Подкидыш с севера

      Домой Северяне вернулись уставшие, но довольные, особенно после новости и о возвращении памяти у Дании.       Как только Хенрик открыл дверь, на него сразу накинулась Ханатамаго, радостно лая и облизываясь. За ней подоспели и Россия с Пруссией. Они, похоже, тоже не сидели весь день дома, суля по новенькой шляпке, что висела на крючке Ани, и запаху чего-то вкусного. Недолго погодя, Россия позвала всех ужинать. Как потом оказалось, таким мощным ароматом обладал жареный лосось в беконе и безалкогольный глёгг, который ещё тихонько бурлил в кастрюлке.       За ужином Дания активно и ярко рассказывал о сегодняшнем дне, попутно сетуя на Финляндию, который, по словам Хенрика, «опозорил его на людях». Но потом быстро остыл и, гордо задрав нос, простил «глупого финна». — Тебе бы в театр идти с таким талантом, — звонко смеясь, подметила Россия, — из тебя вышел бы неплохой актёр. — А вот возьму и пойду, — уверенно заявил датчанин, — моего таланта на всех хватит! — Вот и природное хвастовство, — прошептал Норвегия Швеции, — значит точно приходит в себя. — И не говори, — только смог ответить Бервальд.       Вечер окутывал уголки Дании. Зажигались белые фонарики улицы и жёлтые лампочки магазинчиков, что аккуратно расположились на первых этажах невысоких домиков. Морская вода в каналах неоновыми полосками отражала последние лучи заходящего солнца. Люди постепенно и неспешно возвращались с работы, чтобы насладиться уже такими родными прохладой и солью ветра. Но наша семья решила остаться дома этим вечером.       Все расположились в главной комнате, кто где. Поскольку кухня была не отдельной комнатой, а плавным продолжением гостиной, смотреть единственный телевизор в доме было весьма удобно даже за чашкой кофе. На диване, завернувшись в один плед, сидели Кетиль, Эмиль и Пуффин (хотя Ис упорно хотел взять себе отдельное одеяло). Рядышком примостился Тино с Ханой на руках. Как же удобно, когда у тебя есть собачка. Такая себе живая ходячая грелка. На пушистом ковре перед диваном уселись Хенрик и Бер. Все увлечённо смотрели какой-то документальный фильм про животных Арктики. Белые медведи, нарвалы, чайки-поморники то и дело мелькали на экране. Обстановка была по-настоящему семейная. Ведь даже небольшая попытка Исландии прижаться к брату, которая, к слову, не остаётся незамеченной, вызывает тепло и тихое счастье на душе каждого. Дания же свою любовь не скрывает, и поэтому без зазрения совести забрался под руку Швеции, будто птенец, прижимаясь к нему в поисках большего тепла.       В это время Россия с Калининградом сидели за столом и тихо пили чай, не смея трогать братьев. Не хотелось нарушать их идиллию. Сейчас они те, кем и должны быть — большой и любящей семьей. Это лелеяло душу Анны, но в то же время её настигала светлая грусть, ведь совсем скоро Хенрик вырастет, и те яркие моменты их совместной жизни останутся лишь воспоминаниями. Гилберт, похоже, чувствовал то же самое, судя по его опущенным бровям. Привязались всё-таки, хоть и тайно обещали себе не делать этого.       Вдруг Хенрик нахмурился, аки замёрзший воробей, вылез из объятий брата и подбежал к ним. Взял за руки и проговорил: — Чего вы тут сидите? Идём смотреть.       И потянул их за собой. Россия и Пруссия не стали сопротивляться и вскоре они сидели вместе с Северянами. Даня вновь залез под Бервальда, но уже держа руку Ани. Бережно так, по-своему тепло и нежно. От этого прикосновения передача по телевизору потеряла всякий смысл. Он действительно считает их… семьёй?

***

      Вот и спустилась на бордовую столицу Дании настоящая ночь. Блёклый диск жёлтой луны старался пробиться сквозь свет города, но выходило довольно слабо. Море успокоилось, и яхты в каналах заснули без ударов о пристань. Да и вообще Копенгаген сам по себе всех усыпил, лишь редкие прохожие топали по узким улицам спальника. Может опоздали на автобус, может работа такая, а может просто замечтались и вернулись слишком поздно.       Страны тоже подвержены влиянию ночи, поэтому все разбрелись по своим укромным уголкам. Дом Хенрика относительно небольшой, но всё же несколько мест для гостей есть (семейные слёты никто не отменял). Кетиль с Эмилем, Тино с Бервальдом, Аня и Гилберт примостились в гостиной на диване, а сам датчанин уютненько свернулся в кокон у себя в комнате.       Но всё же не всем нормально спалось. А именно России. Её магические нити довольно чувствительны, а на чужой земле даже малейшие колебания заставляли их дрожать. Вот и сейчас она ощущала чьё-то присутствие в комнате Дании. Любопытство пересилило желание спать, поэтому, стараясь не разбудить Пруссию, на цыпочках юркнула в комнату к мальчику. И не прогадала. Около Хенрика сидела Скандинавия и нежно гладила своего сына по светлой голове, иногда убирая с носа падавшие прядки. Где-то на крыше, если верить ощущениям, топала Русь. — А я всё думала, где же моя драгоценная мама и тётка? — тихо усмехнулась Аня, усевшись по другую сторону от духа. — Прости, что разбудили, — Сканди неловко почесала затылок, — просто я так ждала ночи, чтобы хоть немного побыть с ним наедине. — Воспоминания возвращаются к нему. Совсем скоро всё вернётся на круги своя. Только вот... — Что? — Меня беспокоит его реакция на воспоминания, — Анна взглянула на мальчика, — история Дании была нелёгкой с самого начала. Было много битв. И много крови. А как страна, я понимаю, что лишний раз лучше не копошить эти мгновения. Жить в настоящем будет проще. Но сейчас, когда он под заклятьем, ему придётся вспомнить абсолютно всё. Каждый день, каждое событие. Не знаю, сможет ли он принять свою же жизнь такой, какая она есть, особенно сейчас, когда ему известна другая, спокойная и счастливая. — Ох, бедный мой малыш, — Скандинавия отвернулась в сторону окна, — как же ты несчастен. Столько бед, столько забот твоя нерадивая мать взвалила на твои плечи. Ты сильный, сынок, — она вновь склонилась к Хенрику, — но даже твои силы иссякнут. Ох, если бы я только могла вернуть всё назад. — Вернуть назад? — встрепетнулась Россия, — в каком смысле? — Точно, ты вряд ли знаешь прошлое моих сыновей, — улыбнулся дух, но та улыбка была наполнена дождливой печалью, — похоже, никто из нынешних стран не знает их младенчество. Но, может быть, оно и к лучшему. — А оно было трудное? — Ужасно. По-своему ужасно. Я прекрасно понимаю, что на твою долю тоже выпала нелёгкая судьба, но и ты пойми меня. Видеть, как твои сыновья пытаются разорвать друг друга в клочья, пока ты ничего не можешь сделать — невыносимо. — Ох, — Анна нахмурилась, — мне сложно понять это. Да, мы с братьями могли ссориться, но чтобы объявлять целые войны... — Будьте прокляты, эти войны...       Я была совсем молода в то время. Люди были жестокими и равнодушными, а зима обжигала сильнее расколённой стали. Три Великих народа не желали подчиняться кому-то одному, и они решили разрешить свой спор силой. Так начались безжалостные бойни, в которых погибло много славных людей. Моя кровь в то время горела огнём битвы, отчего быстро завоевала уважение среди верховных семей. Тогда я поступала так, как считаю нужным, и не принимала чью-либо сторону на долгий срок. Да, отчаянные были времена — мои люди рубили друг друга топорами, и я убивала вместе с ними.        Но однажды в лесу я услышала детский смех. Тогда я направлялась на север, дабы перегнать наступавшее войско и предупредить тамошних жителей. Пути было ещё три дня, поэтому ребёнок в лесу меня очень привлёк. Я пошла на голос, эхом отдававшийся в редких деревьях, пока не замелькал на небольшой поляне маленький силуэт. Когда я вышла из чащи, передо мной оказался совсем маленький мальчонка с золотистым гнездом на голове. Он радостно прыгал и бегал, даже не замечая меня. А когда врезался в мои ноги, то недоумённо уставился на меня. Так я познакомилась с Данией.       Мне сразу стало ясно, кого же я подобрала. Маленький, самостоятельный и невероятно сильный— истинное молодое воплощение. Когда-то я тоже носилась так по лесу без забот и проблем. Но я была одна. Брат покинул меня спустя, выходит, год или полтора после рождения. Я знаю, какого это — жить в одиночестве, поэтому твёрдо решила, что он не будет один.       Эх, я помню наш первый диалог, как будто он произошёл вчера. — Здравствуйте. — Здравствуй, малыш. Тебе не нужна помощь? — Да я сам могу. А вы кто? — А я... твоя мама. — Мама?       Хенрик не понял тогда этого слова, но доверился и пошёл за мной.       Раньше я не думала о постоянном доме, но когда у меня появился Хенрик, я осела недалеко от морского берега. Мы были простой семьёй, какие обычно бывают у людей. Каждое утро мы с ним ловили рыбу, днём он носился в лесу в поисках грибов и ягод, а вечером я пела ему песни и рассказывала сказки. Ох, с каким огнём в глазах он их слушал, ты бы видела! Я надеялась вырастить его, как простого ребёнка, вдали от бед и невзгод. Но... — Пришла война. — Да. Очередная война. В одну ночь раздался шум лодок и голоса людей. Я сразу поняла, что им бесполезно будет объяснять что к чему, и нам пришлось перекочевать на полуостров. Один из тамошних правителей взял нас под крыло, но взамен попросил моей поддержки. Я согласилась. Мне очень хотелось спрятать Данию от войны, потому что он был ещё совсем ребёнком. И тогда решила положить конец битвам, встав на конкретную сторону.       Это было очень тяжело. Дания, как новое воплощение, черпал свои силы от земли и людей, из-за чего мне становилось тяжелее воевать. Но даже это меня не останавливало. По каждому зову народа я уходила на битву, надеясь, что вернусь домой как можно скорее. Ведь дома меня ждал сын. Каждый удар, каждая капля крови была пролита ради будущего моего малыша. И все же... — Что? — Я не смогла быть с ним по-настоящему рядом. И двух недель не проходило, как снова мне приходилось покидать дом. А Хенрик был один. Каждый раз сердце кровью обливалось, когда ранним утром, ещё в тёмное время, он прижимался ко мне и просил не уходить так рано. Сколько раз он провожал нас около крыльца. Однажды даже попросил осколок оружия достать. Интересно, остался ли у него тот наконечник стрелы? Не знаю.       Время шло, Хенрик подрастал и набирал сил. Мне было уже не так страшно оставлять его одного, потому что теперь у него был свой настоящий, хоть и маленький, но топорик и боевые навыки. Он окреп и научился лазать по деревьям, так что когда умудрялся нашкодничать, то живо поднимался на самые верхушки, чтобы спрятаться от меня и не получить подзатыльника. Где-то в то же время я нашла Швецию. Бервальд тоже нашёлся в лесу, во время одного из походов. Он спал на ветке дерева и буквально свалился ко мне на руки. Когда я принесла его в свёртке, Дания сперва очень удивился и даже не понял, что же у меня там такое. Я наклонилась к нему и развернула ткань. Таких больших глаз я за всю жизнь не видела! — Мама, а кто это?! — Это твой брат, Хенрик. Твой маленький братишка Бервальд. — И ты его тоже в лесу нашла? — Да. — Так он же замёрз наверное! — как он тогда разволновался, — надо огонь посильнее разжечь. И есть хочет! Я только птицу вытащил, сейчас поест, — Дания, как я потом поняла, с первого взгляда привязался к Швеции, и теперь долг старшего брата, обязывающий заботиться о младшем, накрыл его с головой. Да так, что еле услышал меня и мои попытки его успокоить. — Тише-тише, Хенрик, всё хорошо, — я села рядом с огнём и удобнее взяла Бера, — ничего пока не нужно. Путь был неблизкий, поэтому пусть он сначала поспит, а потом вы познакомитесь, хорошо? — Хорошо, — он уселся рядом, с любопытством разглядывая Швецию, — мы теперь будем жить вместе? — Да, Хенрик. Теперь Бервальд тоже наша семья. Он мой сын, а ты ему старший брат. — Здорово. Теперь в доме будет ещё веселее. — Но вместе с этим прибавится забот. Хенрик, послушай меня очень внимательно. Вы — одно целое с ним. Семья — это самое дорогое, что у тебя есть. Дороже Бервальда у тебя нет никого. Когда меня не будет дома, оберегай его и присматривай за ним. Теперь ты — старший брат, а это большая ответственность. — Я... Обещаю, — он сильнее прижался к нам, — что всегда буду защищать его. И никогда не брошу. — Вот и молодец. А сейчас давай спать. Месяц уже вышел из-за леса.       Тогда мальчики быстро уснули, но мне не спалось. Сердцу был тревожно. Швеция ещё совсем кроха, а Дания хоть и сильный, но если их найдут, то ему не отбиться в одиночку. Я не знала, что делать. На следующий день мы должны были выдвигаться вглубь гор, а значит мне снова придётся оставить их без мамы. Помню, в тот вечер ко мне зашёл глава группы, с которой я продвигалась. Несмотря на то, что он был человеком, моё уважение к нему было велико за его мудрость и отвагу. Он выглядел взволнованным. — Вечер, Скандинавия. Я зайду? — Да, конечно. Что-то случилось? — Пришёл проведать Бервальда. Как он? — Уже не так мёрзнет, как в первый день. Хенрик сразу начал ворковать вокруг него, чтобы отогреть и накормить, — он тогда по-отцовски усмехнулся, глядя на спящих сыновей. — Твоя семья становиться больше, Сканди. Что будет с тобой? — Раз он воплощения этих земель, то мои силы начнут уходить. Но мне надо держаться, война должна закончиться до рождения ещё одного мальчика. Не спрашивай, просто чувствую это. Нужно усилить натиск воинов. — Как раз об этом, — он вздохнул, — тебе лучше не ходить с нами в этот раз. Останься здесь и присмотри за поселением. — Что?! Нет, я не останусь. Я пойду с вами, мне нужно... — Послушай, Скандинавия, — перебил он меня, — ты так хочешь закончить войну, что забываешь о самом главном. У тебя растут двое сыновей, и третий уже на подходе. Ты сейчас нужна не своим людям, а своим детям. Они почти не видят тебя, а сейчас, когда появился Бервальд, ты обязательно должна быть рядом с ними. — Но если я останусь, то все проблемы останутся на их плечах. Я хочу хорошего будущего для них. — Раз уж так, то делай, как знаешь, — он тогда тяжело встал и направился к выходу, — но, Скандинавия, прошу тебя, сделай правильный выбор.       И он ушёл. А я выбрала не тот путь. — Какой? — Путь войны. Оставшееся время до рождения Норвегии мы вели ещё более ожесточённые бои. С каждым днём я чувствовала, как сила уходит от меня, и как я сама начинаю исчезать. Шрамы оставались всё ярче, и боль в груди усиливалась. Дания и Швеция чувствовали это, и потому всё чаще старались повалить меня на кровать, просто чтобы полежать в обнимку. Они думали, что так боль уходила, и отчасти это действительно было так. Рядом с ними было чуть легче, но когда они засыпали, я снова уходила в разведку. Мне становилось всё хуже. А потом появился кашель. Он не давал мне дышать, а иногда ладонь становилась красной от крови. Однажды Хенрик увидел её, и с ужасом закричал: — Мама, мама, что с тобой?! Ты болеешь?! — Нет, малыш. Всё хорошо, просто я поранилась немного. — Это кашель, а не рана! Ложись скорее, тебе лекарство нужно, — он схватил меня за запястье и потянул на кровать, а я продолжала его успокаивать. — Хенрик, мне не нужен отдых. Я в порядке. — Если тебе больно, не надо это прятать, — к нему на помощь поспешил Бервальд и тоже взял меня за рукав, — нужно отдохнуть, мама.       Эти крики были полны отчаяния. На следующее утро я должна была снова уйти. Но моё тело настолько ослабло, что, едва улёгшись, я не смогла бы встать. Дания и Швеция залезли на меня и не отпускали. Я кое-как приподнялась и обняла их в ответ, слыша тихие всхлипы. Как мне не хотелось уходить!       Через какое-то время Хенрик вскочил и начал сдёргивать с верёвок сушёные травы и кидать их в горячую воду. Бер же успел заснуть. А мне стало не по себе. Какой-то липкий мрак накрыл меня с головой, как будто внутри тебя зияет пустота. Дания протянул мне чашку с водой. — Одна женщина сказала, что это помогает от кашля, — он всё ещё выглядел взволнованным, — выпей, прошу тебя. — Спасибо, — я выпила горький настой, и стало немного легче, но чувство тревоги не покидало меня, — сынок, послушай меня очень внимательно, — Дания уселся рядом и прижался ко мне плечом, — ты же знаешь, что люди уходят. От болезни, горя или раны. И на их место приходят новые, более сильные и славные дети. Хенрик, хоть мы и отличаемся от людей, в здесь мы одинаковые. Мы тоже уходим и приходим, и сейчас... Хенрик, мне тоже нужно будет уйти. — А далеко? — Далеко. — Надолго? — Навсегда. — А когда? — Скоро, — я хотела кричать в тот момент. Таков закон воплощений: дети, рано или поздно, убьют своих родителей. Но родители дают своим детям почву под ногами, возможность расправить крылья. А что дала я? Остатки воин и одиночество.       В ту же ночь я поняла: пришёл конец. Мне стало совсем плохо, боль была неимоверной, глаза с трудом держали ясный взгляд. Мальчики давно уснули, и я очень тихо выбралась из-под них. Нет, они не должны были видеть это. Уже почти у самого выхода я заметила, как мои волосы побелели. Меня сразил кашель. И как бы не старалась его сдержать, всё равно он разбудил одного из них. Данию. — Мама? — его взгляд был таким детским и невинным. Мне не хотелось их оставлять, хотя какой человек захочет уходить от любимых... — куда ты уходишь? — Хенрик, — сказать это было почти невозможно. Во рту была одна кровь, — прости меня, сынок. Береги свою семью. Прощай...       И я побежала прочь. Я слышала тихий и краткий зов Дании, но было поздно. В ту морозную ночь я убежала в самые глубокую чащу леса. Не было холодно, были лишь невесомые силы. Но и они быстро покинули меня. Я рухнула на землю, задыхаясь в кашле и слезах. В тот момент не пронеслась вся жизнь, как многие думают, а лишь один момент: когда Хенрик подарил мне кулон со звездой из дерева. Он сказал тогда, что с ним я буду под защитой. Это последнее, что я помню с того момента.       А потом я умерла.