Зима в Палантасе

Даламар так удивляется визиту жрицы (через рощу, вечером, прямо в Башню, и без всякого смущения, как ему кажется), что на вопрос, где ей прямо сейчас увидеть Рейстлина Маджере, только невнятно сообщает про кабинет на втором этаже. И ошеломленно провожает взглядом девушку, заворожено пялясь на полосатые бело-голубые толстые носочки, бесшумно ступающие по опасной лестнице. Теплые зимние сапоги остаются у двери. И темный эльф остается у двери, а когда спохватывается и взлетает вверх по лестнице – за дверью, ведущей в кабинет, уже мелькает краешек белого теплого плаща, и останавливать Посвященную поздно. Представив, что сделает с ней, с ним и, возможно, снова с ним особенно раздраженный сегодня Шалафи, Даламар вздрагивает и поспешно, но на цыпочках, подходит к двери ближе. В конце концов, если уж он тому странному зайчику вроде как обрадовался… Лучше не знать, что сделает с ним жрица, раз уж она каким-то образом околдовала Маджере. *** Крисания улыбается, делая первый шаг в красиво обставленный, на удивление уютный кабинет, полный книг, тепла и ароматов. И вздрагивает, растеряв все веселье, когда делает второй, толстый ворс ковра окончательно глушит шаги, но, конечно, маг слышит, замечает, поднимает голову. Она так спешила, так торопилась, так рвалась сюда, что даже ужасы рощи, пусть и напугали, не лишили предвкушения. А на лбу все еще как будто бы горела «разрешающая» печать горячего сухого поцелуя, до обидного короткого, «Если вдруг решишь зайти в гости». Рейстлин тогда улыбнулся, чуть горько, насмешливо, вымученно. Она уже потом поняла: он был уверен, что не зайдет. Что никто в здравом уме не пойдет в жуткую Башню. Маг иногда был так забавно наивен… И так очаровательно смущался порой! Признаться, быть причиной этого смущения гордой влюбленной Крисании нравилось. Но не настолько, чтобы использовать чужую слабость. - Здравс-с-ствуй, Посвященная, - хриплый, шелестящий его голос едва слышим. Рейстлин кривит узкие губы, но молчит, ждет положенного, привычного, почти любимого ими обоими отклика. - Здравствуй, маг… Рейстлин бос, и почти наг – если не считать низко сидящих, домашних мягких брюк, темными складками падающих почти до самого пола. Сверху худой торс прикрывают только бинты, наискось через плечо и поперек груди и ребер… Волосы собраны в небрежный спутанный пучок, больше похожий на колтун, и заткнуты длинным карандашом. Остро пахнет какой-то мазью, мандаринами и снежными сумерками (Крисания не знает, почему – так). - Я… Принесла подарок, - голос вздрагивает. И Рейстлин как будто бы вздрагивает тоже – он, прямой, выглядящий недовольным, щурит золотые глаза чуть в сторону от жрицы, несомненно, отмечая ее боковым зрением, но не вглядываясь в светлый силуэт. – Прости, я… Я не знала, я… Должна была предупредить и спросить, просто… - Не стоит, - она все-таки виновато отводит взгляд. Не смущает сам вид чьего-то тела – в храме Крисания помогала лечить (но боится предложить помощь сейчас – он все еще черный маг, это может и не сработать, не так ли?). Смущает то, что это – Рейстлин. Кто-то, кто казался… Ну да, почти божеством, кем-то, кто не может быть, как все. Глупо! Он ведь тоже смертный, и… Ярко пунцовеют скулы. Красивый. Маг, хрупкий, худой, уставший, кажется ей чем-то несоизмеримо прекрасным даже теперь. Порой ей кажется – ересь, богохульство, думать так о ком угодно. О Маджере. А тот продолжает после паузы, видимо, подбирает слова (а может быть, ему тоже сложно справиться с эмоциями?) – Не нужно извиняться, Посвященная. Я не ожидал твоего визита, но я рад ему. Сейчас Даламар прекратит греть уши под дверью, подаст чай и фрукты… Или ты предпочитаешь вино? Ты замерзла? – Кажется, он снова чуть смущается, переводит взгляд на собственные руки, удерживающие книгу. Закрывает ту. На просторном диванчике места хватит на двоих, но Крисания, оставив плащ у двери, на крючке для… Ну, может, рабочей одежды? Устраивается в кресле, тоже смущенно рассматривает чужие пальцы, отмечает свежие царапины – только-только подживают. Что с ним случилось? Кто-то напал? Кто или что может причинить вред черному магу?! - Я уже согрелась. Я… Мне все-таки жаль, что я даже не дождалась позволения войти. - Импульсивность – забавное качество, - он еще ниже опускает голову, хмурится. Тянется к чему-то черному, что сначала принято за плед – оказывается, мантия, тоже, наверное, домашняя, простая. Это почти больно, видеть, как он морщится и почти шипит, когда встает и надевает ту, и как сложно ему справиться с мелкими пуговицами спереди. Крисания снова не предлагает помощь. Гордый, гордый Рейстлин, он не попросит сам и ответит раздражением на предложение… Это не значит, что помощь ему не нужна. Но девушке кажется, понять она это может. Даламар, постучавшись (в отличие от жрицы, и она снова краснеет, не глядя уже ни на кого) вносит поднос, очищенные свежие мандарины кажутся экзотичными цветками, горячее вино примешивает к запаху цитрусов тонкие нотки корицы и яблок. - Шалафи? - Ступай, ученик. Можешь взять ту книгу, о которой спрашивал. Снова воцаряется тишина. Тяжелые портьеры скрывают мрак улицы, свечи роняют длинные тени и белый воск на витые канделябры. Маг не касается больше книги, сидя в углу дивана, поджав ногу, рассеянно пытается выпутать карандаш из волос, и жрица вспоминает. - Я хотела… Хотела подарить тебе. Вот, - подарок не упакован, не перевязан ленточкой, дерево нагрелось в кармане зимнего платья, простой узор похож на летящих драконов. Гребень с толстыми мягкими зубцами – она протягивает руку через маленький столик с подносом, а Рейстлин почему-то касается не гребня, а ее пальцев, медленно проводит по ним от самого основания, согревая все-таки чуточку озябшую руку, только после забирает подарок. Кажется, из-за повязки (из-за раны?) ему неприятно двигаться, и она предлагает еще до того, как успевает остановить себя: - Хочешь, расчешу? Он кивает – тоже до того, как успевает задумываться. Не думать вообще иногда очень правильно. А потом закрывает глаза, разворачивается на диван – так, чтобы Крисания могла устроиться за спиной. И думает, что удар по голове был сильнее, чем казалось, и что, верно, от потери крови и лекарств у него помутился разум, раз… Раз ему так спокойно. Так правильно. Так хорошо, что никакой зимы в сердце не остается. А жрица бережно расчесывает седые пряди, начиная с концов, стараясь не дергать, не причинить лишней боли. В какой-то момент уже просто гладит, от висков к затылку, не надавливая. Мягко перебирает волосы, тепло, почти невесомо дует в макушку, привстав на коленях. Чередует пальцы и гребень, и почти ощущает довольное урчание кота… Кажется, конечно. Все ей кажется. Но она уже не может оторваться, завороженная переливом пепельного серебра, а маг и не возражает совсем, только сильнее приваливается боком к спинке дивана и чуть сутулится. И поворачивается только тогда, когда она доплетает вторую косу – не от висков, сзади. - Посвященная, - такая редкая н а с т о я щ а я улыбка согревает лучше нетронутого вина, Крисания смущенно прячет запястья в рукавах, оставив гребень рядом в подносом. Жмурится. Стыдно! Надо же, заплела косички самому жуткому магу Ансалона… А тот, кажется, и не слишком злится, фыркает только. И оставляет новую «печать» на щеке, целомудренно и мягко. - Только не говори Даламару. Не то он перестанет меня бояться, - притворно хмурится маг, и она не может удержаться – смеется, прижав к губам пальцы. И любуется – им, таким чуточку смущенным, немного забавным, уютным… Не жестоким страшным чародеем, чье имя вселяет ужас. Уставшим мальчишкой любуется, а потом сидит рядом – плечо к плечу – и думает, что как-нибудь отважится, обнимет по-настоящему. Но сейчас и этого достаточно. Никакой зиме, никакой стуже царящую в душе весну не выдуть. И читают они тоже вместе, одну книгу. Никогда еще никому не было так уютно над историческим трактатом. *** Даламар провожает жрицу до самого храма, но всю дорогу молчит, только косится в великом подозрении. Он не подслушивал больше, но и не нужно было – хватило того, что раненный в очередной вылазке за древним фолиантом Рейстлин спустился с Посвященной до самого порога, и что сам застегивал на ней плащ. Темный эльф ни за что не признается в том, что ему было все-таки не странно, а завидно.