Стокгольмский синдром

Шань споткнулся на пороге, когда торопился открыть дверь, но сначала он ту самую дверь протаранил собственным плечом, потому что она оказалась закрыта, о чем он совершенно позабыл за всей своей нервозностью. Так вот, споткнулся на пороге, запутавшись в собственных ногах, уже падая на пол, схватился за куртку Тяня и полностью опрокинул на себя вешалку. — Тянь! — завопил из-под кучи одежды, пытаясь выбраться. — Черт!.. Тя-я-янь! — Что? Что такое? Перепуганный вусмерть брюнет выбежал из ванной с перепачканным пеной для бритья лицом и бритвой в руке и еле успел поднять ее вверх, когда совершенно обезумевший Шань влетел в него, едва не уронив. — Представляешь, мужик, который работал у нас поваром, уволился, и меня поставили на его место, — обрадованно выпалил Гуань Шань, стискивая обескураженного любовника в сильных руках. — Представляешь, да? Я самый настоящий повар! — завопил Рыжик, вцепившись пальцами в плечи Тяня и глядя на него такими счастливыми глазами, что брюнет не сдержался, рассмеялся, обнимая в ответ, прижал к себе. — Я так горжусь тобой, любимый, — пробормотал в макушку. — Ни секунду не сомневался в твоих способностях. — Директор сказал, если я продержусь неделю и со всем справлюсь, он отправит меня на ускоренные курсы повышения квалификации и оставит работать поваром уже официально, — продолжал говорить Шань, утаскивая партнера в ванную и усаживая его на бортик ванны, забрал бритву. — Я так волнуюсь. А если у меня не получится? Как думаешь, у меня получится? Хэ Тянь молчал, пока Шань быстрыми точными движениями сбривал колючую щетину, на которую утром сам же ворчал, с щек. Хотелось расцеловать счастливо блестящие медовые глазки, порозовевшие от ноябрьского мороза щеки и тонкие розовые губы, но Рыжик крепко держал подбородок, вертя его голову, как ему вздумается. — Ты самый способный человек из всех, кого я знаю, — заговорил Тянь, когда представилась возможность. — Малыш, ты же так мечтал об этом, конечно, ты справишься. Я всегда верил и буду верить в тебя. — Не дергайся, — полуприказал Рыжик, задирая его голову. — На мне сейчас такая ответственность лежит. Я и не думал, что буду так переживать. Не хочу загружать тебя своими переживаниями, но мне больше не с кем поделиться. — Всегда рассказывай только мне. — Тянь перехватил его руки и поцеловал костяшки, пачкая пальцы пеной. — Делись переживаниями, волнениями, я поддержу и помогу решить все твои проблемы. — Умывайся давай, я закончил, — скомандовал Гуань Шань, улыбаясь. — Помощничек тут нашелся, — хохотнул и направился к выходу, сделав то, от чего Хэ Тянь завис надолго — игриво шлепнул его по заднице. Когда Тянь закончил в ванной, Рыжик уже прибрал бардак в прихожей и выкладывал на тарелки еще горячую пиццу, видимо, сделал заказ по дороге домой. Поцеловал, когда Хэ приблизился к нему, облапал за задницу, такой восхитительно страстный, готовый буквально сожрать не сопротивляющегося брюнета. Если бы на утро у Тяня спросили, какого черта пицца раскидана по всей кухне, кусками валяется на смятой постели, а их тела жирные от сыра и колбас, он бы не смог ответить с полной уверенностью, что по его квартире не прокатился ураган. А засосы и укусы прекрасно прятались за рабочей одеждой. Сегодня был очень редкий по меркам Хэ Тяня день, когда их с Шанем выходные совпадали, и он планировал взять с этого все по максимуму, если бы не неожиданный вызов от Хэ Чэна. Матеря родного брата на чем свет стоит и многократно извиняясь перед возлюбленным за испорченное свидание, он высадил Рыжика у дома и совершенно разозленный уехал в офис. Мо ничего не оставалось, кроме как подняться в квартиру и готовиться к приезду любовника в подавленном настроении. Тянь вернулся под вечер, абсолютно разбитый и уставший. Шань встретил его в прихожей, помог снять куртку, целуя легонько в уголок губ, молчал, понимая, что тому сейчас не до разговоров. Да и просто привык молчать, им слова ни к чему. Хэ ушел в душ, вышел, еле волоча ноги, плюхнулся за стол. Рыжик подсел тихонько к нему под бок, пододвинул тарелки с ужином, поглядывая на любовника с излишней нежностью и потаенным беспокойством. Чмокнул в плечо, вызывая легкую улыбку. Они поужинали в тишине и покое, под тихое бормотание телевизора, переместились на диван — Шань перекинул ноги через его колени, обнял одной рукой за талию и склонил голову на плечо, пряча от всего за собой. Тянь принял его, обнял обеими руками в ответ, чмокнул в лоб, выдохнул так, будто с него свалился какой-то неподъемный груз. — В последнее время я все больше и больше мечтаю ни на секунду не отходить от тебя, — честно признался Тянь, слегка покачивая головой. — Только когда ты рядом, я чувствую, что я дома. — Я рад, что вызываю у тебя такие чувства. — Гуань Шань боднул его подбородок макушкой. — На самом деле, это прекрасно, ну, что ты больше не ощущаешь себя одиноким. — Рыжик слегка смутился. — Я помню… в школе… — Не дави из себя эти слова, любимый, — пробормотал Тянь в рыжую макушку. — Сейчас я больше не одинок и ты тому причина. Мой любимый Рыжик, я люблю тебя. — Да, я знаю. И повторенные в сотый раз слова вдруг неожиданно разозлили Тяня. Он аккуратно спихнул Шаня со своих колен и растрепал волосы, растер глаза кулаками. — Нихрена ты не знаешь! — хмуро выплюнул Хэ. — О чем?.. — Гуань Шань положил ладонь ему на плечо, но тот дернулся от него всем телом. — Ты не знаешь о моих чувствах, ты даже ко мне ничего не чувствуешь, — почти выкрикнул Тянь, вскакивая на ноги и размахивая руками. — Это долбанный стокгольмский синдром и только, ты считаешь что то, что ты чувствуешь ко мне, существует на самом деле, но это не настоящие чувства, это болезнь. — Что ты, черт подери, несешь? — Недоумение, написанное на лице Рыжего, было прямо-таки неподдельным. — Какой еще нафиг стокгольмский синдром? — По телевизору сказали, что стокгольмским синдромом больны люди, которые привязались к тем, кто причинял им боль. К похитителям, насильникам и так далее. — Тянь сжал кулаки, стукнул по столу. — Жертвы насилия… — Причем тут жертвы насилия? — все еще не понимал Шань. — Ты кого-то изнасиловал и пытаешься признаться мне в том, что на тебя подают в суд? — Он схватил мельтешащего любовника за руку и силой заставил сесть рядом. — Или что? Несешь чушь какую-то, ничего не понимаю. — Ну ты, ты же! — все-таки сорвался, закричал. — Я тебя избивал в школе, донимал, задирал постоянно. А полгода назад и вовсе изнасиловал. Заставил быть рядом. Я жалкий уб… Звонкая пощечина заставила его замолчать и ошалело посмотреть на возлюбленного, в глазах которого появилась некая осмысленность. — Я, конечно, понимаю, что ты мог напридумывать себе всякой чуши, потому что просто спросить не подходит под твой стиль. — Взял его ладони в свои. — Еще раз голос повысишь, отмудохаю так, что перед клиентами неудобно будет появляться. А теперь, раз уж мы оба спокойны, как удавы, давай, как примерная семейная пара, поговорим о наших проблемах. Тянь глубоко вдохнул, выдохнул, сгибаясь пополам, чтобы уткнуться лбом в их сцепленные ладони, потерся щекой, поцеловал костяшки в застарелых шрамах и снова сел. — Расскажи мне о том, что ты выдумал себе. — Ты меня не любишь, — буркнул Тянь, отводя взгляд. — Кто сказал? — искренне удивился Гуань Шань. Хэ подумал, что его разыгрывают. — Да ты же, ну! — вспыхнул брюнет, но взял себя в руки под пристальным прищуром медовых глаз. — То есть, ты ни разу не говорил, что любишь меня. — Разве? — Гуань Шань задумчиво потер подбородок, поднимая глаза к потолку. — И это дало тебе повод думать, что я тебя не люблю? Даже если я действительно ни разу не произносил этих слов, неужели я не показывал этого другими способами? — Ты просто привязался ко мне, — все о своем заладил резко оглохший брюнет. — Нет никаких чувств. Ты так резко изменился. Перестал быть самим собой, стал равнодушным, безликим. Пустым. И это я во всем виноват, — хныкнул Тянь, уткнувшись лицом в острые арки ключиц Рыжика. — Я тебя убил. — Я все еще не понимаю, о чем ты говоришь, — вздохнул Шань, зарываясь пятерней в его волосы. — Тянь, что произошло на самом деле? Почему ты вдруг стал сомневаться во мне, все же хорошо было. — Устал терпеть эту ложь, — прошептал Хэ. — Я много месяцев чувствую себя ужасным дерьмом, не достойным твоих чувств. Все из-за того, как я с тобой поступил. Напился, как свинья, избил тебя, изнасиловал. Я просто монстр. Естественно, ни о каких ответных чувствах и речи быть не может. — Тянь, — Гуань Шань вцепился в плечи любовника ладонями и отстранил его от себя, пытливо заглядывая в серые глаза, — объясни мне еще раз, когда такое было, что ты меня насиловал. Почему я-то не в курсе? — В ту ночь, помнишь, когда ты меня пьяного домой притащил полгода назад? — уточнил Тянь. — Я плохо ее помню, но утром мне удалось вспомнить… некоторые фрагменты, из которых сделал вывод, что я принудил тебя к близости. Был очень грубым и… — Дурак ты, — беззлобно усмехнулся Шань, погладив партнера по руке. — Ты не мог сразу спросить об этом, а не страдать молча? Во-первых, никакого изнасилования или принуждения с твоей стороны не было. Неужели ты действительно подумал, что смог бы сделать нечто подобное без моего согласия? — То есть? — нахмурился Хэ. — Я зализывал раны после встречи с отморозками, пристававшими к маме, когда мне позвонили из того бара, где ты напился, и попросили забрать тебя. — Шань поджал под себя ногу, облокотился на спинку дивана. — Хуже упрямого Тяня может быть только в дрова пьяный упрямый Тянь, — хмыкнул он. — Я тогда для себя уже все давно понял, но ворчать, кричать и огрызаться на тебя не переставал чисто из принципа. В такси ты начал приставать к водителю. Тянь забавно икнул. — Т-то есть? Шань улыбнулся, погладил его по щеке. — Начал рассказывать ему, как сильно ты любишь одного вредного рыжего паренька, — пояснил он. — Тогда ты, сам того не ведая, заставил меня посмотреть на себя с совершенно новой стороны. Оказалось, что ты очень внимательный, всегда подмечал всякие неважные, с первого взгляда, мелочи во мне, которые, по твоим словам, сводили тебя с ума и заставляли пускать слюнки. — Шань подпер голову кулаком, прикрыл глаза, улыбаясь. — Ты говорил очень убедительно. Так, что я едва не сгорел от стыда под осуждающим взглядом таксиста. Тогда ты заставил меня поверить в то, что ты действительно любишь меня. Не в тот момент, когда в трехсотый раз повторил «Малыш Мо, я люблю тебя!», а тогда, когда ты говорил ему, что я ненавижу сыр, как забавно я морщу нос, когда у меня что-то не получается, как увлекаюсь готовкой, не замечая ничего вокруг, словно в своей стихии, — с упоением говорил Гуань Шань, все еще улыбаясь своей прекрасной улыбкой. — Оказалось, ты знаешь меня, как облупленного, как никто другой не знает. Я слушал тебя и понимал, какой же я слепой дебил. — Шань… — Мы могли бы избежать стольких лет глупых детских подколок, лишь отдаленно напоминающих заигрывания, и уже давно были бы вместе, а не всего полгода. Просто знаешь, я много думал об этом, — честно признался Рыжик, смущенно опуская глаза. — Мы любили друг друга, возможно, с самой школы. И потеряли столько времени. — Хочешь сказать… то есть, та ночь… наша первая ночь, Шань! — Не было никакого насилия, Тянь. Я первый тебя поцеловал, — признался с улыбкой. — Еще в лифте. Ты на меня не смотрел, но выглядел таким подавленным. И я сделал то, что так давно хотел. Поцеловал такие желанные мной губы, — провел большим пальцем по нижней губе ошеломленного Тяня. — Тянь, я осознанно пошел на то, что произошло тогда между нами. Скажем так, это я поспособствовал тому, что произошло между нами. — Но я помню, как ты кричал и плакал, — бойко возразил Хэ. — Отбивался даже. — Ну конечно. Ты пытался трахнуть меня языком, это отвратительно, — взбрыкнул Гуань Шань, скрещивая на груди руки. — И вообще, я бы посмотрел на твою реакцию, если бы в тебя практически без подготовки вогнали такую штуку, — он ткнул пальцем в пах любовника. — Мне было больно, естественно, я не контролировал реакцию собственного тела и делал то единственное, на что был способен при таком раскладе — кричал и плакал. — Я все-таки сделал тебе больно. — Хэ стиснул кулаки до побелевших костяшек. — Зато потом мне стало очень даже хорошо, — оспорил Рыжик. — И мне жаль, что ты помнишь только плохое. Зато я запомнил все хорошее. Я не понимаю только, что тебя так встревожило. — Ну, я плохо помнил ночь, правда думал, что по-настоящему изнасиловал тебя и этим вконец сломал, поэтому ты… стал таким… странным? Ты после той ночи совсем другим стал, непохожим на себя, будто бы из тебя всю душу, все желание жить вытряхнули. Я виню в этом себя. — Глупый. — Шань придвинулся к нему, обнимая его лицо ладонями, и прислонился своим лбом к его. — Та ночь была переломным моментом в моей жизни. Когда я осознал, что ты говоришь правду о своих чувствах, я понял, что мне нет смысла больше скрываться. И вести себя так, словно ненавижу тебя, тоже. — То есть… — уже в который раз. — Хэ Тянь, ты самый большой идиот на всем белом свете. Мне не было больше смысла притворяться, я не хотел больше огрызаться на тебя, я хотел взять от наших отношений все, потому что верил тебе беспрекословно. Ты разве сам не замечаешь? — Я… эта передача о стокгольмском синдроме спутала мне все карты, — выругался Тянь. — Я действительно испугался, что все это ложь, что я силой заставил тебя быть рядом со мной. Я боялся, что ты не веришь мне. А ты… — А я на самом деле влюблен в тебя по уши, — широко улыбнулся Гуань Шань. — Так что забудь все, что ты там себе напридумывал, и продолжай любить меня так же сильно, как и до этого. Тянь первым кинулся к нему с объятиями, смеясь от переизбытка чувств. Господи, полгода жизни в мучениях и ненависти к самому себе, а стоило бы просто спросить. Ведь это же яркое рыжее солнышко Мо Гуань Шань, который, кошак такой, оказывается, все это время любил его до невозможности. Только выражал это по своему.