***
Тепло. Он отчётливо помнил это зимнее тепло, когда они спали все вместе. Бервальд, прижавшись к маминой груди, брал его за руку, чтобы не потеряться, а он лежал с другой стороны под её рукой, сжимая пока что маленькую ладошку Швеции. Но в эту ночь сон был особо чутким. Он знал, что мама болеет, что ей нужен отдых и лекарства. Поэтому сон его был таким прозрачным, что в любой момент был готов вскочить. Изредка она кашляла и тяжело вздыхала, но потом как-то странно засыпала. И так почти всё время, пока в один из таких приступов она не встала, оставив их лежать в обнимку. Хенрик лежал неподвижно, осторожно вслушиваясь. Мама очень сильно кашляла, и сквозь этот кашель были слышны болезненные слёзы. Он услышал, как она идёт к выходу. Одна, и в бурю! Разлепив глаза, он увидел её, уставшую и с белыми волосами. — Мама? Куда ты уходишь? — Хенрик, — с губ мамы текли ручейки крови, с шумом стучавшие об пол, — прости меня, сынок. Береги свою семью. Прощай... И, не сказав больше, побежала прочь. Всё это было похоже на сон. Один сплошной туманный сон, который не хотелось видеть. Он позвал маму в абсолютной тишине. А потом ещё и ещё. Просто звал, потому что не мог поверить. Она ушла. Через какое-то время к ним зашёл человек. Высокий такой, с короткой, но густой бородой. Хенрик знал этого человека. Он — друг мамы. — Ну здравствуй, Хенрик, — он присел рядом с ними. Бервальд всё ещё спал. — Здравствуйте, — непонимающе поздоровался он, — а где мама? — Она... — он тяжело вздохнул, — она больше не придёт, малыш. Мне жаль. Хенрик опустил взгляд. Мама говорила, что скоро уйдёт, но не так же! Нет, это не могло быть правдой! Но мама так тяжело болела, а значит человек сказал правду. Она не вернётся. Не придёт больше... Кричать не хотелось, потому что голос куда-то ушёл. Но в горле очень щипало. И в глазах тоже. В уголках собрались и упали две капли. А потом ещё две. Вдохнуть было очень сложно, а а груди завязался узел. Похоже, человек это увидел. — Бедняга...— он прижал его к себе, медленно гладя по голове. Внезапно голос прорезался, и он смог глубоко вздохнуть, пускай и от горя. Он не мог кричать, поэтому лишь истошно дышал вперемешку с кашлем, не сдерживая слёз. А буря лишь усиливалась.***
Дания подскочил в кровати, тяжело дыша и беспомощно оглядываясь. Рядом не было ни Бервальда, ни того человека, ни той страшной картины. Только Аня сидела и беспомощно глядела на него. Разум начал кричать, что всё это было сном, но сердце продолжало думать, что всё это когда-то было явью. Хенрик пытался отдышаться и успокоиться, но выходило, мягко говоря, плохо. — Хенрик? Что такое? — вместо ответа мальчик бросился к ней в объятья, тихо всхлипывая, — Тише-тише, всё хорошо, — она осторожно прижала его к себе, — тебе кошмар приснился? — Мама, — тяжело ответил Дания, — она умерла. Россия не знала, что ответить. С одной стороны, этот сон — его воспоминание, но с другой — он всё ещё заколдован, и пытаться объяснить ему всё сейчас будет очень сложно. Где-то за окном послышалась тихая колыбельная, под которую, вместе с покачиваниями Анны, он и уснул. Брагинская уложила и накрыла его одеялом. — Тётушка? — Аня, — Скандинавия говорила очень торопливо, — скоро рассвет, и я не смогу более быть видимой. Постарайтесь объяснить ему всё как можно скорее. Чем позднее он узнает о себе, тем больнее ему будет. — Мы сделаем всё возможное.***
Утром, пока Дания успешно был отправлен с Калининградом за продуктами, Скандинавы и Россия стали думать о дальнейшем плане действий. — Он уже достаточно подрос и должен будет понять, — начал Норвегия, — но, тем не менее, нужно быть предельно осторожными в словах. Всё-таки, воспоминания будут кошмарами для него. — Я уже сказала ему однажды о том, что он страна, — ответила Россия, — но не уверена, что Дания воспринял их всерьёз. — Сейчас у Хенрика самое большое доверие к тебе, Аня, потому что ты, вроде как, "мама". Поэтому из твоих уст правда будет звучать не так остро, — дополнил Финляндия, — пойдите с ним погулять, чтобы разбавить обстановку, и максимально мягко расскажи ему. — На словах всё просто, — вздохнула Брагинская, — а на деле...***
После возвращения Гилберта и Хенрика, Россия решила не тянуть и ушла с Данией на набережную. Чайки криво гаркали, где попало, а ветер неспешно подгонял перья облаков. Они шли молча, каждый думал о чём-то своём, и никто особо не хотел это менять. Однако тишину всё же пришлось нарушить. — Так... Что тебе снилось, Хенрик? — осторожно спросила Анна. — Не знаю. Что-то непонятное. Но почему мне кажется, что это было на самом деле? Та холодная ночь, уход и смерть мамы, человек, который пришёл после... — Дания, — она остановила его и встала перед ним, нежно взяв за плечи, — послушай меня очень внимательно сейчас, хорошо? — Хенрик кивнул — понимаешь, в мире очень много того, чего мы не можем объяснить. Многие боятся неизвестности, потому что чувствуют в ней опасность. Но то, что я тебе должна сказать — этого не нужно бояться. Сперва будет сложно принять и осознать, но знай, что я, Гилберт и твоя семья всегда будем рядом. И всегда поддержим тебя. — К чему ты ведёшь? — Помнишь, когда-то я сказала тебе, что мы — не совсем люди. Мы похожи на них внешне, но отличаемся от них своей природой. Когда люди живут вместе на одной территории очень долго, они начинают считать её своей. Выбирают того, кто сможет позаботиться о её благополучии и справедливо разрешать любые споры. Этот человек зовётся правителем. И такая земля: с людьми, культурой, правителем и именем — зовётся страной. Когда страна появляется на свет, вся её сила, дух и нравы народов, что живут в ней, собираются внутри таких созданий, как мы. Мы — воплощения стран и людей — проживаем целые эпохи, защищаем свои земли и делаем всё, чтобы они жили. Ты, я, твои братья и многие другие — все мы страны. — То есть я — вся эта земля? — Хенрик ошарашенно начал оглядываться по сторонам. — Да. Все эти деревья, море, дома и люди — всё это и есть ты. У тебя богатая и красивая история, твои люди наделены огненным и ярким нравом, и ты сам словно маленький огонёк. — Но... Сколько мне лет? — Сложно сказать, — Россия немного подумала, — я точно не знаю, в каком именно году ты родился, но, зная век, выходит около тысячи двухсот лет. — Сколько? Неужели я такой старый?! — Скорее уж мудрый, — посмеялась Аня, — не волнуйся, ты очень хорошо сохранился с тех пор. Погляди, какой молодой, а я что? Младше тебя, а выгляжу старше. — Но все остальные тоже выглядят взрослыми! Почему только я так выгляжу? — Дания, — Брагинская вновь стала серьёзной, — есть вещи, на которые способны лишь некоторые из нас. Я и ещё несколько воплощений способны брать из родной земли силу и использовать её. Люди зовут это магией или колдовством. Так вот, однажды эта сила, скажем так, вышла из под контроля и повела себя неправильно. Поэтому сейчас ты так выглядишь. — Меня заколдовали? — Да. Ты под очень древним заклятьем, которое и сделало тебя таким, какой ты сейчас есть. Но прошло уже достаточно времени, и чары начинают спадать. Тебе же сняться странные сны, верно? — Я хотел тебе как раз об этом сказать, но ты уже сама всё видела. — Это не просто сны, Хенрик. Это твои воспоминания. Всё, что ты теперь будешь видеть во сне, происходило с тобой когда-то. Ты понимаешь это? — Я помню что-то очень смутно. Леса, люди, мама... И очень странный шум, как будто лязг металла, — Хенрик немного поник, — он мне не нравится. — Твоя история полна как хороших, так и плохих событий, — нежно ответила Россия, — просто нужно понять, что всё это уже прошло, и вынести определённый урок. Да, возможно ты не хотел раньше вспоминать что-то, но сейчас это необходимо. Будет трудно, но мы будем рядом. — Ань... А какие у нас с тобой были отношения? — Ну, сперва все, и вы со Швецией в том числе, пытались меня завоевать. Но потом всё наладилось, и мы несколько раз воевали в союзе. А так, очень даже неплохо общались. — Вот как. — Дания, — Аня обняла его, — всё будет хорошо!