Подкидыш с севера

      Зима — время, когда всё вокруг становиться тише. В лесу в уши будто закладывают вату, а редкие звуки слышны отдалённо. В городе же сами жители стараются быть потише, ведь во время холодов не хочется простужать горло, издавая громкие звуки. В квартирах становиться уютнее и спокойнее, покольку темнеет раньше, и наши тела на подсознательном уровне успокаиваются, прося отдыха. Все хотят чем-то укрыться, не важно чем: пледом, накидкой или шарфом, только бы согреться.       Аня хоть и любила Москву, но с детства не особо уживалась в городах. Да, в княжеском или императорском дворце было просторно, однако это было не то. Другое дело, когда у тебя свой собственный дом, даже домик, где на тебя ничто не давит, где нет никакой лишней вещи или звука. Разве что Калининград иногда сотрясает воздух криками во время футбольного матча, но и к этому Россия привыкла. Всё по-домашнему в своей маленькой вселенной, которую никто не отнимет. Никогда.       В тот вечер поднялась метель, и из-за неё Аня взяла всю работу на дом, не выбираясь в город, пока Гилберт по её приказу старался почистить дорожки около дома, уж так сильно их занесло. Нет, Россия и сама смогла бы, но и пруссаку не давала расслабляться, образно напоминая, что он область в её составе, а не просто сожитель. Домой зашёл он, когда было совсем темно. Она помогла ему раздеться и повесить промокшую одежду, а так же напоила чаем с имбирём и мятой, который приходился Гилберту весьма по душе. — Вот сколько живу у тебя, Брагинская, а понять принципы работы погоды на твоих землях не могу. То у тебя совсем снега нет зимой, то у тебя его отваливает сугробами размером с Китайскую Стену. Объяснишь? — Я и сама не очень-то понимаю свои земли. Хоть мы и страны, но поверь, даже Англия не способен контролировать туманы в Лондоне. Анархия, одним словом. — Значит предъяву предъявить тебе не получится, я правильно понял? — Обойдёшься.       Пруссия высох и немного подобрел, оставив Аню с расспросами и шуточными обвинениями. Та спокойно выдохнула и продолжила читать книгу, зарывшись в плед, пока Гилберт смотрел какой-то фильм. Такая обстановка для них привычна и её нарушение было сродни чуду. Похоже, сегодня чудо произошло.       Раздался стук в дверь. Похоже, по ту сторону двери не обратили внимание на наличие звонка, ну да ладно. Россия и Калининград встрепетнулись. — Кого это к нам занесло? Да ещё и в такую погоду? — спокойно спросила Аня, вставая с кресла и аккуратно скручивая плед. — Кто вообще смог найти это место? — удивился Гилберт. Их дом и правда был слишком далеко от человеческих домов, так что гостей без приглашения у них не было, — заплутавший путник в Московской области? Что-то новенькое.       Россия посмотрела в дверной глазок, однако кроме света фонаря, крыльца и темноты, никого не увидела. Это немного напугало Аню, но дверь, хоть и медленно и совсем на чуть-чуть, она приоткрыла. Каково было её удивление, когда краем глаза она заметила плетёную ручку корзины. Распахнув дверь побольше, перед её глазами появилась большая тёмная корзина, полностью уложенная белой периной и тканями, образовавшие свёрток. Прислушавшись, в этом свёртке Россия услышала сопение кого-то спящего внутри. — Анька, ну что там у тебя?! Если ты собралась заморозить Великого Меня, то я поднимаю восстание! — фыркнул Гилберт, подходя к Брагинской. — Сейчас, — Россия взяла корзинку и понесла под вопрошающие взгляды пруссака в гостинную, поближе к камину. Она поставила её и начала разматывать ткани. — Это чё ещё за сюрпризы? Традиция, о которой ты мне не рассказывала? Или это у тебя такой способ общения с ФСБ? — пытался отшутиться Калининград, но Аня приструнила его взглядом, давая понять, что шутки здесь не уместны. — Помог бы лучше... — тихо сказала Брагинская, — ой ты Господи! — прошептала она.       В корзинке лежал ребёнок, около 9 месяцев от роду. Из одежды на нём была лишь сорочка, а сам мальчик спал, повернувшись на бок. Золотистые волосы торчали в разные стороны, хотя пробор и линия роста между ними были видны. Кожа была бледной, то ли от мороза, то ли сама по себе была таковой. От перепада температур розовые щёки стали пунцовыми, а ребёнок немного поморщился, скорее всего от покалывания, и открыл глаза ярко-голубого цвета с искорками, которые пока что не горели из-за сонного состояния.       Аня взяла его на руки, аккуратно прижимая к себе. Мальчик выдохнул с небольшим мычанием и, схватившись маленькими ручками за плечо Ани, уснул. Россия стала медленно качаться из стороны в сторону, попутно понимая, что у ребёнка температура, от которой нужно срочно избавляться. — Гилберт, принеси влажную салфетку, но не ледяную, и жаропонижающее для детей, — шепнула Аня, напевая незамысловатую колыбельную. — Сейчас, — на удивление спокойно ответил бывший Пруссия. Видимо этот мальчонка напомнил ему Германию в детстве, вот и начал заботиться.       Россия хотела было уложить его на диван, но у ребёнка были другие планы, и он ни в какую не хотел отпускать её, лишь сильнее прижимаясь. Аня оставила какие-либо попытки, не желая мучить мальчика. Спустя пару минут вернулся Гилберт с полотенцем и лекарством. Она аккуратно обтёрла маленькое личико малыша, а вот с жаропонижающим замялась, просто не хотела его будить. Калининград проворчал что-то о нерешительности, но ругаться не стал, лишь уселся рядом с Анной. — И откуда ты такой взялся, малыш? — приговаривала Брагинская, поглаживая мальчика по голове, — где родители твои, кроха? — Во дела, — задумчиво сказал Гилберт, — я, конечно, со многими детьми сидел, но подобная лабуда впервые. А знаешь, он мне кого-то напоминает со своими волосами. — Кого? — Да вот не помню. Ай, собака, Бог с ним. Мы что делать-то будем с мальчишкой? Родители явно не от хорошей жизни его подсунули. — Мы ничего не знаем о мальчике. Но знаешь, чует моя душа, что этот малыш не совсем простой. Поэтому пусть будет с нами до лучших времён, а там и погляди, семья найдётся, — она убрала несколько прядок волос с лица малыша, от которых тот забавно морщился, — а знаешь, ты прав, он мне тоже кого-то напоминает. — Напоминать-то напоминает, но сидеть с ним буду только я, — буркнул Гилберт, — ты на собраниях будешь. — Возьму всё на дом, — легко ответила Россия, — а на счёт собраний скажу, что заболела. Мало кто решит навестить меня, сам знаешь. Тем более в такую погоду. — Ну как скажешь, перечить не стану. Когда у тебя затея, то отказываться - гиблое дело. — Усвоил наконец, — усмехнулась Аня, — молодец. — Ладно, но как мы мальчика назовём? — Может быть Даней? Ну, Данилой. И только попробуй что-нибудь сказать насчёт германских имён, лопатой быстро огребёшь. — Без вопросов.       Мальчик к этому времени проснулся. Потёр кулачками свои глазёнки и уставился на взрослых, непонятных людей. Отчего-то ему не особо хотелось плакать и искать кого-то знакомого. Он огляделся, рассматривая место, в котором находиться. Свет не включен, лишь камин давал тёплый и приятный свет. Бордовый диван, на котором они сидели, был чуть прикрыт темно-зелёным пледом. Стены состояли из срубов, и на них висели картинки незнакомых ему людей. На ковре рядом с камином спали 2 кошки с лентами на шеях. Закончив осмотр комнаты, он вновь уставился на людей, опёрся на плечо России и произнёс одно слово, скорее звучавшее как вопрос: — Мам?       Аня только улыбнулась и нежно приобняла ребёнка за спинку. Пруссия даже улыбнулся и пытался взять мальчика, но получилось лишь за руку, так как слезать малыш не собирался. В это время Россия попыталась набрать в шприц жаропонижающее, что с трудом, получилось, и дала Дане. Сначала каплю, чтобы распробовал и понял, что это не противно, а потом и остальную дозу. Само лекарство являлось специальным для детей, оттого и было сладким, поэтому Данька полез за добавкой, пытаясь взять шприц. — Сегодня хватит. Я завтра тебе дам ещё, а сейчас ночь, нужно спать. Гил, ты идёшь? — А что делать? Матч кончился, так ещё и за этим чудом следить. Вдруг опять жар, — похоже в немце проявляются братские инстинкты, что казалось России милым. — Тогда пойдём на верх. Ты туши камин, а мы пойдём укладываться, — Аня покрепче взяла малыша, рассматрившего тушение огня. В его небесных глазках горели искорки детского интереса, однако ночь и ритмичное покачивание делали своё дело. Россия поднялась на второй этаж и зашла в спальню, где уложила Даню на незаправленной с самого утра кровати и легла рядом. Мальчик подполз к ней и устроился под боком и снова произнёс: — Мама... — Я здесь, рядом. Всё хорошо. Спи, кроха.       За окном тихо выла метель. Пруссак уснул в кресле рядом с кроватью, не рашаясь тревожить Аню и Даню. Сам малыш чувствовал лишь тепло и ничего более. А у России появился тот, о ком она может позаботиться по-настоящему.