За лабораторной дверью

Я не верю в карму, приметы и прочую чепуху, но когда день начинается с подгоревшей яичницы на завтрак — жди новых бед. Утро стало поганым благодаря многим факторам. Во-первых, человек-сосед решил делать ремонт, и проснулась я под звук сверления примыкающей к кровати стены. Во-вторых, с грустью осознав, что законные двадцать минут до будильника поспать так и не удастся, я направилась в ванную, где вместо зубной пасты спросонья выдавила на щётку крем для рук. Отвратительный вкус осел на зубах, маслянистый налёт никак не хотел соскребаться с языка и чувствовался ещё добрых полчаса. В-третьих, Стэйси, соседка по квартире, спёрла последнюю пачку сигарет и уехала в родной город парня знакомиться с его родителями, оставив с утра подарок в виде немытой посуды в раковине и упаковки от йогурта в мусорном мешке. Моего йогурта, чтоб её! Ну сколько можно жрать мою еду и выкуривать мои сигареты? Стэйси бесила, но приходилось терпеть, поскольку снимать квартиру самостоятельно с мизерной зарплатой официанта мне попросту не по карману. А уехать обратно, в маленький городок, где прожила всю жизнь, я не могу. Не хочу видеть сочувствующие взгляды сестёр и выслушивать скептическое "Я же тебе говорила" от мамы. Возвращение означало поражение, а я пока не была готова признать, что сама по себе ни на что не годна и могу только жить на попечении других. Нет уж. Я лучше поработаю пару лет официантом здесь, в Нью-Йорке, пока не накоплю на приличный колледж — а если затяну ремень потуже и буду по ночам готовиться к поступлению, то даже на университет, — чем буду всю жизнь горбатиться в ресторане родителей. Семейный бизнес угробит все мои скромные амбиции, которых и так, спасибо Стивену-сукину-сыну, почти не осталось. С грустью я выкинула недоеденную яичницу — там оставались одни угли. Обычно я готовлю вполне сносно, но голосовое сообщение от мамы, полученное с утра пораньше выбило из колеи. Суть его сводилась к следующему — бросай маяться дурью, возвращайся. Снова и снова, опять по кругу одна и та же тема. Даже отвечать не буду. Пропущу также как и кучу других попыток направить меня на "путь истинный". Может родители и правы... Вдруг и правда стоит переехать обратно? Работа в ресторане родителей ещё не приговор, так? Нет. Судя по старшим сёстрам, так и не попавшим ни в колледж, ни уж тем более в университет — приговор. Я не хочу также. Мне учиться хочется. Хочется получить хорошую работу и зарабатывать приличные деньги. Семейный бизнес переживает не лучшие времена. У родителей не было средств дать старшим сёстрам нормальное образование, и у них также нет возможности заплатить и за моё обучение. Так что справлюсь сама. Пока много откладывать не выходит, но я сумею урезать бюджет и тогда... может год, может два — привет нормальное образование и доступ в светлое будущее! Джинсы порадовали пятнами от пролитого кофе. Вчера, после грандиозного падения вследствие которого кофе полетело на меня, на пол, на посетителей, я пыталась как могла вывести коричневые следы. Очевидно, не особо помогло. Ну и ладно, пойду так. Форма официанта в виде фартука с бесящими рюшками их скроет. Не всё так критично. Другие джинсы совсем уж поношенные. Натянув футболку, я глянула в единственное зеркало, в котором можно было уместиться в полный рост. Волосы отросли. Надо бы висок побрить и цвет обновить. С зарплаты краску куплю, уже сантиметра три от корней видно. И вновь покрашусь в какой-нибудь ядрёный цвет. Может, в фиолетовый, какой на голове и сейчас. Назло родителям, назло менеджерам ресторана и назло Стивену-сукиному-сыну, который всегда настаивал, чтобы я носила длинные волосы и красилась в блондинку. — Мне нравятся светленькие, — говорил он, целуя меня в тогда ещё не бритый под два сантиметра висок. Ага, тут он не соврал — ему и правда нравились блондинки. Большегрудая сука, выбегающая из нашей тогда ещё общей квартиры, оставила на память клок светлых волос в моём кулаке, пока я вытаскивала лохудру из кровати. Стоп, Эшли. Забыла главное правило? Мы не вспоминаем Стивена-сукина-сына и тот день. Мы идём дальше и думаем о светлом будущем, не сожалея о прошлом. Я помотала головой, уложила чёлку на одну сторону и пригладила топорщащиеся волосы на короткостриженом затылке. Надо бежать на работу, деньги на колледж сами себя не заработают.

***

Что я говорила о подгорелой яичнице? Это только начало! Мало того, что я запнулась о сдвинутую какими-то мудаками крышку канализационного люка и чуть не свалилась вниз — куда только смотрят муниципальные службы? — так ещё и благодаря перекрытой ветке метро опоздала на смену! — Эшли Уильямс, — Долорес, менеджер ресторана, недовольно постукивала наманикюренным ноготком по экрану последнего айфона, — ты время видела? Уже второе опоздание за неделю. — Простите, это всё из-за метро, — попыталась я извиниться, попутно завязывая узлы фартука с осточертевшими рюшками. — Меня не волнуют причины, Эшли, — произнесла Долорес, сверкнув из-под очков с красными дужками раздраженным взглядом. — Сегодня это метро, завтра — застрявший лифт, послезавтра — похищение инопланетянами. Каждый находит свою отговорку, лишь бы не отрывать задницу от постели на полчаса раньше! А мне ресторан открывать надо. Гости ждут когда их обслужат. Так что хватит стоять столбом, иди в зал. И будь сегодня не такой неуклюжей, как обычно. Ещё одного посетителя, облитого кофе, нам не надо. Я скрипнула зубами, мысленно готовясь к ещё одной эмоционально выматывающей смене, и поплелась трудиться во благо наполнения вечно голодных желудков. Надо потерпеть. Обычно, чаевые в конце дня помогают приободриться и найти силы пережить следующий. Ненавижу свою работу. Бегать в переднике по ресторану совсем не для меня. Слишком людно, слишком шумно и слишком много неблагодарных идиотов, которым приходиться улыбаться, пока они задают свои глупые вопросы. "Где моя еда? Ну и что, что стэйк должен прожариться. Уже десять минут прошло! Могли бы начать готовить раньше!". "А в этой котлете есть мясо? Есть, да... А в сосисках? Тоже мясные? Вегетарианские есть? Ммм... выглядят не очень аппетитно... Что ж у вас меню настолько убогое. Нет, всё, отменяйте заказ. Мы уходим". "Девушка, я же вам два раза сказал, чтобы добавили в кофе безлактозное молоко. Без-лак-тоз-но-е, слышите? Что значит "так и сделали"? Я же чувствую, что оно не такое! Что? Соевое? Фу... В кафе напротив-то миндальное наливают. А у вас эту гадость! Могли бы и предупредить. Больше я к вам ни ногой". — Так. Сюда иди, — раздалось за спиной, когда я поставила тарелку с тыквенным супом-пюре на стол перед полной дамой. Я обернулась и встретилась взглядом с широкоплечим мужчиной, расположившимся за соседним столиком. — Да-да, я тебе говорю. Предчувствуя, что придётся общаться не с самым доброжелательным гостем, я натянула вежливую улыбку и приблизилась к столику. — Да, мистер. Вы что-то хотели? Мужчина резко отодвинул от себя тарелку с греческим салатом и посмотрел на меня так, что моя улыбка тут же растворилась. Ох, сейчас начнётся... — Я хотел вкусно поесть, но очевидно пришел не в то место. В тарелке — волос. — Простите, мистер. Мне очень жаль, — что ж, бывает. Мало ли с кого слетал. Может с поваров на кухне, может с меня или даже с самого гостя, пока тот раздумывал в какую руку нож взять. В работе официанта такое встречается сплошь и рядом. Менеджеры хорошо инструктируют работников и поясняют, как действовать в подобных случаях. Правильным будет извиниться и заменить порцию. — Мы сейчас приготовим вам новый салат. — Не нужна мне эта дрянь, — мужчина повысил голос и сощурил глаза. — Как менеджер допустил тебя до работы? Вам, официантам, платят за то, чтобы донести еду от кухни до стола — с такой лёгкой задачей и куриные мозги справятся. Что, так сложно сделать это ответственно и не натрясти волос в тарелку? Купи себе шампунь от выпадения, раз так волосы лезут или держись подальше от общепита. Я смотрела, как губы в обрамлении так модной в последние годы хипстерской бородки растягиваются в ухмылку, и сжала пальцами предплечье. Мудак был похож на Стивена-сукина-сына: тёмные уложенные гелем волосы, накаченные в тренажерном зале широкие плечи и белоснежные зубы, количество которых нестерпимо хотелось сократить ударом в челюсть. И этот полный превосходства насмешливый взгляд... Думает, я молча проглочу обиду и уйду плакаться в подсобку? Как бы не так! Во мне клокотала злость и требовала выхода. Я молча потянулась забрать злополучную тарелку, сделала рывок рукой и задела стакан. Кофе мигом оказалось на столе, побежало к краю и закапало прямо мужчине на брюки. Раздался ор, посыпались маты. Мне было всё равно, поскольку в тот момент, когда ухмыляющееся лицо исказилось гримасой неподдельного страха за свой наверняка не самый дешевый костюм, я почувствовала удовлетворение. Когда на крик прибежала менеджер и начала извиняться перед недовольным моим обслуживанием клиентом, я под шумок скрылась в подсобке и выбралась через дверь для сотрудников наружу. Прости, Долорес, если бы ты не была такой мерзкой и не зажмотила часть зарплаты за предыдущий месяц — тебя одну с разъярённым гостем я бы не оставила. С наслаждением затянувшись сигаретой — первой за день! — я прислонилась к стене и ударила затылком кирпичную кладку. Не настолько, чтобы почувствовать боль, но достаточно сильно, чтобы переключить внимание с воспоминаний о Стивене-сукине-сыне на действительность. Мне влетит за пролитый кофе. Возможно, даже штраф выпишут. Плохо. Значит, никакого сыра, колбасы и алкоголя до следующей зарплаты. Только быстрозавариваемая лапша, только хардкор. И сигарет не более полпачки в день. Блин, без курева будет совсем печально. Пару минут я стояла в грязном переулке за рестораном и вглядывалась в клубы пара, вырывающиеся из вентиляционной трубы здания напротив. Там тоже бурлила ресторанная жизнь: мясо жарилось на плите, салаты строгались юными поварами, а по залу бегали запыхавшиеся официанты, пытаясь накормить зажравшихся клиентов, которым всё было не по нраву — то еда слишком холодная, то суп чересчур солёный. Тьфу. Ненавижу работу в общепите. Слишком большое скопление на один квадратный метр напыщенных болванов, возомнивших себя решившими отпотчевать императорами. Думают, раз платят, то могут втаптывать работников в грязь? Что, размер кошелька обратно пропорционален объему выказываемой элементарной вежливости? Докурив сигарету, я побрела к мусорному баку у противоположной стены и услышала мяуканье. У ног ластился серый кот. По размеру совсем маленький — тот переходный возраст, когда уже не котёнок, но ещё и не взрослый кошак. А вот хвост уже кто-то успел изрядно пожевать. Бедняга, как он держит баланс с таким обрубком? Наверное, частенько валится с крыш и карнизов. Быстро прошмыгнув в помещение для персонала, я прошла в подсобку, где мойщица, напевая, неторопливо натирала тарелку. Окинув взглядом грязную посуду, я приметила недоеденный кем-то шницель и, переложив мясо на салфетку, поспешно двинулась на улицу. Всё равно потом на выброс пойдёт. Главное Долорес не попасться. Та запрещала уносить недоеденную гостями ресторана еду, даже если порция была совсем нетронутой. Неоправданное расточительство. Хоть бы бедным раздавали, что ли или голодных официантов подкармливали. Но нет — не положено. Жрите безвкусные гамбургеры, специально приготовленные для персонала из самых стрёмных и дешёвых ингредиентов. Как и ожидалось, кошак никуда не ушёл, а терпеливо ждал, когда вынесут покушать. Увидев шницель, он благодарно мяукнул и тут же принялся с наслаждением его поедать. Не понюхал даже — настолько голодным был. Я погладила довольно урчащего в ответ на прикосновение кота, с минуту наблюдала, как испытавшее тяготы бездомной жизни животное с жадностью набивает желудок, и побрела обратно в ресторан, выслушивать от менеджера нагоняй. К моему удивлению Долорес не стала устраивать взбучку, а лишь произнесла: — После смены зайди ко мне в кабинет, — и удалилась зализывать раненное от общения с мерзким клиентом эго. С помощью пары стаканов виски, конечно же. После обеда от Долорес всегда пахло духами за десять метров, но даже удушающий аромат не мог полностью скрыть запах алкоголя. Оставшуюся часть дня я провела в раздумьях, какое же меня ждёт наказание. Судя по тому, что ловила сочувствующие взгляды других девочек, работающих в зале — ничего хорошего ждать не следует. Но Долорес превзошла мои ожидания. — Ты уволена, — раздалось в тишине кабинета, едва я переступила порог. — Вот твоя зарплата за две недели, забирай чаевые и выметайся отсюда. Бейджик и форму только сдать не забудь. Такого, признаюсь, я не ожидала. — За что увольняете-то? Стакан сам упал, я не виновата. И волос не мой, а повара наверное. Мне мойщица сказала, что он чёрный, а не фиолетовый, как у меня. — Эшли, — Долорес бросила на стол конверт, в котором, по-видимому, было всё, на что я буду жить весь следующий месяц. Или два, если работу найду не сразу. Чёрт, надо было требовать официального трудоустройства, тогда хотя бы не сразу выгнали, а дали отработать положенные две недели. Правда, тогда бы, наверное, и на работу не взяли. — Эшли, честно — ты для меня сплошная головная боль. Я терпела твой неподобающий приличному заведению внешний вид. Терпела твою криворукость и неуклюжесть. Терпела опоздания и постоянно несущий от тебя запах сигарет. Думала, раз молодая — сколько тебе, девятнадцать? — так вот, думала — наберёшься опыта, пообщаешься с девочками, мозги встанут на место и будешь хорошей работницей. Но нет! Ты совсем не хочешь учиться, следовать уставу заведения и подстраиваться под коллектив. Мы работаем с людьми, Эшли Уильямс. Люди платят нам за то, чтобы мы улыбались — такова сфера обслуживания. А ты что? Да ты ходишь по залу с такой ненавистью во взгляде, что мне становится стыдно перед гостями ресторана! А когда пытаешься быть вежливой — выходит так неискренне, что я уже перестала просить тебя улыбаться посетителям! Это же не улыбка, а оскал какой-то! Ну а то, что случилось сегодня? Думаешь, я поверила, что кофе пролилось случайно? Ты не могла просто извиниться и попытаться решить проблему мирно? Нужно было обязательно выставлять ресторан в наихудшем свете, и заставлять меня краснеть перед посетителями? Ты безнадёжна, Уильямс. Забирай деньги и уходи отсюда. И будь добра, пожалей людей и не пытайся больше работать в сфере обслуживания. Во время её монолога во мне начинало вскипать негодование, но, глядя на конверт с деньгами, я понимала — это конец. Как ни умоляй, назад не возьмут. Долорес — упрямая коза. Раз приняла решение о увольнении — не отступится. А я и упрашивать-то не умею. И даже не хочу. Как подумаю, что больше не придётся возвращаться сюда, в тесное подвальное помещение ресторана, и проводить в замкнутом пространстве по двенадцать часов в день — так сразу хочется схватить деньги и бежать наверх, на свободу. И будь что будет. В принципе, так я и сделала. Разве с тем отличием, что после того, как с силой пнула стул в кабинете менеджера, быстро передвигаться уже не могла. Палец ныл беспощадно и напоминал, что таким образом вымещать злость было ни к чему. Снаружи ресторана мне стало немного легче. Холодный воздух ударил в нос, и я втянула полной грудью запах подворотни. Пахло не очень — мусоркой, мочой и выхлопными газами. Что поделать, так пахнет Нью-Йорк — город, где исполняются мечты. Привыкай, Эшли, коль хочешь жить здесь. Запихнув конверт поглубже в рюкзак, чтобы никакой воришка не выкрал, я медленно побрела к метро. Предстояла долгая поездка, с Манхэттена, где находился ресторан до окраины города, где мы со Стэйси снимали квартиру. Мысленно прикинув, дотерплю ли до дома, я решила купить по дороге поесть. Надо-таки отметить увольнение. Куплю свою любимую шаурму с говядиной, маринованными огурцами и пекинской капустой. И всё. Никакого алкоголя. Придётся растягивать заначку до следующей зарплаты. Шаурма — последнее лакомство пока работу не найду. Плюсы мегаполиса — в любое время суток найдётся где поесть. Минусы — в вечернее время еду ищут и бездомные. Едва я оплатила пышущую жаром шаурму, обернутую в фольгу, будто бы из ниоткуда возникла облаченная в десять слоёв всевозможных шалей, шарфов и палантинов старуха. — Девочка, поделись мелочишкой, — проскрипела старуха, протягивая чумазую ладонь. — Денег нет, — ответила я чуть резче, чем хотела. У меня и правда мелочи не было — всю спустила на шаурму. Не совать же ей десятидолларовую купюру, когда каждый цент на счету. Не могу я позволить себе такую беспечность, бабуля. Иди на главную улицу, там полно толстосумов, которые снизойдут до помощи и протянут доллар-другой. Старуха резко отдернула ладонь и взглянула исподлобья так, что мне стало неуютно, и я прижала шаурму поближе к груди. — Чтоб ты псиной подзаборной стала и под землю провалилась, шалава ты такая, — её чёрные глаза смотрели немигающе, в то время как старческий голос дрожал от едва сдерживаемой злости. Вот за это бездомных я и не люблю. Дашь денег — спросят: "А что так мало?". Не дашь — плюнут в спину и проституткой назовут. Вот и бабуля не подвела — сплюнула на землю и зашагала прочь. Не собираясь опаздывать на последнее метро, я зашагала к станции, попутно разворачивая обжигающую пальцы фольгу. Мммм... печёный цельнозерновой лаваш, вымоченные в маринаде хрустящие огурчики, свежие, нарезанные колечком помидорки, крупные куски сочнейшего мяса — и всё это великолепие изрядно сдобрено сладковатым соусом "Тысяча островов". Божественно. И пусть такую роскошь, как еда вне дома, я ещё долго не смогу позволить — сейчас я хотела насладиться поздним ужином по полной. Однако... Мне в коленку влетел непричёсанный комок меха, в котором с трудом угадывалась собака. Весело залаяв, она начала виться вокруг ног и, разбрызгивая слюну, неотрывно смотреть на зажатую в моих ладонях только начатую шаурму. Нет-нет-нет! Иди к кому-нибудь другому! Еда — моя! Я пыталась ногой сдвинуть настырного пса в сторону, но животное не унималось и боднуло меня головой в бедро. Я сама голодная! И очень-очень хочу съесть всю шаурму до единой крошки и ещё и фольгу вылизать до блеска! — Отстань! — я попыталась шугнуть наглое животное. Но пёс применил запрещенный приём — припал к земле, устроил чёрную мордочку с белыми подпалинами на лапы, и начал поскуливать. Вот хитрец! Я не могла устоять перед щенячьими глазами полными неподдельной тоски. Как только пёс увидел, что я присаживаюсь на корточки рядом, то завилял пышным хвостом с интенсивностью включенных на максимальную мощность дворников на лобовом стекле. Я протянула отломленный кусок шаурмы, проследив, чтобы хоть немного мяса досталось этой несносной попрошайке. Собака тут же метнулась к угощению и быстро слопала подаяние, лизнув шершавым языком пальцы. Благодарно тявкнув, она уселась на асфальт и начала гипнотизировать оставшуюся шаурму. Ну нет, дорогуша! Остальное — мне! Но у лохматой дворняжки было собственное мнение на этот счёт. В мгновение ока она метнулась вперёд и выхватила шаурму! Мою шаурму! Я настолько растерялась от подобной наглости, что не успела отдёрнуть руку и спасти ужин. — Стой! — крикнула я на всю проезжую часть и рванула за драпающей со всех лап собакой. Да что за день такой! Даже около полуночи поесть нормально не могу! Когда же закончится череда неудач и начнётся светлая полоса? Я бежала за наглой воровкой, прекрасно понимая, что поужинать нормально уже не смогу. Псина обслюнявила мою прелесть, изжевала и напускала бактерий. Пока я не настолько отчаялась, чтобы доедать за бродячими животными. Но от обиды я продолжала преследовать оборзевшее животное и забежала в переулок. Ну, вы знаете эти Нью-Йоркские переулки — справа бомж, слева наркоман, впереди грабители и насильники. Мой же переулок был вполне чист, не считая куч мусора и какого-то бедолаги в строгом костюме, которого, по-видимому, жена не пустила домой и тому пришлось ночевать на улице. Он же уснул, а не умер, да? А то уж больно неподвижно лежал. Даже будто бы не дышал. Рычание четвероногого паршивца оторвало меня от разглядываний пристроившегося у стены не-совсем-живого-но-я-надеюсь-и-не-мёртвого офисного планктона. Воришка метнулся к мусорным бакам, прогнав пару притаившихся крыс и тем самым окончательно разрушив надежды отобрать свой законный ужин. Всё потеряно. Псина извазюкала мою прелесть в куче мусора, нырнув в груду пакетов с головой. Я вздохнула и пыталась вспомнить, что купить по дороге домой, дабы по-быстрому приготовить ужин. Ненавижу ложиться спать на голодный желудок. Ну что, прощай мой последний приличный приём пищи и здравствуй диета из лапши быстрого приготовления! Из кучи мусора послышалась возня, затем писк, поскуливание, и под звучное "тяф" оттуда вылез лохматый колобок — точная копия моего вора, только в разы уменьшенная. Щенок вперевалочку направился к моим ногам, понюхал кроссовки и тяфкнул ещё раз. Значит, ради тебя, пакость такая, твоя маман совершила столь злостное преступление? Виновница моей голодовки показалась из-за баков, посмотрела в мою сторону и вильнула хвостом. Ругать её не было сил, поэтому я, удостоверившись, что взрослое животное не будет против, присела на корточки и начала чесать за ухом тёмный комок шерсти. Щенок млел от моих прикосновений. Мне всегда хотелось завести животное. Но родители были против, Стивен-сукин-сын тоже не желал обзаводиться животинкой, а пока я делю площадь с соседкой, да на съёмной квартире — моими питомцами могут быть только тараканы-кочевники, мигрирующие от кухни до ванны. Так что приходится в свободное время вдоволь наглаживать бездомных псов, кошек да подкармливать белок в парках. Вот окончу колледж, накоплю денег и куплю дом! Заведу себе целый зоопарк. Чтобы и кошки, и собаки, и ёжики, и хомяки были. И черепаху ещё возьму. Эти нелепые медлительные создания такие прикольные. Только вот... когда теперь я в колледж пойду? Меня же уволили. Нет работы — нет зарплаты. Нет зарплаты — нет колледжа. Нет, завтра обо всём подумаю — не сегодня. Работа найдётся. Деньги заработаются. Всё у меня ещё впереди. Сейчас бы на метро успеть. Я вынула телефон из кармана и глянула на время. Почти полночь. Надо спешить, пока станция не закрылась. Дерьмовый день позади. Завтра будет лучше. И как только об этом подумала — что-то капнуло прямо за шиворот и потекло по спине. Я дёрнулась, сунула руку проверить, что за гадость оказалась на моей коже. Поднесла измазанные непонятной субстанцией пальцы к глазам. Липкая жижа походила на... птичий помёт! Разве что странный какой-то и цвета зелёного... но по-любому он! О.… этот чудесный день просто не мог закончиться иначе! Теперь ещё и птица меня изгадила! Замечательно! Просто, блять, замечательно! Надеюсь, хоть есть влажные салфетки, а то меня сейчас вывернет, если не очищу эту пакость с шеи и пальцев. Вон, уже даже мутить начало. Сильно мутить. Аж затошнило. Нет, правда. Желудок принялся проситься наружу. Я вскинула руку, чтобы прижать ладонь ко рту, но конечность скрутил резкий спазм. Затем такой же болью отозвалась и другая рука. А затем... Однажды, я сломала плечо. Было ужасно больно, скорая долго не приезжала, милосердие в виде обморока так и не наступало, и я долго корчилась на школьном стадионе, хорошо запоминая, как болезненно чувствуется разрыв мышц и сухожилий. Так вот — сейчас ощущения схожи. Каждую кость, каждую мышцу, каждый позвонок ломало, рвало на части, измельчало в порошок. Я орала, но не слышала, чтобы из горла вырывались какие-либо звуки. Лёгкие жгло огнём, внутрь будто вливали жидкий металл, который плавил органы, терзал желудок и уничтожал меня изнутри. Краем сознания я улавливала, что больше не стою на ногах, а валяюсь скрюченным комком боли на асфальте. Я чувствовала каждый миллиметр тела, не понимая, как может быть в человеке настолько много нервных окончаний. Почему я ещё жива? Пожалуйста, пусть это закончится... Меня резко выгнуло дугой, будто позвоночник заменили стальной арматурой. Я распахнула зарёванные глаза и уцепилась расфокусированным взглядом за скребущую ногтями по асфальту ладонь. По пронизывающей каждую клетку нестерпимой боли будто конечность находилась в кипящем масле — рука была моя. Но на вид... Боже, что со мной? Под кожей бугрились нарывы. Они волнообразно перетекали от запястья к предплечью, где скрывались под рукавами толстовки. Пальцы начали резко укорачиваться и вместо длинных и женственных возникли короткие, изогнутые, с длинными когтями. Ладонь больше не походила на человеческую. Она начала чернеть и.… покрываться шерстью. Новая волна боли прошлась по позвоночнику. Мир вокруг начал расти на глазах, а расстояние до людной улицы, где фонари и фары машин освещали кипящую жизнью проезжую часть — увеличиваться. Я кричала, не слыша собственного голоса, лишь краем ускользающего сознания улавливая визг испытывающего мучительные страдания животного. А затем меня поглотила милосердная тьма.