Тритон и Саламандра

— Говорю тебе, вот такой сниджет, — мистер Голдштейн развел руки так, что между ними мог бы поместиться не то что снитч, а целый квоффл. — Выходит из кустов и смотрит на нас тоскливо-тоскливо, а сам на ногах едва держится, потому что они у него тоненькие, вот-вот переломятся. Ньют в кресле подался вперед, хмуря брови, всей душой болея за судьбу несчастной птички. — Это патология, у диринаров тоже такое бывает, если неправильно подобран рацион… Мистер Голдштейн остановил его речь движением руки: подожди, мол, ты портишь мне шутку. — Он, значит, шевелит крыльями, пытается взлететь, но не может, попробуй подними такую тушу. Подпрыгнул раз, два, потом устал — и обратно в кусты. Я за ним. Мистер Голдштейн сделал драматическую паузу. Ньют затаил дыхание. — Гнездо. Во-о-от такая гора, — гора была высотой с обеденный стол, — каких-то фруктов, булок, крендельков, леденцов и прочей вредной ерунды. Страдание на лице Ньюта достигло высшей точки. — Оказалось, на соседнем ранчо жила многодетная семья. И ребятишки подкармливали малыша. Подкармливали, представляешь?! По доброте душевной. — Но вы ведь помогли ему, правда? — быстро спросил Ньют. Получилось что-то вроде: «Только попробуйте сказать, что не помогли». — Конечно, — улыбнулся мистер Голдштейн. — Подобрал и отнес в отдел регуляции магических существ, да еще и воспитательную работу провел с теми родителями. Ньют облегченно выдохнул и откинулся на спинку кресла. Страшная сказка закончилась, и огонь в камине снова уютно потрескивал. — Это то, что убивает меня больше всего, — с обидой в голосе сказал он. — Незнание. Я не понимаю, как можно научить людей, которые не хотят учиться, не хотят чего-то знать? Я вижу это везде и постоянно: как только увидел что-то непонятное — бей! Ни одно дикое животное не нападет само, если не видит в тебе угрозы, — он посмотрел на мистера Голдштейн, ища у него поддержки. — Со сниджетом — это не тот случай, дети действовали из лучших побуждений, но если ты хочешь помочь, хотя бы узнай, как при этом не сделать еще хуже! Я пытаюсь говорить с ними, но это настолько бесполезно! После такой длинной для себя речи он обессиленно положил ладони на подлокотники кресла. Мистер Голдштейн дернулся вперед, чтобы коснуться его плеча, но вовремя опомнился. — Ньют, ты пытаешься выпить весь котел одним глотком, — сочувственно сказал он. — А этот котел огромен, — он отодвинулся от камина и сделал круг у кресла, на котором сидел его зять. — Разумеется это тяжело. Но подумай только, ты первый. До тебя всех интересовало исключительно использование животных в своих целях. Ты проделал колоссальную работу, и пусть она кажется каплей в море, рано или поздно твоя книга изменит мир. Светлые глаза недоверчиво уставились на него из-под челки. — Вы прочли? Если бы мог, мистер Голдштейн бы немного покраснел. — Куини помогла. Ньют вздохнул глубоко-глубоко. — Спасибо вам, я… мне приятно знать, что вы так думаете. Хоть вы и немного предвзяты, как мой родственник. — Пф, — мистер Голдштейн закатил глаза. — Наивный. Ты не был бы моим родственником, если бы я в тебя не поверил. А ведь я и представить не мог, что моя дочь выйдет замуж за британца. Знаешь, когда я был в Англии… Шаги босых ног и легкий скрип половиц прервали его речь. Тина в халате стояла в дверном проеме, жмуря недовольное лицо от света. — Папа, хватит его мучать. Это тебе не надо спать, а нам надо. — Дорогая, я тут все время общаюсь только с твоей мамой. И вас, девочки, я очень люблю, но соскучился по мужскому обществу. Тина безнадежно махнула рукой и скрылась в темноте, бормоча что-то насчет людей, у которых вся жизнь впереди, чтобы наговориться. «Ну, не только жизнь», — подумал мистер Голдштейн, глядя на виноватое, но все же действительно усталое лицо зятя. — Пойду выть, колотить по трубам и греметь цепями, — вздохнул он. — Хотите, чтобы я погасил камин? — Нет-нет, я послежу за ним. Разбужу, если что. Мистер Голдштейн еще долго стоял у камина и неразборчиво слышал сверху сонное ворчание Тины и мягкий, но упрямый голос Ньюта. Один раз он даже опустился и протянул ладони к огню, как будто мог ощутить его тепло. Дети не так часто приезжали в этот домик, как ему хотелось бы. Но в эти вечера он вспоминал, почему ни он, ни его жена не пожелали уйти до конца.