***
Прекрасный день, прекрасное время суток и прекрасное настроение - прекрасно! Только что немцу от Биби пришла телеграмма на два слова длиннее обычного, обеспечив отцу великолепный настрой на всю неделю вперёд. Мужчина немного пританцовывал под играющую из радио музыку и складывал прочитанные ещё в прошлом месяце книги на полки шкафа. Пин не часто брал на себя ответственность убирать свои комнату и мастерскую. Но затянувшаяся депрессия, а в месте с ней и творческий кризис вышли прочь - как тут не убраться? Со стороны входной двери послышался аккуратный, даже виноватый стук. Мужчина незамедлительно отряхнул руки в пыльных перчатках, поправил пилотную шапку и отворил железную дверь. –ЛОСЯШ!– радостно воскликнул механик, сгребая своего друга в охапку объятий. –Ты даже не пр'едставляешь, как я р'ад! О-о-о, он стать таким умным, таким-таким талантливым, таким моим Биби! А ты неужто из воздуха по зову мысли матер'иализуешься? Я как р'аз думаль о тебе! Ты не пр'едставляешь не пр'едставляешь, что я тут пр'идумал на досуге, и мне как р'аз кр'овь из носа нужны попр'авки в чер'тежах!– техник приобнял коллегу правой рукой и провёл в дальше в комнату, не умолкая. –Ты какой чай хотеть? У меня на днях появиться несколько сор'тов, а не как обычно, у меня даже уже гор'ячий чайник! О-о-о-о-о-о, Лосяш, остор'ожно, не наступить на mein бумага, я столько столько всего придумайт, ты обязан посмотреть! — Здравствуйте, Пин. Это очень прекрасно, что Биби развивается... Ах, я? Я с удовольствием Вам помогу с черчежами, друг мой прелесный. Мужчина старался внимательно слушать, он ничего не хочет пропустить. Катастрофически редко он видит Пина в таком настроении. И сейчас, когда учёного почти в обнимку ведут к столу, он вспоминает, для какого дела сюда пришёл, и настроение, которое поднял ему Пин, рухнуло в пятки. —Оу, я д-даже не знаю, а какой Вы предлагаете? – Лосяш, по указаниям механика, осторожно обошёл черчежи и сел за стол. Он внимательно наблюдал за собеседником и мельком думал, какого будет сейчас ему и Пину. Он так задумался, что уже не слышит болтовни механика. В мыслях всё перекручивалось фальшивое признание, и каждый раз, когда в голове играла эта сцена, тошнота подбиралась к горлу на 20% ближе. В худшем случае, они прекратят общаться совсем, а в лучшем, как и говорил Карыч, он поймёт, и ничего между ними не изменится.***
В это время все присутствующие на празднике собравшись вокруг Кроша, в руках которого трепещала эта бедная маленькая беззащитная против такой толпы рация, и внимательно слушали каждое слово, сказанное Лосяшем (Да и Пином тоже)***
Крош с азартом оглядывает всех, ищет смысл и эмоции в каждой морщинке и молча радуется тому, что всех так заинтересовала идея признания. –Лосяш.–негромко повторил немец, энергично щёлкув пальцами у носа астронома. Учёный вздрогнул и поднял на механика присыпанные страхом глаза. "Что это с ним такое? Что-то случилось?" –Лосяш, всё хорошо? Если что-то тебя тревожить, расскажи мне. "Может, он пришел ко мне по делу, или его попросили что-то у меня взять, а я его гружу? " Последняя мысль ударила Пина в грудь, и в голове его кольнула неприятная догадка. Короткий взгляд устремился на грудь коллеги и на мгновение застыл на внешнем кармане. Он вновь посмотрел на друга, бледного, с бегающими глазами, напряжённо сложившего на рабочем столе руки. Во рту возник кислый привкус. Пин просто не мог поверить в то, что они ОПЯТЬ это сделали. Опять, черт побери, они опять решили провернуть эту штуку с фальшивым признанием. Видимо, их очень развеселила его прошлая реакция, когда его сердце чуть не схватил приступ. "Разве они не понимают, насколько эта "шутка" серьёзна? Никто из них? Вообще?" Механик улыбнулся Лосяшу и произнёс: –Я вижу ты обеспокоен чем-то, дружище. Пожалуй, тебе нужен мятный чай.– он встал, повернулся к другу спиной и начал делать вид, что ищет в шкафу коробку с заваркой. Но в действительности он прокручивал в голове одну интересную мысль. "Но как же они могут понять, если сами этого не испытать." –Лосяш...– прежним, но уже поддельным радостным и даже заботливым голосом сказал Пин: –Ты пришёл поговорить о чем-то, или сказать мне что-то, так? Учёный вспыхивает, опускает взгляд и, монотонно постукивая пальцами о стол, неуверенно сказал: —Вы правы, друг мой. Я пришёл, чтобы Вам кое-что сказать, кое в чём признаться.. Лосяш нервно взлотнул и тихонечко продолжил: —Понимаете.. "Надеюсь всё пройдёт гладко"— мелькало у него в голове. Но вместе с этим, внутренний голос вещал обратное. —Я к вам чувствую непреодолимую тягу.. "Лжец" —Не так как к другу.. "Какая глупая, глупая затея." — Как к партнёру... "Ну всё, мистер учёный, это точка невозврата. Советую вам ретироваться отсюда." С надеждой на то, всё закончится хорошо, поднимает взгляд и следит за фигурой механика. Сердце Пина пропустило такой болезненный удар, что его волна разнеслась по всему телу, прошлась под кожей, натянула вены и с силой причалила в конечности, заставив их черезчур заметно дрогнуть. Эти слова. Такие слова. Чёрт побери, такие важные, такие...слишком. Слишком важные. Для шутки. Даже зная и ожидания этих слов, понимая, что они ничего не значат и что они лишь глупые пустышки, ни о чем не говорящие звуки, его сознание всё равно не могло с достаточной должностью воспринимать сказанное своим другом как несущественное "пошутил". Пошутил. Он пошутил. Пину потребовалось несколько секунд, чтобы собрать части улетевшего сознания и решиться на исполнение недавно пришедшего в гениальную голову плана. –Ты...т-ты..что ты сказал?– не оборачиваясь проронил мужчина. –Я...– напуганный голос ученого дрожал.– Сказал что люблю Вас. Механик обернулся, не медленно, не быстро, но словно под неким порывом. Выражение лица его вытянулось, уголки губ раскрытого рта несильно поднялись, но сильно изменили всё выражение в целом. –Боже...я...я не могу поверить, т-ты...– механик сбил к себе в руки пилотку и взъерошил короткие свои угольные давно не мытые волосы. Его улыбка выросла в разы, образовав на покрасневшем лице ямочки. Казалось, что он покраснел от смущения, но в действительности в его груди начал зарождаться смех, сдерживать который становилось трудно. –Лосяш... я тоже, тоже очень давно люблю тебя, ещё с нашего первого разговора... Но я боялся признаться из страха потерять твой уважение и хороший отношений ко мне! Н-но мои чувства оказаться взаимны, я так... Я так счастлив! – немец закрыл своё лицо свободной рукой и позволил себе немного просмеяться.***
На другом конце все жители Ромашковой долины хором ахнули и замерли с открытыми ртами. –Крош... А ты, таво шо ли?– хрипнул Копатыч,– Знал об этом? Все медленно повернулись кролику а ожидании ответа, хотя сами прекрасно видели и понимали, что тот и сам находится в замешательстве. –Я?!... Нет, конечно! Я всего лишь хотел пошутить! Я и думать не подумал, что... Ё-ё-ёлки-иголки...–Он провёл рукой по своему лицу. Кажется, ему сегодня достанется.***
Лосяш побелел. Это далеко, совсем не то, что он ожидал услышать. В горле пересохло, лёгкие наполнились воздухом и в трепете замерли. В глазах потемнело, и учёный качнулся. "Господи нет. НЕТ, КАК, КАК я мог такое допустить? Что я наделал??" Пин вновь посмотрел на астронома: –Лосяш, я обещать, со мной ты будешь счастлив! Ты никогда не пожалеть об этом часе. –Я п-п-пошутил. Улыбка немца застыла, а потом потихоньку начала опускаться. –Ч-что значит "пошутил?" –Это была шутка, Пин.– повторил учёный. Голос его дрожал. Ему стало так дико жаль Пина, что он почувствовал отвращение с самому себе за то, что не любит своего коллегу по-настоящему.– Мы играли в фанты и- Пин отшатнулся. –Фанты? Как? Т-то-есть, ты разыграть меня?...Ты...ты не любишь меня? Зрачки астронома задрожали, в немом крике ужаса открылся рот. –Mein...Mein Gott...Как ты...Как ты...– Пин отвернулся и, уперевшись о полку, выплеснул глухой, изо всех сил сдерживаемый ранее смех. Вот только со стороны это выглядело, как рыдания, и подрагиваюшие плечи это подчеркивали. Лосяш закрыл губы руками. Что он натворил, что он натворил. –Пин...– он вскочил из-за стола и подошёл к несчастному.– Пин...я... прости, я не хотел. Я...я не знал.– он успокаивающе положил ему на плечо руку.–Если бы я знал-... Немец от услышанного***
Стоило астроному уйти, как Пин, скпюченный в три погибели, развернулся и посмотрел на захлопнутую дверь. Рация зашипела: –Эм, эм, эм, эм, привет, Пин! Хех... Слушай, вышло здорово, а? Ты даже подыграл нам, не так ли? Ты же...Не взаправду его любишь, так?– Чем ближе кролик подходил к концу предложения, тем тише становилась его речь. То ли он не хотел слышать ответ на свой вопрос, то ли боялся, что ему попадёт, а ему попадёт. Пин стоит посреди опустевшей комнаты с черной рацией возле лица. Выражение его, абсолютно пустое и ничего не неговорящее, исказилось в гримасе какой-то жуткой подобии усмешки от услышанного. Он подождал несколько секунд, слушая крики и алёканья из железки, обернулся, вышел из дома, прошел несколько метров и остановился у самого берега моря; дождь обрушился на его голову подкинул в воздухе рацию, словно проверяя её тяжесть, ещё немного подумал о том, что можно что-то напоследок сказать, промолчал, замахнулся и рация с аккордами голосов из неё доносящийся стремительно полетела далеко далёко в море. И утонула. Мужчина глубоко вздохнул влажный морской воздух, вглядываясь а горизонт. –Прекрасный ночь, луна такой красивый и яркий, а как прекрасны её отражения в волнах... И он ушёл куда-то вдаль лабиринта своей свалки. Он зайдет к ним позже. Нюша кричала в трубку пронзительнее всех. Она как и все остальные надеялась, что это подстеб от их добродушного инженера, но когда из рации на другой стороне послышался громкий хлопок прибора о гладь воды, глухой шум волн, звуковые неполадки и наконец полное отключение по ту сторону рации связи, надежда отпала. Все поверили. И эта вера повергла комнату в душераздирающее молчание.