Входит Вечер в Настоящем, дом у чорта на куличках. Скатерть спорит с занавеской в смысле внешнего убранства. Исключив сердцебиенье — этот лепет я в кавычках — ощущенье, будто вычтен Лобачевским из пространства. (И. Бродский)
Глава 1. "Поехали"
Спутник упал в болото, но умудрялся ещё пару дней подавать радиосигналы. Его искали на земле и с воздуха, обшарили несколько километров леса, по вечерам возвращались в лагерь мокрые, злые и ни с чем. СП тоскливо предчувствовал приближение сезона мигреней. Обычно боль приходила в затылок или макушку, а потом, змеясь, расползалась по всему телу. Это была не обычная мигрень, а какая-то особая, от которой еще не нашли лекарства. Возможно, то была хроническая, накопившаяся за годы, усталость: он много лет работал на износ, до сих пор считая, что за одним неверным шагом могут снова последовать лагеря. Часто он поднимался по утрам с мыслью, что не хочет больше жить. Что сил совсем не осталось, что он не справится, - и как же это глупо, сдаться на пороге осуществления своей мечты. Он ведь с детства собирался в космос. Конечно, пока был ребенком, не понимал, как далеко хочет зайти. Позднее, уже обучаясь в кружке планеристов, уже сконструировав свой первый легкомоторный самолёт, понял - ему нужно туда, выше. Этой цели он подчинил всю свою жизнь, пока в тридцать восьмом году не сел по ложному обвинению. И всё пошло кувырком: вереница пересыльных тюрем, этап, Колыма - он все ниже спускался в долину скорби, а его чудесная, невероятная мечта сияла где-то позади, и свет ее лучей уже почти не мог рассеять окружающего мрака. Может, так судьба испытывала его на прочность - должен же был во всем этом быть какой-то смысл, он привык искать во всем смысл, не мог не искать. Когда им все-таки удалось создать ракету для выхода на околоземную орбиту, ему уже стукнуло пятьдесят. Дорога в космос была для него закрыта навеки. Но, как в самый пасмурный день слабый отсвет солнечного луча на оконных стёклах заставляет поднять голову, так и он увидел вдруг, что свет его надежды не угас бесследно, не сгинул в сточных ямах мироздания, куда самого его пытались низвергнуть все эти годы и физически, и морально. Он стал собирать себя по крупицам, и однажды, оглянувшись вокруг, увидел, что мечта вновь сияет впереди, что свет ее - свет надежды, а не отгорающее воспоминание. Он протянул руку и ощутил тепло. И он пошёл навстречу своему солнцу. Страну, которой он в юности так самозабвенно хотел служить, и теперь, спустя двадцать лет, раздирали всё те же страхи: боялись новой войны, боялись шпионов, боялись собственных слов, собственной тени, собственных мыслей... Но, как только появилась возможность снова вернуться к делу, как только ему снова было позволено принимать решения, он организовал тренировочную базу и набрал туда военных лётчиков, мальчишек помоложе и покрепче, а сам наблюдал за их тренировками через затемненное стекло - не спешил показать им своего лица. Он ведь был самой секретной фигурой в бюро, и вся его работа была секретной, и полёт в космос тоже был секретным... В поисковом отряде сидели над костром, грелись, кутались от сырости в брезентовые плащ-палатки, сокрушались о погибших вместе с аппаратом месяцах работы. От нечего делать вели диспуты. - Тормозной двигатель раньше времени отключился, - утверждали одни. - Автоматика подвела. - Орбиту неверно рассчитали, - спорили другие. Находились и те, кто предлагал совсем уж бредовую версию: - Всё дело в собаке. Собака-то была рыжая. Это, говорят, к несчастью! От этих разговоров становилось тошно. - Сережа, поехали домой, - сказал ему в первый же вечер Васюня, когда все собрались у костра в ожидании скудной трапезы. Похлебка булькала в котелке, налетавший порывами ветер бросал в нее сосновые иголки, в воздух поднимались искры. СП не терпел, когда ему перечили, но Васюня был первым заместителем и к тому же другом, и не побрезговал забраться в эту болотистую местность. Поэтому право голоса получил и пользовался им сейчас в полную мощь, а остальные помалкивали с одобрением. - Что толку? Собачка все равно уже погибла, - продолжал рассуждать Васюня. - Ну, найдем мы его в трясине, - как вытаскивать будем? Привяжем трос и потянем, как репку в сказке? СП понимал, что это действительно так - не вытащить им спутник, и сколько еще таких аппаратов сядет вне заданного района? А за все ошибки отвечать ему. На третий день поисков сигнал затих. Лагерь собирали в полном молчании. Сергей Павлович видел, что все вздохнули с облегчением - там, в Москве, уже черемуха зацветала, а здесь до сих пор в ложбинах лежал снег да противно хлюпала жижа под сапогом. Несколько раз в сумерках он принимал обугленные стволы деревьев за чекистов. И, распознав ошибку, думал: "Не теперь, так после. Они никогда не оставят меня в покое". В самом мрачном расположении духа он вернулся в Калининград, в свою пустую квартиру. Привычно проверил замки на ящиках стола, следов обыска не обнаружил, но все равно тщательно посмотрел документы и чертежи - всё было на месте. Возникло желание кинуть их в печь и удостоиться сомнительной славы своего земляка, писателя Николая Гоголя, но он подавил в себе этот порыв. Походил по комнате, снял с плиты холодный чайник, попил воды прямо из носика и лёг спать. Завтра рано утром надо было ехать в бюро и начинать всё заново. *** Втайне инженер-конструктор Сергей Павлович Королёв, или, как называли его коллеги, "СП", давно хотел построить ракету-носитель сверхтяжелого класса и свалить на ней на Луну, - она, при всей своей неисследованности, казалась ему более безопасной территорией, чем собственная квартира на улице Карла Маркса, дом 5. Или любая другая квартира: в Москве ли, в Подмосковье, - от них было не скрыться. Почти каждую ночь они появлялись вновь - тени в черном, которые преследовали его, чтобы вновь навешать нелепые обвинения, арестовать и отправить куда-нибудь на прииски, добывать золотишко или махать киркой в угольной шахте. Эти же тени порой виделись ему и днем - едва заметное движение за его плечом, не в такт качнувшаяся ветка акации в сквере возле конструкторского бюро... Он оборачивался, но никого не было. Он корил себя за мнительность, но все равно жил в постоянном ожидании удара. Вертикальная складка навеки расчертила его переносицу, а взгляд стал колючим и острым. Он перестал узнавать себя на фото, а иногда и в зеркале. Был и еще один сюжет, который преследовал его постоянно, - родом уже из этой, новой, послетюремной жизни. Обычно это начиналось внезапно. Он будто спал и не спал. Часть сознания отчаянно цеплялась за момент перехода от яви к сну, еще различая звуки и шорохи - воду, капающую из не до конца завернутого крана, шелест занавески, скрип шин последнего автомобиля на улице. Другая же часть стремительно погружалась в тяжелый вязкий омут, и вот уже он видел себя на полигоне, возле стартового стола, на котором установлена готовящаяся к полету ракета. Он знает: с ней что-то не в порядке, он хочет уйти, но, по законам сна, не может и шевельнуться. Внезапно ракету охватывает столп огня, она начинает крениться и, наконец, валится на землю, увлекая за собой фермы, будто ствол обожженного дерева. Огонь гаснет так быстро, словно его и не было, а на земле среди обгорелых обломков лежит скорчившееся человеческое тело. С трудом продираясь сквозь вязкий, как вата, воздух, СП подходит ближе, опускается рядом с телом на колени, поворачивает его за плечо и узнает Валентина - серые глаза широко распахнуты и невидяще смотрят в небо... Каждый раз он так вздрагивал от ужаса, что просыпался с сильно бьющимся сердцем и не сразу мог понять, где находится. Ему казалось, что он заперт в герметичной камере и кто-то настойчиво стучит снаружи по обшивке: "Бум-бум-бум!" Скоро он понимал, что это стучит кровь в ушах, а привычные звуки - капли, монотонно падающие в жестяную раковину, шорох листвы за окном - возвращали его в пространство калининградской квартиры. Эти сны здорово отравляли его жизнь: там, в конструкторском бюро, в его кабинете, в верхнем ящике стола лежала чудом сохранившаяся фотокарточка - группа молодых инженеров-ракетчиков, которую он возглавлял двадцать лет назад. Все его товарищи, с которыми они начинали разработки еще до ареста. Его бывшие товарищи - поскольку, за исключением его самого и Валентина, в 38-м году все они бесследно исчезли. О своем лагерном прошлом он, разумеется, никому не рассказывал. Как и о ракете для бегства на Луну. Он уверял всех, что строит универсальное оружие, а подспудно решает некоторые научно-исследовательские вопросы. В двадцатом веке космос уже не мог оставаться по-прежнему пространством домыслов и суеверий: его нужно было активно осваивать и еще активнее - захватывать. Для этого они и набрали молодых военных летчиков, чтобы подготовить из них первый отряд космонавтов, возможных возниц, способных увести корабль к Луне или ещё куда подальше. Молодёжь в космические путешествия верила мало, считала это сказками, но готовилась усердно. Тренировки проводил полковник Галлай, герой войны, в прошлом - лётчик-испытатель, старый друг СП. В свои сорок шесть это был невероятно энергичный, обаятельный и целеустремленный человек, к которому всегда тянулась молодежь. Для будущих космонавтов наставника лучше было не найти во всем Советском Союзе. Сергей Павлович побывал у него в конце апреля, незадолго до своего отъезда на болота, и имел весьма перспективную беседу в неофициальной обстановке - то есть без третьих лиц и со стаканом чая. - Ну, как ребята? - спросил он, помешивая сахар и стараясь не слишком выдать нетерпение. - Отличные, - заверил полковник. - Большинство показывает выдающиеся результаты. - Это хорошо, - кивнул Сергей Павлович сдержанно. - Но нужно, чтобы результаты были безупречные. Давай составим список тех, кого ты уже сейчас рекомендовал бы для космического полёта... Что? - спросил он в ответ на недоуменный взгляд. - Это вопрос ближайшего года. Помяни мое слово... Хочешь пари? - Поверить трудно, - признался полковник. - Неужели станем очевидцами этого события... - Не очевидцами, а участниками! - возразил Сергей Павлович. - И самыми непосредственными. Подготовь списки. На следующий день Галлай прислал ему фамилии отобранных кандидатов. "Шесть человек из двадцати, неплохо для начала", - решил СП. Не откладывая в долгий ящик, поехал к Галлаю. - Списки я посмотрел, сам что скажешь? Галлай пожал плечами. - Уже всё сказал. Эти - моя надежда и опора. Богатыри. Да возьми хоть Юру, - сказал он, подвигая к Сергею Павловичу верхнюю папку из внушительной стопки личных дел. - Для всех свой парень, волевой, упорный, честный... Правда, ростом немного не вышел. Но в остальном он славный малый. На тебя в молодости похож. СП бросил взгляд на фото, прикрепленное к картонной обложке - "богатырь" был совсем еще мальчишка, с самой заурядной биографией: лётное училище, военная служба, жена, ребёнок... Юнец, каких тысячи, а государственная машина и не таких ломала... "Ладно, не боги горшки обжигают", - подумал он. К тому же, рекомендация Галлая для него много значила, полковник зря хвалить не будет. Он обещал себе присмотреться к кандидату повнимательней. "Может, это я сам полечу, а они пусть тренируются про запас", - привычно солгал он себе: мысль, в которой в последние несколько лет он находил для себя иллюзорное утешение. - Не понравился мой кандидат? - спросил полковник, по-своему истолковав его молчание. - Решение в итоге все равно не за мной одним, чего стоит хотя бы твой начальник, - отговорился Королёв. Не мог же он признаться старому другу, что в глубине его души всколыхнулось что-то похожее на зависть - к молодости этих ребят, к их возможностям, к будущему, которое у него отняли, когда он сам был в их возрасте. Кто-то из этих мальчишек своими глазами увидит, что там, наверху. Ему же останется только ждать их на земле и довольствоваться рассказами. Усилием воли он задвинул эти мысли в дальний угол. *** Поездка на болота вывела его из равновесия больше, чем он готов был себе признаться. Пока они терпели неудачу за неудачей в своих испытательных запусках, американская пресса уже заявляла о подготовке первого полёта человека в космос. У американцев были технологии фон Брауна, было финансирование и безоговорочная поддержка правительства, и все равно обставить их в этой гонке стало главной целью жизни Сергея Павловича и вверенного ему конструкторского бюро, а проигрыш означал вечный позор. Нужно было срочно чем-то вдохновиться. Сергей Павлович решил заглянуть в "Лабораторию" - так назывался корпус Лётно-исследовательского института с тренировочной площадкой для будущих покорителей Вселенной и примыкавшим к ней общежитием, где эти покорители проживали по десять человек в одной комнате. Внешне это здорово напоминало конец тридцатых, но у мальчишек вряд ли возникали такие мысли. Они родились и выросли в этом новом мире, где всё было общее и все - на виду. Как и во всех советских учреждениях, стены в Лётно-исследовательском институте были выкрашены в две краски: нижняя тёмно-синяя половина в представлении СП означала земное прозябание, верхняя побеленная часть символизировала вечное блаженство в космосе. Ровно посередине их разделяла узкая красная полоса - предупреждение о непреодолимости стратосферы, ныне уже неактуальное, поскольку стратосферу они успешно преодолели в 1957-м. Занятия в "Лаборатории" начинались с семи часов утра. СП приехал пораньше, чтобы успеть переговорить с полковником. В дверях он столкнулся с троицей "подопытных" - впервые он видел кого-то из будущих космонавтов так близко. Встреча с ними пока не входила в его планы, так что он замешкался, пропуская их вперед. Все трое были в спортивных костюмах, подтянутые и, невзирая на ранний час, бодрые. Еще молодой, но уже начинающий лысеть летчик в красной майке и кудрявый блондин прошли, увлеченно что-то обсуждая. Последним был "свой парень" (протеже полковника). Он придержал для СП дверь, и тот поблагодарил его сдержанным кивком, украдкой рассматривая. "Надо же, какой курносый", - только и подумал СП. Галлай был в зале, расхаживал среди залитых желтым электрическим светом тренажеров, проверяя их готовность. Космонавты синхронно откозыряли ему. - Вольно, орлы. Молодцы, всегда пунктуальные, - деловито похвалил Галлай и, заметив в дверях Сергея Павловича, удивленно поднял брови. - Ну, ступайте, разминайтесь, - велел он. Ребята не могли не заметить, что их спешат отослать. "Свой парень" обернулся и задержал взгляд на лице Сергея Павловича. СП не успел даже возмутиться такой неприкрытой дерзости: глаза у мальчишки были хорошие - любопытные, но не наглые. - Вот они, моя гордость. Нарочно не хвалю их много, чтобы не зазнались, - сказал Галлай негромко, увлекая СП за собой на наблюдательный пункт - в свой кабинет, одна из стен которого, граничащая с тренировочной площадкой, была стеклянной и затемненной так, чтобы не было видно, что происходит внутри. - Не ждал тебя сегодня, - признался он, прикрывая дверь, и включил в сеть кипятильник. - Уже собираешься раскрыть инкогнито? - Пока ни к чему. Слышал про последний запуск? - Неудачи у всех случаются, - сдержанно сказал Галлай. - Но пеленгаторы, говорят, сигналили исправно. - Наша система обнаружения всё ещё ни к чёрту, - поморщился Королёв. - Неровен час, запустим в космос человека - и потеряем. Давят на нас сильно, - добавил он. - Хотят к годовщине Октября запуск... Спрашивают, чего мы тянем. Они, мол, дали нам всё, а у нас ни коня ни воза. - К Октябрю - это слишком короткий срок, - согласился Галлай. - У нас с ребятами одна только программа тренировок до декабря расписана. - Там никому дела нет до их жизни! - отозвался СП раздраженно. - Рассуждают, будто человек - морская свинка, только размерами покрупней. Нет. У меня безопасность космонавта - в приоритете. Мы им не военный оркестр для обслуживания красных дней календаря! Наручные часы полковника издали мелодичный писк. - Ладно, поехали, - Галлай ударил себя по коленям и поднялся. - Оставляю тебя наедине с наукой. А я пошел готовить тебе ребят. На тренировочной площадке царило оживление: подтягивались опаздывающие. Шерстяное пальто СП и мрачный взгляд исподлобья уже наделали переполоху. Лётчики его не знали, но все безошибочно определили в нём начальство. Не особо избалованные вниманием высоких гостей, они, конечно, переполошились. Несколько человек подошли к "своему парню", его о чем-то расспрашивали. Слов было не разобрать, но он вдруг повернулся и посмотрел прямо на Сергея Павловича, будто мог видеть его сквозь тёмное стекло. Другие стали оборачиваться вслед за ним. Теперь начнут выпытывать подробности у Галлая, а там дойдет и до Каманина... С начальником службы ВВС, в чьем ведомстве находилась "Лаборатория", Сергея Павловича связывали давние и непростые отношения. Вынужденные волею судеб к сотрудничеству, они всегда оказывались на разных полюсах. СП считал Каманина военным до мозга костей, равнодушным к науке и помешанным на букве Устава. Каманина же, в свою очередь, раздражала суета "гражданских", их извечное стремление влезть не на свою территорию и заграбастать себе то, что традиционно лежало вне их компетенции. В глубине души Сергей Павлович знал: однажды их с Каманиным вечное глухое противостояние выйдет наружу каким-то большим взрывом, но не спешил приблизить этот момент. "Свой парень" ничего не ответил на расспросы товарищей, внезапно он просто шагнул из круга, встал на руки и прошелся по залу. Сергей Павлович хорошо знал этот приём - сам в юные годы не раз проделывал такой фокус, когда нужно было уйти от неприятного разговора или ответа на неудобный вопрос. "На тебя в молодости похож", - вспомнил он слова полковника и вдруг подумал: не может он подвести этот молодняк, этих мечтателей, самозабвенно приходящих сюда с самого утра и до вечера проводящих время в изнурительных тренировках. У них, незнакомых ему мальчишек, собранных со всех самых отдаленных уголков большой страны, была та же мечта, что и у него самого, и он должен был ценить это, должен был хорошо сделать свою работу. И прочь все сомнения! "Поехали", - мысленно повторил он вслед за полковником и поспешил к себе в бюро.