За лабораторной дверью

Сознание медленно возвращалось в тело. Сначала, как ни странно, в работу включилось обоняние. И.… лучше бы не включалось. В нос ударил такой тошнотворный запах, что я в ту же секунду дернулась закрыть ладонью лицо. Я будто уснула в груде нестиранных неделями мужских носков — не знаю, как пахло бы там, но мне отчего-то казалось, что аромат был бы схожий. Вот только мне не удалось прикрыть нос. Вместо ладони моего лица коснулось что-то шершавое и волосатое. От неожиданности я дернулась, распахнула глаза и.… в шоке уставилась на гигантских размеров кроссовок. И чем дольше я смотрела, тем сильнее во мне укоренялась мысль: этот кроссовок — мой. Помню, не так давно в магазине я раздумывала: взять с красными полосками или с фиолетовыми. В итоге остановилась на втором варианте. И царапину на боку тоже помню — бойкая бабуля в метро на память оставила, когда тележкой для покупок проехалась по ноге. Ничем, зараза такая, оттираться не захотела. Так и осталась чёрная, ярко выделяющаяся полоса. Чёрт с ним, с кроссовком, не велика беда, но... почему он, сука, такой огромный?! И стоит прямо перед моим лицом?! Я приподняла голову и в шоке уставилась на россыпь гнилых помидоров, выглядывающих из порванного мусорного пакета. Воспоминания, кажущиеся дурным сном, хлынули волной. Увольнение, шаурма, собака, переулок, нестерпимая боль, подгорелая яичница на завтрак. Переулок... Я всё ещё в переулке! Вон мусорный бак, где прятался похититель ужина, вон стена с граффити дракона, у которой лежал прилично одетый мужчина (сейчас там его уже нет), вон угол дома, за которым виднеется главная улица с проезжающими по своим делам машинами. Всё на месте, но... всё такое неправильное. Такое огромное. Как и злополучный кроссовок, который просто не мог быть моим. Похоже на меня вчера накинулся наркоман и вколол какую-то дрянь из-за чего предметы кажутся больше, чем они есть на самом деле. Ну или я перенеслась в альтернативный мир великанов, гдё всё так же, как дома, но в сравнении со мной — громадное. Ха-ха. Я попыталась приподняться, поскольку лежать на грязном асфальте в даже бомжами брезгуемом переулке — последнее, что нужно делать дабы не подцепить инфекцию. Но ноги не слушались. Вернее — поясница не разгибалась. Будто радикулит прихватил и спина совсем не желала принимать вертикальное положение. Да что за... И тогда, только тогда я обратила внимание на упёртые в асфальт руки. Руки, мои человеческие руки стали лапами. Покрытые чёрной шерстью там, где должны быть ладони и кисти, и белой выше. Я в ужасе смотрела на то, что с ними стало. На то, что стало со мной. Я принялась вертеться, пытаясь рассмотреть ноги, и в ужасе взвизгнула, когда поняла, что и с нижними конечностями та же беда. Меньше всего они походили на человеческие и гораздо больше напоминали звериные. Шерсть на коленях была чуть длиннее, чем там, где были — хах, подумать только — задние лапы, которые имели схожую с передними окраску. — Нет-нет-нет, — повторяла я одно и то же слово, вертя головой во все стороны. Из того, что удалось понять — я покрыта шерстью, я раздета и между ног у меня (о боже) хвост! Затуманенное после пробуждения сознание пришло в себя, и мной овладела паника. Это ведь не может быть правдой, да? Не может же быть, чтобы я превратилась... в это! Так не бывает! — Сука-а!!! — заорала я отчаянно, но вместо слов услышала визг. Я точно знала, что его издала я сама, но звук больше походил на скулёж. Тогда я выругалась снова, но результат был тот же. Из моего рта вырывались животные звуки, не имеющие ничего общего с человеческой речью. Потому что я уже была не человеком — я была животным. Маленьким, размером едва больше женского кроссовка. С чёрно-белой шерстью, четырьмя лапами и пушистым хвостом. Я стала собакой. Маленьким, беспомощным щенком, который только и мог жалобно скулить в переулке, не понимая, что с ним произошло. Моего тела больше не существовало. В груде тряпья рядом я угадывала принадлежащие мне вещи: джинсы, футболку, толстовку и рюкзак. Кроссовки, как выяснилось ранее, тоже были моими. Но той девушки, что я видела в зеркале по утрам — её больше не было. Не собираясь мириться с безумной реальностью, я уткнулась носом в вытянутые вперёд руки (отказываюсь назвать их лапами). Раз. Два. Три. Вдох. Выдох. Мне нужно проснуться. Рядом послышалось шебуршание, и вместе с ним я услышала человеческую речь. — Маленький-пушистый боится, — раздался странный, писклявый и вместе с тем пробирающий до костей голос. Я вскинула голову и огляделась. Никого не было. Подумала, показалось, но голос заговорил вновь: — Маленький-пушистый один. Совсем один. Большого-пушистого-злого нет. Опасности нет. Голос доносился из груды мусорных пакетов, наваленных рядом с железным баком. Но человек туда бы не поместился, даже будь он ребенком или карликом. — Маленький-пушистый не убегает. Хорошо — да, — прошелестело из той же кучи мусора, но уже другим голосом. — Я, ты, мы идём. Еда. Я, ты, мы хотим есть. Две тени отделились от сгустка тьмы и направились ко мне. На фоне чёрного блеснули красные точки, когда в глазах отразился свет от проезжавшей по главной дороге машины. Гигантские, с лоснящейся шерстью существа двигались перебежками. Их длинные, извивающиеся, словно червяки, хвосты волочились за проворными телами. Когти стучали по асфальту, а на заострённых мордах виднелись крупные, изогнутые книзу зубы. Всё внутри похолодело, когда поняла, что ко мне приближаются гигантские крысы. — Маленький-пушистый нас видит, да, — раздались сквозь писк слова. — Но не убежит, нет. Это говорили они, крысы! Мир вновь показал, что он безумнее, чем кажется на вид. Просто превратить меня в четвероногого пса было ему недостаточно — на сдачу он дал способность понимать речь животных. Спасибо тебе, блин, вселенная! Что ж ты мне только собеседников не особо дружелюбных выдала? Судя по будто бы сделанным из красного стекла глазам — мне не сулило ничего хорошего. Нужно бежать, если хочу жить. Я поднялась с земли, встала на четвереньки и приготовилась к тому, что придётся нестись сломя голову из переулка. — Я, ты, мы быстрее, — произнесла крыса довольным голосом и начала обходить меня стороной, в то время как другая остановилась невдалеке. — Маленький-пушистый — хорошая пища. Шерсти много — плохо, да. Перегрызть горло, разорвать живот, выпустить кишки. Внутри — вкусный, шерсти нет. Внутри — сочное мясо, тёплая кровь, бьющееся сердце. От её слов меня замутило вновь. Пришло резкое осознание — я умру, если крысы до меня доберутся. Бежать. Бежать! Но сначала... Я сделала то, что делала всегда, когда мне нужно было убегать от кого-либо. — ПОШЛИ НАХУЙ!!! — заорала я во всю мощь лёгких и сорвалась с места. Оглушить врагов, к сожалению, не удалось. Всё, что вырвалось из горла, было грозное "тяф". Крысы ринулись за мной. Едва я сделала своими заплетающимися лапами пару шагов, меня придавили к земле. Боль ворвалась в сознание, когда в плечо вонзились острые зубы. Они прокусили кожу, вонзились в мясо и по ощущению добрались до кости. Если не выберусь — меня сожрут живьём. Разорвут на части прямо в этом самом переулке. Не хочу умирать. Мне рано ещё. Нечеловеческими усилиями я резко мотнула корпусом, сделала неуклюжий перекат на спину, скидывая крысу, и неловко поднялась с асфальта. "Бежать-бежать-бежать", — билась в голове одна мысль. И я побежала. На заплетающихся от слишком большого количества лапах я неслась к бесконечно далёкому выходу из переулка. Чувствовала — крысы не отступают, скользят в тени, ждут момента напасть. Свет мостовой — моё спасение — всё ближе. Вдруг тень слева метнулась ко мне. К счастью, мне удалось совладать с непривычным телом и избежать атаки. Я припала к земле и начала быстро-быстро перебирать лапами, будто такой способ передвижения был для меня естественным. Не знаю, кого благодарить — животные инстинкты, не дающие в смертельно опасный момент запутаться в четырёх лапах, или, наконец, впервые за последнее время решившую улыбнуться мне фортуну — я выскочила из переулка оставляя преследователей позади. Чуткий слух различил возмущенное попискивание. Я хотела обернуться, дабы удостовериться, что крысы отстали и на залитую светом фонарей мостовую не сунутся, но как только оказалась у дороги — смерть от острых зубов перестала меня заботить. Возникла новая опасность — гиганты, именуемые жителями Нью-Йорка. У них были ступни размером с меня саму. У них были тяжёлые, заляпанные грязью ботинки. У них были пахнущие резиной непромокаемые галоши. У них были острые, так и норовящие пронзить насквозь моё крошечное тело, каблуки. И их было много. Слишком много, чтобы спокойно присесть на мостовую и перевести дух. Никто не смотрел под ноги — всем было плевать на такую досадную помеху на пути к цели как маленький перепуганный щенок. Я лавировала между нескончаемым потоком ног, раздумывая о том, что хуже — быть съеденной крысами или оказаться раздавленной в лепёшку стокилограммовым любителем круглосуточного Макдональдса? Любимый мегаполис перестал казаться хорошим местом. Он предстал всепоглощающим монстром, который без жалости сомкнёт на горле никчемной жертвы зубы, прожуёт и без угрызений совести выплюнет. Ему плевать на твою беду. Плевать на твои метания и попытки выбраться, всплыть на поверхность. Слабые тонули в его тёмных водах и уже никогда не возвращались к прежней жизни. Страх и терзающее душу одиночество охватило меня. Я больше не могла находиться в толпе безразличных к тому, кто корчится у их ног, великанов. Попятившись назад и увернувшись от едва ли не опустившегося на хвост кроссовка, я прижалась к стене здания и, не разбирая дороги, побежала вперёд. Мне хотелось оставить шумную улицу позади, чтобы хоть немного успокоиться, собраться с мыслями и понять, как быть дальше. Я — жива. И это главное. Я — жива. Значит, не всё потеряно. С такими мыслями я свернула в ближайший переулок, а затем... Затем земля ушла из-под ног. Это было странное ощущение. Вот я бездумно перебираю ногами (в моём случае лапами), но внезапно ступни больше не касаются асфальта, а в следующее мгновение желудок подскакивает к горлу, и я лечу вниз. Сам полёт был недолгим, только мне он казался вечностью. Инстинктивно я сжалась, готовясь к боли при столкновении. Вот только упала я не на твёрдую поверхность, а в воду. И даже не знаю, что было бы хуже. Вода поглотила с головой, отобрала воздух из лёгких, забилась в нос, рот и уши. Я не могла дышать, ничего не видела. Панически перебирая всеми конечностями, пыталась всплыть, добраться до живительного кислорода. И, по-видимому, мне снова улыбнулась удача, потому что в какой-то момент голова приподнялась над несущим меня куда-то потоком, и я вдохнула. А затем по новой. Вновь лишь толща воды. Снизу, сверху, по бокам. Я не понимала, куда плыть, чтобы вновь получить возможность сделать хотя бы крошечный вдох. Так продолжалось какое-то время, пока что-то не ударило в рёбра. Вернее, это я врезалась в гладкое нечто, и вцепилась в него всей силой, поскольку оно помогало держаться над водой. Глаза заволокла непроглядная пелена, я не видела, где нахожусь, не видела, чем являлась моя спасительная соломинка. В мозгу билась единственная мысль — не отпускать. Иначе поток подхватит вновь и тогда я уже не выберусь. Кое-как сумев уцепиться так, чтобы меня не сносило водой в сторону, я вскинула правую лапу вверх и — о чудо! — нащупала горизонтальную, сухую поверхность! Мне нужно было просто подтянуться и тогда... Уперев в выступ задние лапы, я кое-как вскарабкалась по гладкой стенке и втащила себя на сушу. Моя маленькая победа придала сил сделать пару шагов, но затем коленки затряслись, и я рухнула на бок. С жадностью глотая кислород я пыталась проморгаться, чтобы сбросить с глаз мутную плёнку. Даже боюсь представить, в чём именно я искупалась, раз теперь вижу перед собой только черноту. Во рту отвратительный вкус. Мне хотелось хотя бы сплюнуть, но я сосредоточилась на том, чтобы как можно скорее вернуть зрение. Даже попыталась лапами протереть лицо, но не помогло. Вокруг по-прежнему была непроглядная тьма... И тут меня прошибло озарение — с глазами всё в порядке. Просто вокруг нет ни единого источника света, поскольку я нахожусь под землёй. И, судя по возвращающемуся обонянию — в канализации. Что может быть хуже превращения в беззащитное маленькое существо, лишенное возможности говорить? Оказывается, судьба смогла удивить и преподнесла ещё один подарок в виде открытого люка на пути, куда, по-видимому, я и свалилась. Мокрая шерсть слиплась и холодила тело. Плечо жгло от крысиного укуса. Вкус на языке был таким мерзким, что нечищеные после марафона "бутылка виски — бачок унитаза" зубы казались эталоном чистоты полости рта. Но хуже всего было то, что я не видела ничего вокруг. Только полная, лишенная каких-либо красок чернота. И лёжа в этой темноте я слышала звуки: плеск воды, бульканье труб, скрежет металла, свист прорывающегося сквозь щели ветра и другие непонятные, но не менее пугающие шумы. Я думала, что выросла и переборола страх темноты. Но оказалась — я всё та же семилетняя девочка, со слезами на глазах просящая маму поставить в комнате ночник. Мама... мама, прости. Кажется, мне в самом деле нельзя было уходить из дома вслед за Стивеном. Большой город, как ты и говорила, принёс мне только боль. И, похоже, скоро принесёт и смерть. Свернувшись в комок, я зарыдала. Вот только собачье тело не могло выдавить из себя ни одной слезы. Вместо этого из горла вырывалось горестное поскуливание, временами переходящее на визг. Внезапно, меня ослепил яркий луч, больно резанув по глазам. От неожиданности я даже притихла. — А-а... Посмотрите, кто тут у нас! — раздался со стороны бьющего в лицо света. — Бедняжка, как ты сюда попал? Голос точно принадлежал человеку. У крыс он был совсем другим, больше похожим на писк, в котором каким-то чудом я могла разобрать слова. Какое же облегчение было услышать людскую речь. Может, человек будет настолько добр и вынесет меня из канализации наверх? Я зажмурилась от света, поэтому вздрогнула, когда почувствовала прикосновение. Чьи-то бережные руки поднырнули мне под живот, оторвали от земли и подняли в воздух. Я пискнула от боли в плече и попыталась вывернуться так, чтобы огромные пальцы не давили на рану. — Ой, прости, приятель. Не заметил, — с волнением сказал тот же голос. Судя по немного хрипловатым интонациям, он был мужским. По-видимому, говорил парень. Я по-прежнему не видела лица того, кто держал меня, но чувствовала, что меня разглядывают. — Кто ж тебя так, а? Грязный такой. Ну ничего, дружок. И после сказанных с небывалой заботой слов, меня перехватили так, что я уместилась на ладони — это я маленькая или рука у него такая большая? — и аккуратно прижали к.… к груди, наверное, но твёрдой как камень и почему-то холодной. Может, мой спаситель одет в кожаную куртку? Скорее всего, да. Наверное, парень был работником муниципальных служб. Лазил и чинил трубы. Как же повезло, что он на меня наткнулся. Невзирая на то, что куртка после работы в канализации была наверняка не самой чистой, я прижалась носом к гладкой поверхности и наконец-то смогла почти спокойно выдохнуть. От парня веяло добродушием и искренним желанием помочь. По крайней мере, меня доставят на поверхность. А там... а там я как-нибудь... как-нибудь сама... — Ну-ну, всё будет хорошо, — раздалось сверху, когда я не смогла сдержаться и вновь начала поскуливать. Тяжелая ладонь опустилась мне на голову, провела по лбу и спустилась на загривок. Какая же она гигантская. Когда ладонь снова легла мне на затылок, я попыталась извернуться, поскольку она была настолько тяжелой, что казалась моя шея скоро сломается. И тогда я взглянула наверх, посмотреть на того, кто меня спас от участи быть съеденной канализационными крысами. Сначала среди скопления теней разных оттенков серого и чёрного я ничего не могла разобрать, кроме болтающихся у моего носа концов оранжевой ткани. Но потом откуда-то сбоку возник тусклый источник света и тогда... Тогда я осознала, что вселенная — та ещё любящая чёрный юмор сука. Сначала она даёт прожить девятнадцать лет спокойной, порой даже скучной жизни, а потом в один день выливает ушат всего говна, что накопила за столь долгий срок. А тебе остаётся лишь хлопать глазами, дрыгать руками и пытаться не утонуть. И вот, когда думаешь, что наконец выбралась на поверхность и можно вздохнуть спокойно — тебя бьют в лицо и окунают в чан дерьма поглубже. Прилетевший под дых удар — личность моего спасителя. Мой спаситель не был человеком. Мой спаситель был чудовищем.