звуки влажного развязного поцелуя, сзади потрескивает занимающийся стол, а лёгкие забивает запах горящей древесины, и Серхио, отвлекаясь, ведёт носом по ложбинке между ягодиц, вдыхая соблазнительный запах распалённого влажного тела. — Серхио, давай уже, — Иван изгибается, глядя на него через плечо, подставляя Луке под жалящие жадные поцелуи длинную бледную шею, с трудом удерживаясь от того, чтобы не закатить глаза и не отдаться ощущениям полностью.       Но Рамос только хмыкает, не спеша подчиняться, отстраняется на мгновение, только чтобы быстро облизать свои пальцы и, проталкивая во влажное кольцо мышц язык, добавляет к нему вначале указательный палец, через несколько движений добавляя второй, не имея терпения готовить его долго. Он давит пальцами на упругие горячие стенки, растягивая его наскоро, на грани с грубостью, желая только почувствовать этот запредельный жар и узость вокруг своего члена. — Иванко, — Лука надсадно дышит, перемежая хриплый сорванный голос низкими стонами, смотрит безотрывно в глаза Ивана, как загипнотизированный, очарованный переливами дикого огня в золотом зрачке, поглаживает почти любовно впалую щеку и скулу, зарывается в пшеничные мягкие волосы на затылке, в поцелуе пряча свой надрывный стон, когда Иван обвивает пальцами его член, касаясь там, где не достаёт ладонь самого Луки и устанавливая собственный слишком томительный медленный ритм.       Серхио скользит языком выше, загоняя в растянутый анус третий палец, двигая неспешно, слишком издевательски нерасторопно, надавливая подушечками на простату, выбивая из Ивана совершенно невозможные, нечеловеческие звуки, задирает футболку до подмышек, выцеловывая полными горячими губами влажную линию вдоль впадины позвоночника, почти безнадёжно надеясь увидеть над лопатками роскошные трепещущие крылья.       Но Ракитич только прижимается крепче к его паху обнажёнными бёдрами, дразняще проводя задевая возбуждённый крепкий член, прекрасно зная, что сейчас Серхио сорвётся, отпуская хвост, стиснет широкими ладонями бёдра, с трудом убеждая себя не давить сильнее, не оставлять на бледной коже пятен, и войдёт несдержанно, резко, одним движением, не давая даже времени привыкнуть, вбиваясь до пошлых влажных шлепков и развратных громких стонов, сводящих с ума. — Серхио… Серхио… — он толкает Ивана ближе к креслу, практически роняя на Луку, тянется к тому хвостом, щекотя тонким концом мошонку, едва касаясь мощных бёдер и основания члена, скользя мимо, к поджатому животу.       Никто не знает, кто не выдерживает первым, но их хватает ненадолго: от влажных поцелуев Луки и Ивана, от дразнящего член опасного хвоста Серхио, от безумных быстрых движений, от бьющего по мозгам восхитительного ощущения единения, от переполняющих их странных чувств. Серхио кончает, выгнувшись на пике, падает на спину Ивана бессильно, прикусывая острыми зубами основание шеи, оставляя яркие следы на пылающей, кажется, светящейся мягко изнутри коже. Лука тянется урвать у Серхио расслабленный мягкий поцелуй, ласково поглаживая разморённого и непривычно тихого Ракитича по спине, иррационально переживая о том, чтобы эмоциональный феникс не рассыпался прямо здесь в пепел, чтобы постом возродиться только через несколько дней. — А стол кто-нибудь потушит, пока мы не задохнулись и пожарные не съехались? — Лука лениво ворочает языком, с трудом заставляя себя внятно выговаривать слова, чувствуя, что ещё немного, и тушить будет некому. — Если твой капитан изволит с меня слезть, я уберу эту катастрофу и поем после… всего этого, — Иван жарко дышит ему в ухо, чуть касаясь губами мочки едва ли нарочно. — А то мне идти уже… а я голодный… — И вообще, капитан, — Лука ехидно, но слишком лениво ухмыляется, будто заразившись от Ивана, — у тебя камин есть, не трогай больше невинную мебель, мы не напасёмся столько магазинов, в которых нас ещё не узнают, — Лука посмеивается, поглаживая Ивана по волосам и подпихивая кулаком в плечо Серхио. — Пироманы хреновы.