IX И Демон видел… На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг, Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук — И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты! И долго сладостной картиной Он любовался — и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда. Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком; В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком. То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог… Забыть? — забвенья не дал бог: Да он и не взял бы забвенья!..
М. Ю. Лермонтов. «Демон»
— Клянусь, если ты его хоть пальцем тронул, я тебя четвертую! — знакомый женский голос, приглушенный слоями бетона и кирпича, а еще одеяла, в которое я был закутан, как в кокон, выдернул меня из глубокого сна, разрывая шаткие облака, по которым я бродил всё утро, да так и не нашел, что искал. Другой голос — грубый, мужской, ставший до неприличия уютным и каким-то привычным, что ли, сказал что-то, что я не расслышал, разрезав последнюю ленту, связывающую меня с миром грёз, и я приподнялся на локтях, утопая в подушках. Тело болело так, будто его отпинала толпа гомофобов, подсмотрев, что я творил по доброй воле несколько часов назад. Я забарахтался, сбрасывая с себя одеяло, но тут же захотел накрыться снова: собственная обнаженная тушка не на шутку смутила. Маленький предатель уныло разлегся на искусанных (и когда только Айк успел?) бедрах, будто это не он заставлял меня делать всё это, взяв на себя функции мозга. Я осмотрелся в поиске штанов, дабы прикрыть непотребство и пойти вниз разбираться, какого черта вообще происходит и откуда взялась Ирка. Штаны обнаружились возле окна и я, набрав в легкие побольше воздуха, встал на ноги, стараясь не обращать внимания на резкую боль в причинном месте. Черт, всё-таки я тот еще дебил. Следующий раз позволю Айкайсару контролировать… Мысли закрутились, как в тошнотворном водовороте, вызывая приступ неконтролируемого смеха. Я как дурачок захихикал в кулачок, натягивая на ноги безразмерные штаны. Какой, нахер, следующий раз? Я что, совсем больной на всю голову карась? Следующий раз ему захотелось, дегенерат чертов. Ты от этого еще не отошел, содомит проклятый. Со злостью распахнул дверь, пытаясь понять, что пришло в башку от недосыпа, а что изначально там жило. Лестница привела меня прямо к активно дискутирующим, и я замер на середине, не решаясь сделать еще несколько шагов вниз. Две пары глаз уставились на меня с таким изумлением, будто у моей туши как минимум вторая голова выросла. Айкайсар в своем охеренном пальто замер, не донеся сигареты до рта. Какого хрена он курит в доме, я так и не понял. Судя по всему, не докурил на улице. Ирка смотрела недоверчиво и испуганно, обрываясь на полуслове, когда зачем-то ругала чью-то мать, но чью — история умалчивала. — Эм… — протянул я, вцепляясь пальцами в перила. Из-за угла, мягко ступая, вышел в прихожую кот. Мой кот. Тот самый, серый и безымянный утопленник. Уселся копилкой у нижней лестничной ступени, хищно блеснул глазами на меня, и я почти спрыгнул вниз, поморщившись от боли в натруженных ногах и не только ногах. Почесал за ухом, не поднимая головы к удивленным людям, обращая всё свое внимание пушистому засранцу. Но коту, видимо, надоело мое судорожное вырывание драгоценной шерстки, так что он отстранился и, плюхнувшись на спинку, сделал классическое кошачье «хоба», принялся с усердием вылизывать мохнатое пузо. Я выпрямился, краем глаза уловил свое отражение в зеркале и охнул, прилипая к отражающей поверхности. Теперь всё ясно. Боже. Какой ужас. Позор. Господи… Сбитые в один цельный колтун волосы торчали во все стороны волнистыми прутиками-волосками, будто меня током шандарахнуло, хотя, если вспомнить, как он комкал их в руке, я удивлен, что они вообще на месте. Я перекинул пряди на правую сторону, прикрывая налившийся фиолетовый синяк от укуса, но вот погрызанный голый живот, бока, плечи, руки скрыть не мог ничем. А лицо? Лицо — как у мертвеца. Под глазами темные круги, будто я размалевался, как драг-дива, а потом рыдал в подушку всю ночь. Вкупе с бледным цветом кожи и прокушенной припухшей губой… Стыдно было так, что внутренности скручивались в жгут, а Ирка всё смотрела и смотрела уничтожающе. Я сложил руки на груди, пытаясь прикрыть хоть что-то, хотя какая вообще разница теперь? Все равно россыпь синяков и ссадин уже изучена. — Ты… что ты с ним, сучара, сделал?! — растеряв логические конструкции, завопила подруга, кидая на Айкайсара зверский взгляд. — Ты что… ты? — Ир, — начал я, пытаясь образумить ее. Так себе попытка, конечно. — Посмотри на него! Нет, всё, мы уходим! Уходим! — Послушай, это не то, что ты подум… — Я вызову полицию, Эстемиров, я не шучу! — Ирка схватила меня за руку и потянула к двери, будто хотела прямо так, без одежды вытащить в мороз. Я уперся ногами в пол, ухватился пальцами за тумбочку, не позволяя ей двинуться дальше. А она с настойчивостью танка шагала вперед и остановилась только тогда, когда я закричал, мучительно краснея, охреневая от того, что мне хватило сил сказать это ей, ему, себе. Признаться наконец-то во всеуслышание. — Ир, всё нормально, я хотел этого! Хватка разжалась, выпуская и так украшенные браслетами-синяками запястья. Подруга остолбенела, медленно, будто балерина в музыкальной шкатулке, повернулась, одарив меня взглядом, полным жалостливого презрения. Я посмотрел на Айкайсара в поисках поддержки, но его ошарашенная физиономия говорила, что сейчас он мне не помощник. — Оставь нас одних, пожалуйста, — обреченно прошептал я, выбирая иной путь. Мужчина медленно кивнул, выдыхая облачко дыма в потолок, и прошел мимо, мазнув холодной рукой по обнаженной спине. Я вздрогнул от ледяного прикосновения, но эта молчаливая поддержка почему-то приободрила. Так не хотелось, чтоб он уходил. Из глубины постыдно-подсознательного вынырнула мысль, что я был бы очень благодарен ему, если бы он подошел ближе, обнял по-хозяйски одной рукой, продолжая сжимать тлеющую сигарету другой, и, пафосно выдыхая дым, сказал что-то вроде «он мой». И как бы мы смотрелись вместе, а? Он такой весь из себя брутальный в пальто, ботинках на шнуровке, с черной щетиной и идеальной чуть растрепанной стрижкой, а я — искусанный и исцелованный, изрисованный синяками по белому холсту кожи, полуголый, сонный, так что не остается сомнений, чем именно я занимался всё утро. Боже, какой же бред! Хорошо, что Айкайсар не сделал всё то, о чем я… мечтал. В полумраке гостиной я разглядел грозно сверкающий в серых Иркиных глазах неподдельный гнев. — Я тут, значит, с ума схожу, сижу битый час у тебя под дверью, потому что ты трубку не берешь, а мать твоя в дом меня не пускает, и кошака твоего выгнала, так что он скребется и мяукает! Приезжает… этот, — она скривилась как от омерзения, — Якобы, чтоб забрать кота к себе, потому что голодный же. Заботливый, да?! Потом еду непонятно куда, непонятно с кем, с ужасом представляя, что ты пережил, а ты… — она задохнулась от злости, сотрясая сжатыми до побелевших костяшек кулаками. Я не хотел оправдываться. Да, телефон остался на работе, как и куртка. Ну, не привык я думать о мобильной связи, потому что у меня отродясь телефона не было! Да, глупо поступил, признаю. — Ты же сам мне говорил, что не хотел, ты же, блять, обещал не покупаться на все это пижонское дерьмо! — Ирка уже натурально орала на меня и едва не кидалась вперед, вымещая эмоции силой. — Что значит «хотел»?! Я что, теперь должна вам деньги на свадебный подарок откладывать? — Нет, почему же, просто дай мне разобраться, — слабо воспротивился я, отступая на шаг от разъяренной женщины. — Значит, слушай сюда, — голос подруги вдруг стал зловеще-ласковым, — когда наступит момент, — а он наступит! — «прошла любовь — и мордой к стенке», даже не думай жаловаться мне. Понял? Я вижу, что из себя представляет его любовь, — она ткнула пальцем в меня, куда-то в район солнечного сплетения. — И не плачь, когда однажды… Заканчивать мысль она не стала, потому что всё и так было понятно. Отвернулась, распахнула дверь и бегом кинулась прочь по заснеженной дорожке. Я смотрел ей вслед какое-то время, стоя на пороге, но почему-то не чувствуя холода. Она была права. Она была чертовски права. И самым правильным решением было бы накинуть что-то на плечи, обуться и догнать подругу, уйти вместе с ней, забыть навсегда Айкайсара с его нездоровыми способами выражения чувств, откромсать патлы, бросить универ, снять квартиру, найти хорошую девушку, жениться, завести детей. Словом, сделать всё, чтобы больше никогда не быть таким же счастливым, как сегодня, когда жестокие мужские руки наматывали на кулак мои волосы. Я захлопнул дверь и обернулся, почувствовав на себе металлический взгляд бездонных кофейных глаз. Уголек сигареты горел в полумраке, как маяк, и, вместо того, чтоб обойти стороной, приблизился, напоровшись на безжалостный утес. — И? — я посмотрел на него дерзко-вопросительно, напряженно ожидая, что он сейчас скажет что-то ядовитое, посмеется, но Айкайсар просто смотрел. Смотрел и смотрел, заглядывал в омут, смущая чертей. Протянул руку, отбрасывая назад локоны, открывая то, что я так пытался спрятать от Ирки, и я отвернулся, поймав в зеркале пристальный взгляд своего двойника. Это его, а не моя шея «украшена» синяками и следами от зубов, нет. Я человек очень правильный, я не прыгал на члене ублюдка, которого ненави