Звезда на излом

Одиннадцать лет спустя. * Макалаурэ выглянул из окна Комнаты Документов — отсюда внутренний двор был виден лучше всего. Внизу Майтимо и Халлан третью свечу времени гоняли друг друга из одного угла в другой. А Халлан опять впал в азарт и не следит, что время к полудню. А, нет. Оруженосец опустил щит и махнул тяжелым тренировочным мечом. Прихватив с обеденного стола миску с печеной олениной и кинув сверху несколько яблок, Макалаурэ сбежал по винтовой лестнице во двор. Он уже привык, что ждать Старшего на обед бесполезно — и не ждал. У колодца хозяин крепости и его оруженосец обливали друг друга водой из ведра. Мокрые темно-медные волосы прилипли к спине Руссандола сплошным плащом, и он даже показался не таким худым. Но вот Старший, вытираясь, отжал гриву, открыв спину с выступившим хребтом. Макалаурэ уже который раз вспомнил лагерь на Митрим после возвращения Финдекано и поежился. — Пока не поешь, кано, и с места не сдвинусь, — донесся голос Халлана. — Ты что-то совсем обнаглел. — За то и держишь, разве нет? — А ведь брал за понятливость и послушание. И что выросло? — хмыкнул Руссандол. — Было на кого смотреть и учиться, кано, — весело отозвался Халлан. Макалаурэ метнул яблоко, целясь Старшему в ухо. Тот, не глядя, поднял худую жилистую руку и поймал, укусил скорее по привычке, чем с удовольствием. — Я пришел бы наверх, — бросил тот. — Ты бы не пришел. Бери. Свежая добыча Амбаруссар. — Сейчас скажешь — для меня старались. — Для тебя. — Мне не нужна нянька, Кано. — Уже нужна. — Я тоже стараюсь, — буркнул Халлан с преувеличенной обидой. Братья засмеялись, Макалаурэ швырнул в него следующим яблоком. Оруженосец словил и вгрызся в вялое зимнее яблочко с таким воодушевлением, что смех повторился, и Руссандол даже в охотку взял кусок мяса из миски. Впрочем, только один. За прошедшую почти дюжину лет Халлан из высокого тощего парня стал высоким и широкоплечим жилистым мужчиной без капли жира на теле, лучшим воином из атани на Амон Эреб. Еще бы, от четверти до половины светового дня ежедневно махать тяжеленным тренировочным мечом вместе со Старшим — тут или без рук останешься, или сделаешься лучшим. Потому что единственное, что помогало Руссандолу — постоянные воинские занятия на пределе сил. Иногда Макалаурэ себя спрашивал, за что ему такое везение, чувствовать на себе меньше тяжести, чем прочим. А иногда думал, что это и не везение вовсе. — Приехал вестник, — сказал он. — Морьо с обозом будет к закату. Их потрепали в дороге, но отбились без заметных потерь. С ним гномы и еще прибились два торговца-атани с охраной на обратный путь. — Те летние южане, с травами и пряностями? Рыжие и раскосые? — Да. — Хм. Морьо с обозом или обоз с Морьо?.. — пробормотал Старший, накидывая теплый кафтан. Макалаурэ вздохнул. — Это уж как повезет. Обоз прибыл точно на закате: отличный расчет времени Карнистиро делал в любом состоянии. Вечером они показались из леса, темной змеёй по бело-розовому снегу доползли до подножия холма, по алому часу взобрались наверх, и голова обоза въехала в ворота крепости Амон Эреб, когда солнце скрывалось за горизонтом. Верные Морьо возглавляли его, стало быть, сбылось опять «обоз с Морьо». А Амбаруссар с охотниками сели обозу на хвост и лихо влетели на двор, едва въехали последние телеги и замыкающие охранники. — Где братец Карниненгво? — довольно громко спросил Амбарусса. — Где дрыхнет наш Красноносый? Руссандол погрозил ему кулаком, уже не скрываясь. Морьо спал беспробудно на одних из саней, заботливо укутанный в меховую полость, раскрасневшийся и мрачный даже во сне. От него пахло гномьей перегонкой на травах и пряностях, которой обычно грелись на зимних привалах, но пахло так, что, пожалуй, остальному каравану согревания могло и не хватить. Ночи две-три. — И зачем было напиваться, если все равно никакого удовольствия? — фыркнул Амбарто. Он каждый раз задавал этот вопрос, и каждый раз почему-то не Морьо, чем успел изрядно Макалаурэ надоесть. Верные, успевшие ко многому привыкнуть, прямо на меховой полости сняли своего кано с саней и понесли в его обычные здешние покои, проспаться. Наугрим засуетились, вперёд выступил их предводитель, а прочие слаженно ринулись разгружать железо и прочие товары, стремясь в полной мере использовать долгие зимние сумерки. Небольшой отряд людей с юга, сопровождавший купцов-южан, отправили во внешние пристройки. — Господину Амон Эреб, князю Маэдросу Высокому, защитнику Оссирианда, мое приветствие и пожелания благоденствия и здоровья, — дородный, необычайно рослый гном, регулярно навещавший ещё Химринг в лучшие времена, церемонно раскланялся. Руссандол слегка удивлённо вскинул брови, отвечая на приветствие. «А чему ты удивляешься? — взглядом ответил ему Макалаурэ. — Ты измождённый и тощий как после вражьих рудников. И скрывать уже не выйдет». — Господина и защитника горы Долмед, броню караванов князя Карантира мы сопроводили к тебе, как подобает и в добром здравии, но он снова позволил себе перебрать с нашими дарами. А, это гном извиняется. — Прими мое подношение, Высокий князь, и пусть оно послужит тебе к пользе и удовольствию! Руссандол снова удивился, принимая через оруженосца подношение главы наугрим — бутыль темного стекла с чем-то, должно быть, очень крепким. — О какой пользе говорит почтенный глава Бреннин, достойный воин? — спросил негромко Макалаурэ у ближайшего гнома. — О той, о высокий князь и песнопевец Амон Эреб, что эта настойка, ежели ее употреблять в небольших дозах, пробуждает аппетит и согревает дух и тело, — с поклоном ответствовал тот. Макалаурэ даже не знал, чего больше захотелось — смеяться или злиться. Но самое удивительное, что пожелания были искренними, куда теплее, чем просто вежливость к ценному союзнику. Все же Бреннин водил караваны в Химринг ещё со времён до Дагор Браголлах. Век наугрим длиннее людского, но и для почтенного Бреннина князь Маэдрос в этом мире был всегда, также как для беорингов и халадинов, служивших сейчас Первому Дому. И Бреннин хотел, чтобы хоть эта часть его мира уцелела… К счастью, Майтимо не обозлился. Кажется, он тоже не знал, чем ответить на внезапную гномью заботу, кроме как должной вежливостью — с каменным лицом пригласил гостей на завтрашний пир по случаю благополучного прибытия. Позже Макалаурэ нашел его в Комнате Документов с неожиданным подарком в руках. Старший укрылся в кресле у камина и задумчиво вертел бутыль, словно бы желая открыть, но откладывая. — Понимаешь, что это значит? — спросил он. — Слухи расползлись достаточно, — кивнул Макалаурэ. — Не выйдет больше скрываться. И даже если бы мы летом не пустили южан в крепость, это тоже вызвало бы удивление и любопытство. Сперва у соседей, потом на севере. — Плевать на соседей. — …Но Север может решить, что ты достаточно плох… — Чтобы прийти к нам под стены в недалеком будущем? Мы все равно ждем, что это произойдет. От года к году. И готовимся. — Но на Севере могут увидеть повод, а причина им все равно не нужна. И то, что ты способен оторвать голову любому, задавшему лишний вопрос, ничего не изменит. Смотришься-то ты, словно вытащенный из рудников. Только отмытый. Прибавить к этому выпивку Морьо и ссоры с Младшими — и мы будем выглядеть, как готовая дичь для северной дряни. Старший в свою очередь швырнул в брата яблоко. Очень быстро, очень внезапно. Попал. — Буду только рад их разубедить. — Собрался демонстрировать всем наугрим свою меткость? — спросил Макалаурэ. — Мне-то не надо, я и так все знаю. — А кто-то стал медлителен. — Мне бывает не до занятий, Нельо. — Ты не поэтому стал их избегать. И не потому, что делаешь мое дело. — Потому что когда я вижу тебя без кафтана, то хочу не рубиться с тобой, а привязать к стулу и кормить насильно! — рявкнул Макалаурэ. — А хуже то, что это не поможет! Я даже на гномью отраву готов надеяться. Или вдруг ты напьешься, как Морьо, и это тебя отвлечет! Майтимо выбрался из кресла, и они обнялись. — Порадуй меня, беспокойся уж обо мне поменьше. — Стараюсь, — фыркнул он. — Как думаешь, Морьо проспится до полуночи, или отложим теплую встречу до завтра? — Пусть его спит, — Макалаурэ развернул записи на столе, бросил взгляд на арфу, грустившую в углу. — Завтра придем к нему с парой ведер воды с утра пораньше. Как нередко бывало в последнее время, после разбора наугримских записей Старший заснул прямо здесь, в кресле у огня. Послушав его дыхание, Макалаурэ подбросил дров в камин, укрыл брата плащом и беззвучно вышел. …Обещание про утро и холодную воду он выполнил. Халлан, ухмыляясь, принес ведра, и Макалаурэ сам вылил их на мутно спящего Карнистиро. Послушал все, что средний брат ему высказал, маясь болью в голове, — а в сказанном причудливо смешались гномские и человечьи слова, включая пожелания быть заживо сожранным драконом, с подробным перечислением, в каком порядке, цветистыми такими пожеланиями, на зависть ламбенголмор, — и ответил: — Мы тоже скучали по тебе, Морьо. Там на стуле сухая одежда и полотенца, так что, будь добр, уважь Бреннина и покажись на пиру в честь вашего с ним прибытия. Последних нескольких слов я раньше не знал, интересно. — Как же бесит твоя невозмутимость! — огрызнулся Карнистиро из-под полотенца. — Я ее нарочно упражняю, пока братец упражняет свои жилы. Сильно разлетелись уже сплетни про Нельо? — Еще не сильно, но вовсю ползут, — брат содрал с себя мокрые дорожные тряпки, обмотался пледом. — Оссириандцы наши даже с вопросами п-приходили. Да, заодно и умылся, счастье-то какое… Вот же мара ты б-болотная! Х-холодно ведь! Эти, с юга, к-когда приехали, тоже з-зашлепали языками. Я подозреваю, они подпоили и разговорили атани из здешней стражи, кому случалось видеть приступы. По дороге сюда н-нарочно южан в хвосте каравана поставил, орки в тех местах, знаешь ли, нападают примерно одной манерой каждый раз, так что отрядец этот уполовинился, но купцы уцелели. С-сами решайте, что с ними д-делать. — И кто тут болотная мара? — спросил Макалаурэ ошеломленно. — Я, — хмыкнул Карнистиро. Он пытался одновременно кутаться в плед и надевать сухое, но получалось не слишком удачно, плед падал, и его потряхивало. Точность его движений с похмелья была не сильно лучше, чем у такого же страдальца атани. Наконец, одежда поддалась ему. — Я теперь главная болотная мара нашей семьи, разве нет? — Нет! — Макалаурэ схватил его за плечи и потряс. — Хоть ты и лучший в торговле, но сейчас ты просто болван, а не семейная мара! Хватит наговаривать. И прекращай такие выходки. — Ну, пусть болван, — Карнистиро отмахнулся. Натянул верхний кафтан, подпоясался. — Прими от болвана совет. Не пускай южан на пир вовсе. Хотите задавать вопросы — лучше сразу, еще до пира, отведи их к Нельо и припугните. — Но сам ты их не припугнул. — Пришибить опасался, — брат развел руками. — Вдруг он что-то знает полезное. — Я бы предпочел допустить их старшего и поговорить с ним потом. Ведь доказательств у тебя нет. — Сделай, как я прошу, — повторил Средний настойчиво. — Скажут, что мы их боимся. — Поверь, хорошо не будет и так, и так, но ссоры на пиру избежим. Поверь, мнение наугрим Белегоста важнее любых атанийских сплетен. Не порти радости нашим последним сильным союзникам. — Хорошо. Ты прав, Морьо. Насколько именно Морьо был прав, поняли очень скоро, сразу после пира. Пир вышел хорош для их положения, надо сказать. Возле лесов Оссирианда и Таур-им-Дуинат, да возле вод Гелиона, голодать было бы стыдно. Зимы стали снежными и холодными во всем среднем течении реки, но звери и птицы приспособились, а эльдар и подавно. К столу подали рыбу всех видов, оленину в ягодном соусе, хлеб, выращенный на берегах реки и столько лесных плодов и ягод, сколько уместилось на столе. С винами у феанариони лучше не стало и в последние годы, но атани варили пиво, а эльдар заваривали ароматные травы. Порой травы настаивали на гномьей перегонке и добавляли это в горячее питье. «Если Карниненгво не успевал выпить», непременно вредничали Амбарусса. Но Карнистиро сейчас продержался и лишь отогнал несколькими глотками питья остатки головной боли. Так что подарок для повелителя Белегоста Макалаурэ передал Бреннану самым достойным образом — под восхищенными взглядами и возгласами наугрим вынес к ним свою работу последнего времени. Он приложил немало усилий, чтобы закончить ее к прибытию каравана, несмотря на все хлопоты. Арфа с коваными рычажками-крючками для изменения высоты звучания струны — идея, которую когда-то давно, перед самой войной Слез, обсуждал Макалаурэ и юный сын короля Азагхала, ныне новый повелитель Белегоста, — поразила гномов до корней бород. Как и то, что первая и единственная ещё подобная арфа была сделана специально под рост и руки гнома! Лишь украшений на ней не было, кроме скромной росписи. — Так вот для чего ты измерял мои руки в тот раз! — Воскликнул Бреннин, не решаясь даже коснуться диковинного инструмента. — Я и подумать не мог, что окажу помощь в создании столь дивного дара! Поистине велик князь Макалаурэ, что в эти трудные времена способен на такую работу и такой дар! — Поистине велик повелитель Белегоста, наш верный друг и честный товарищ* в эти трудные времена, — в тон ему отозвался Макалаурэ. — Да принесет ему радость этот дар, воплощение наших совместных размышлений в добрые дни мира. И взглядом попросил помощи Морьо, не в силах долго выдержать торжественность речей. Карнистиро вскочил, поднял кубок и понес что-то длинное и возвышенное во здравие союзника. Ему было привычно, причем в любом состоянии. Подарок спрятали в деревянный футляр, обитый кожей внутри и снаружи, и вынесли в гостевые покои. Все повеселели, и даже Майтимо воодушевился: попробовал подаренную жгучую настойку, под нее и хорошее настроение уговорил половину своего мяса. Наугрим пили и многословно восхваляли таланты и доблести хозяев, громко стуча пивными кружками. Звучали уверения в дружбе и военной помощи, обсуждался обмен гномьей стали на оружие и украшения в будущем году. Словом, пир удался. Потом, уже после всего, Морьо долго за это благодарили. Потому что неприятности начались, едва лишь пир закончился, а гости стали расходиться, довольно поглаживая бороды. Стража крепости во внешних коридорах смотрела… Странно и напряжённо. Среди наугрим, с которыми смешались недопущенные на пир их младшие спутники и слуги, раздалось какое-то недовольное бормотание. — Кано Макалаурэ, — один из тех самых стражей, смущенных и настороженных, обратился именно к нему, не ждал Майтимо. — Старшина южных людей воду мутит. Он был недоволен, что их на пир не пригласили, выпил и пустился рассказывать, что кано Майтимо достойных союзников вроде них не уважает и опасается, и в себе ли он, если так поступает. — Он самоубийца? — подумал Макалаурэ вслух. — Или выпил так много, что ум растерял? — Пьет он умело, ум не особо притом теряет, — сказал стражник, помявшись. — Ты с ним пил, значит. — Да. В тот раз. — И выболтал лишнего, — Макалаурэ вспомнил рассказ Среднего. — Я готов принять наказание, кано Макалаурэ. Но если он думал, что страх меня заставит молчать, то ошибается. — Он говорил ещё что-то? — Он пришел от гномов, с которыми пил до того. Мог им тоже наговорить разного. — Карнистиро предупредил, что после приезда южан среди людей и гномов поползли слухи о болезни кано Майтимо. Твоя болтовня может дорого обойтись нам, увы. Мужчина понурил голову и отчётливо съежился внутри. — Но ты пришел предупредить, и это было вовремя, — ободрил его Макалаурэ. — Много ли он говорил с людьми со вчерашнего? — Он шатался по нижней крепости перед тем как погасили огни, но его отослали во внешний гостевой дом довольно быстро, — сообщил страж. — Интересно, с чего он так расхрабрился теперь. И чего так боишься ты? — Голову мне кано Майтимо оторвёт, вот чего. Или выгонит в степь к драугам вонючим. — Ни то, ни другое, — отрезал Макалаурэ. — Я сам решу, как быть с тобой. Будь при мне, понадобится свидетель. Наугрим гомонили все громче, наконец, Бреннин грубо угомонил их и повернулся к хозяину. Нет, к хозяевам: Майтимо вышел из пиршественного зала одним из последних. — Никто не скажет, что Бреннин, сын Нэннина, обсуждает дела достойных хозяев за глаза, — чопорно начал гном, и Макалаурэ понял, что неприятности явились и сейчас вольготно устроятся у всех на виду. Вот и Карнистиро, идущий следом за Старшим, насторожился… — Люди, гостящие в твоей крепости, утверждают, князь Маэдрос, что твое нездоровье вызвано не растущей силой севера, а отказом от вашей Клятвы! Я не могу не спросить, как возможно такое, и почему эти люди смеют распускать языки? — Болтунов сюда, немедленно! — Рявкнул Морьо ближайшим стражам до того, как ошеломленный Руссандол хотя бы рот открыл. — Кому-то языки надоели, я смотрю! Старшину южан приведите! — Волк меня загрызи… — пробормотал Амбарусса. — Чего они добиваются? — Опозорить нас перед наугрим? — нахмурился Амбарто. — В их глазах отказ от Клятвы отцу уронит нас ниже всех подвалов! — Или рассорить нас с южанами вовсе, потому что болтуна я живым не отпущу, — Морьо стиснул кулаки. — Однако, как удачно, что убавился их отряд в дороге, оставшиеся драки не устроят… — Это будет мое дело, — хрипло прервал его Майтимо. «Дурость напоказ, — думал Макалаурэ, глядя, как толпятся гномы, не желая уходить из галереи, и как внизу за узкими окнами суетятся стражи-халадины во внутреннем дворе. — И это плохо. Морьо не атани, голову не пропьет никогда… Как бы мы ни поступили, с кем-то да рассоримся обязательно. Наверняка на то и расчёт». __________ * Слово "товарищ" исходно относится к торговле, напоминаю, и означает партнера по торговым делам, по торговой поездке ___________ Стражи привели главу южан, а следом заявились, конечно, помощники, и охрана его шумела за воротами. Надо сказать, держался тот спокойно. То ли нетруслив, то ли глуп в этом месте себя, но тогда бы он не добился успеха в деле... Руссандол нетерпеливым жестом отодвинул Макалаурэ, который по привычке последних лет хотел повести разговор, и заговорил сам. — Кхенди Упрямец, старшина купцов, — и за этим сухим и холодным голосом Старшего ничего хорошего не пряталось, — повтори мне в глаза то, о чем твои люди говорили с моими людьми и с наугрим в гостевом доме. — Я всегда учил своих людей держать языки за зубами, — ответил купеческий старшина сдержанно. — Этот человек признался мне, — вмешался Макалаурэ, — что твои люди выспрашивали его о делах замка, подпоив его, и разносили сплетни вчера и сегодня, рассчитывая на его молчание. — Свидетель Ренно, — Руссандол покосился недовольно, но не прервал брата, — кто из людей Кхенди говорил с тобой в прошлый приезд или сейчас? — Его здесь нет, — отозвался страж, оглядев охрану купца, — это был младший родич старшины и его друзья. При мне его называли просто Хени, либо Младший. — Привести. Чем злее Руссандол – тем короче он говорит. …Сплетником стал почти мальчишка. Рост велик – ум короток, говорят люди про таких: рослый, не голодавший, не слишком умный, мнящий себя взрослым. Отличное орудие для других людей, как успел понять Макалаурэ. Причины того, почему люди порой так обходятся друг с другом, он все еще с трудом понимал, иногда просто принимал как есть. Лисы и волки едят мышей, болотные мары затягивают одиноких путников, а среди людей встречаются такие, кто мнит себя властителем чужих жизней, причем неважно, есть у него настоящая власть или нет, он может хотеть урвать хоть клок. Сейчас Макалаурэ всмотрелся в Хени и Кхенди вместе – и увидел протянутую через них чужую руку. Не тень Севера как таковую – тени чужой воли, неважно чьей, хватало. Увы, видеть ее раньше он не мог – потому что не знал, куда смотреть. Чужая рука привела их сюда, чтобы направить их языки. Кхенди это понимал. Хени – нет. «Майтимо. Они орудия раздора и ничего больше. Их смерть ничего не исправит. Нам подставляют их, чтобы мы пустили кровь лишний раз». «Они идиоты?» «Старшина – нет». — Я услышал и увидел достаточно, — сказал Руссандол вслух. – Спускайтесь во двор. И дайте им оружие. …Когда во дворе Руссандол отдал меч Халлану и сбросил ему на руки кафтан, оставшись в подпоясанной алой рубашке, настала мертвая тишина. — Мы должны вдвоем драться против безоружного, князь Маэдрос? – только и спросил старшина. — Я не безоружен. Впрочем, даже отстегни Старший железную руку, от этих двоих ему бы ничего не грозило. Старшина был воином, хоть и вряд ли сражался в последние годы. Его младший родич знал, как держать меч, это придавало ему уверенности, но для эльдар выглядело даже не смешно, а печально. Хени и бросился первым, помогая себе грозным воплем. Его удары Майтимо без труда отводил наручем железной руки, который под рубашкой доходил до локтя. Кхенди был неглуп и использовал единственную возможность, которая ему досталась – напал, когда родич хоть сколько отвлекал Феанариона. Ему даже хватило умения не попасть в Хени, когда противник увернулся. Потом Руссандол заклинил меч Хени в железной руке, вырвал оружие и швырнул сопляка во второго противника одной рукой. Когда они встали против него второй раз, левая рука Хени висела плетью, колени дрожали. Кхенди спокойствие не изменило… «Он ждал этого, Нельо. Ему приказали – и он пошел умирать». Теперь меч Хени просто хрустнул в железной перчатке, а брошенный левой обломок меча вошел Кхенди в бок. Но тот все же выпрямился. Руку с мечом Руссандол ему сломал быстрее, чем тот ударил. Отступив на шаг, Старший провел рукой по лбу, словно вытирая пот, хотя даже не взмок. А потом Макалаурэ вместе с ним на мгновение заглянул в глаза неудачливому купцу. Как назвать спокойствие человека, покорно идущего на казнь и ведущего за собой других? Как назвать уверенность человека в своем униженном месте в этом мире, готового отдать жизнь не за дело и не за выгоду – просто по слову сильного, без доверия, без мыслей, с уверенностью, что другого места в жизни ему все равно нет? В том спокойствии было много силы — вывернутой и целиком направленной на то, чтобы ее владелец был хорошим орудием. Макалаурэ на мгновение показалось, что его сейчас стошнит. И ведь оставь его в живых – не поймет ничего. Припишет это власти своего повелителя, кем бы тот ни был. Руссандол сделал неловкое движение, словно хотел пнуть это ногой, но передумал. — Мне не нужна смерть безвольной куклы, готовой подставить свои и чужие шеи по слову хозяина, — процедил он. — И перчатка с чужой руки, принявшая вид человека, мне тоже не нужна. Пусть приходит тот, кто вас отправил. С ним и разберемся. А лить напрасно кровь, даже ради Клятвы, я не хочу. – Он обернулся к замершим у стены людям Кхенди. — У вас одна свеча. Убирайтесь, или через свечу времени вас перебьют всех до одного, куклы говорящие. Ренно, проследи. Выстави или убей. Поднялся Кхенди тоже сам. Младший родич корчился на песке у его ног. Глаза южанина сверкнули, и на мгновение Макалаурэ показалось, что это настоящая, живая злость, а не радость куклы, которую не сломали. Но промелькнуло слишком быстро, а всматриваться он не стал. Забрав одежду и меч, Руссандол перекинул кафтан через плечо и молча ушел к себе. Карнистиро сплюнул в сторону и двинулся говорить с недоумевающими наугрим. Рыжие переглянулись хмуро, и стало ясно, что согласия сегодня не будет. В башню эти трое поднялись вскоре следом за Макалаурэ. Амбарто, заходя в комнату Документов последним, хлопнул тяжёлой дверью так, что с потолка пыль полетела. — Что произошло на этот раз? Тебя обуяло отвращение к крови? Настолько некстати? — процедил он. — Не твоя забота. — Нет, дорогой брат, теперь наша, — отрезал Амбарусса. Он встал у растопленного камина, скрестив руки. — Сколько ты ещё будешь прятать голову в песок? Сколько нам сидеть в дюжине дней пути от исполнения Клятвы? — И ждать то ли твоих объяснений, то ли погоды, то ли новых ответов, вместо данных дюжину лет назад? Одного отказа тебе мало? — Вступил снова Амбарто. — Одного отказа мне мало. Ногой вытолкнув кресло ближе к камину, Карнистиро сел в него, вытянул ноги и отпил из прихваченной с собой бутыли гномьей отравы. Словно не среди разозленных братьев оказался. — Ты трусишь, Старший, — медленно произнес Второй Рыжий, словно пробуя эти слова на вкус. — Я все эти годы думал, ты выжидаешь и пытаешься договориться. Но ты просто тянешь время! Майтимо сел в кресло во главе стола, прямой как копьё. — Только посмей сказать, что тебе понравилось лить кровь эльдар, — бросил он, и близнецы дружно сжали кулаки. — Нам не нравится быть не только убийцами, но и клятвопреступниками, братец, — заговорил Амбарусса медленно и зло. — Нам не нравится презирать себя все больше с каждым годом! Не только за промедления, но и за проклятый напрасный Дориат! За кровь сородичей, пролитую зря!! — Кто оставил нас караулить ворота и выходы, а сам при этом упустил беглецов и Сильмариль? — Амбарто уже цедил сквозь зубы. — Я не дал вам пролить лишнюю кровь, глупцы! — отрезал Майтимо. — Вы и этим недовольны? — Поблагодарим же тебя за бесполезную Вторую Резню, — Амбарусса подошёл медленно, словно крадучись, и опёрся о стол обеими руками. — За тех эльдар, кого мы напрасно убили у них, и напрасно потеряли у себя! Потому что добрый Старший оберегал двух опытных воинов, как юнцов, держал их отряд в стороне от схватки! Мы могли обыскать дворец быстрее всех! Амбарто повторил жест близнеца, и теперь они нависли над Майтимо вдвоем. Вздохнув, Макалаурэ встал рядом со Старшим, чтобы их уравновесить. — Один такой безумец обыскал уже целый лес, — холодно бросил Майтимо. — Вы забыли, что я сказал, вернувшись? Во что превратился Тьелкормо, который так ратовал за исполнение Клятвы в прошлый раз? И что вело его на самом деле? Амбарусса тряхнул головой, как злая лошадь. — Рады, что ты сожалеешь о нем и о Курво, погибших впустую! — Значит, — Майтимо тоже медленно поднялся, — всю эту дюжину лет вы ждали, когда я велю повторить Дориат? — Голос его стал глуше. — После того, что я вам рассказал о Тьелкормо? — А ты столь впечатлителен? — огрызнулся Амбарусса. — Да, Тьелкормо обезумел. Но его безумие не отменяет Клятвы! Ее ничего не отменяет! Она... Она тяжела, братец. Мы ждём, мир вокруг выцветает, как старая тряпка, ты сохнешь как дерево в пустыне, Морьо скоро отравится вовсе, но дело не движется! Ты хочешь оставить Дориат напрасным? Пролить кровь — и оставить дело незавершенным? Уйти во тьму... Зря? — Тебя тоска гнетет, подумать, как неудобно! Мы сделались орудием Моргота, и Тьелкормо чуть не обернулся драугом на глазах у всего Дориата, это тебя не гнетет, мальчишка!? — В Сириомбаре скажут что угодно, лишь бы наше войско не пришло им под стены! — Под рукой Амбарто хрустнули рассыпанные писчие перья. Позади Карнистиро громко хмыкнул прямо в горлышко бутылки. — Так, — понял Макалаурэ. — Ты ещё им не сказал. Напрасно. Очень. — А ты молчи! — вспылил Амбарусса. — Смотреть тошно, примиритель! — Им тошно смотреть! — рявкнул Руссандол на всю башню. — Тошно вас слышать, дубины лесные! Готовые морготовы болваны, и обтесывать не надо! — Звякнули кубки на столе от удара кулака. — Да, я тоже дубина, драуг меня сожри! Не дал вам окунуться в кровь по уши, а надо было! Чтобы блевали дальше чем видели! Макалаурэ был уже готов рвать на себе волосы. — Дурень упертый! — припечатал он. — Мы были готовы!! — закричали близнецы на два голоса. — Мы рвались туда покончить с этим! — Мы лучшие следопыты наших земель! — А не мальчишки времен Затмения! — И весь Долгий мир нас держал на задворках!! — А теперь руки в крови у всех напрасно, а мы не сделали почти ничего! — Но в крови испачкались, никто не будет считать, много или мало на нас двоих! — Если ты сложил руки, мы-то не обязаны! — И послушно смотреть, как Клятва тебя грызет, не должны! — Амбарто так взмахнул рукой, что кованый подсвечник со стола упорхнул прямо в камин. — Я уже видеть не могу, что ты с собой творишь! Я не каменный! — Клятва!? — хрипло засмеялся Руссандол, сдергивая перчатку. — Вот она, наша Клятва! Он почти ткнул им в лицо ладонью, Амбаруссар попятились. — Я прикасался к Сильмарилю в Сириомбаре, и он обжёг мне руку хуже каленой болванки! Он обжёг мне руку, как Морготу!! Его голос взвился так, что задребезжали ставни. Пальцы даже в свете камина блестели плохо зажившим ожогом. Близнецы шарахнулись, Амбарусса налетел на кресло Карнистиро и едва не упал в камин. — Наша Клятва сделала из нас оружие Моргота! Из детей самого Феанаро! Три года ожог не зарастал вовсе, пока я не решил, что не подниму больше оружия на своих даже ради Камня! Я радовался, что на вас мало крови, но две драуговых сволочи... заявили, что мало погубили эльдар ради драуговой... трижды проклятой Клятвы!.. Рука Руссандола рванула шнуровку ворота, пальцы скользнули по горлу. — Да я вас, мальчишек, сам пришибу, чем увижу... как превратитесь... в драугов следом за Тьелко!.. — прохрипел он. Судорожно вдохнул. — Нельо? — прошептал потрясенный Амбарто. Хватая воздух, Руссандол оседал в кресло. Новый его вдох был хриплым, долгим и тяжёлым, словно ему сдавило горло или лёгкие. — Что вы ещё скрыли?! — закричал Амбарто отчаянно. — О чем ты ещё молчал, Кано, чтоб тебя волки драли, пока Старший год за годом умирает?! — Он не умирает, — отрезал Макалаурэ, привычно подхватывая Старшего и помогая перебраться на мягкую лежанку. — Держись, я договорю. С трудом втянув воздух, Руссандол кивнул и прилег. Нашарил под лежанкой склянку ароматического масла, поднес к лицу. Теперь он будет бороться за каждый вдох мгновение за мгновением, а длиться это может и четверть свечи, и половину... Амбарто подошёл, опустился рядом на пол, положив руку на плечо Старшему. Как в лагере на Митрим когда-то. Амбарусса сверлил взглядом обоих старших. — Морьо, и ты знал? Что он с собой творит? Хмыкнув, тот отхлебнул из бутылки снова. Там плескалось уже меньше половины. — Что ещё?! Ну? — взвился Второй Рыжий. Макалаурэ выпрямился, не отпуская руку Старшего. — Никто из нас не пойдет на Сириомбар, — сказал он негромко. — А если начнёте готовить своих к нападению, я прикажу разоружить вас силой. К счастью, — усмешка получилась горькой, — ваших отрядов не хватит взять город. Говорят, аданы особо глупых детей порят прутьями... Амбарусса застыл столбом, не в силах поверить ушам. В тишине очередной хриплый вдох Руссандола звучал особенно жутко. — Что я слышу? — выговорил Второй Рыжий с трудом. — Ты настолько трусишь, что готов... Бросить во тьму и позор нас всех? Чтобы кровь на наших руках стала... бессмысленна? — Она уже бессмысленна, — сказал Макалаурэ тяжело. — Сильмариль отверг наши руки. Не после Альквалондэ, так после Дориата. Попробуй, скажи Майтимо, что не веришь в это. — Я спрашиваю, — сквозь зубы повторил Амбарусса, сжимая кулаки. — Ты готов отречься от Клятвы и отправить нас всех с позором во тьму? — Нам в любом случае дорога во тьму, глупец! Нарушим мы ее или нет! — Макалаурэ едва сдерживался, и от его голоса задрожали ставни. — Вот только нарушить ее и перестать быть морготовым мечом станет меньшим злом! Грохнув о стену, пустая бутыль из-под гномьего подарка разлетелась вдребезги. Над креслом, шатаясь, воздвигся Карнистиро, щурясь пьяно и недобро. — В одном мальчишки правы, — пробормотал он слегка невнятно. — Вы двое решили герои... чески сдохнуть, борясь с Клятвой и Морготом разом. Скверная идея. — А вот с этим, — раздался неожиданно спокойный голос Амбарто, — я не соглашусь никогда. Вскочив, Первый Рыжий вышел на середину залы. — Теперь, Нельо, я ещё больше хочу его вернуть. Не знаю, как часто ты здесь задыхаешься и как давно. Не знаю, как Кано на это может смотреть, разве ему сердца не хватает! — Обвиняюще ткнул пальцем в Макалаурэ. — Было уже однажды такое. И я это терпеть не желаю. Если чтобы исцелить тебя, нужно добыть отцовский Камень, мы это сделаем. Сириомбар не Ангбанд. У Амбаруссы засияли глаза. — Братец... Ты прав, хвост тебе оторви!! — Вот! — поднял палец Карнистиро. — Согласен. — Никуда не отпущу, — отрезал Макалаурэ. — В погребе запру, если надо. Тут пальцы Руссандола впились в его руку — Старший сел на лежанке, затем медленно поднялся, держась за брата. — Голову оторву, — выдохнул он. — Морготовы... болваны! Морьо, а ты... Среднего шатнуло ему навстречу. — Морьо устал, — выдохнул он, и запах перегонки заставил Макалаурэ поморщится. — Устал видеть, что с тобой творится! — И молчал! — фыркнул Амбарусса, ткнув Среднего кулаком в бок, отчего тот пошатнулся и едва не упал, только за стол и удержался. Дернувшись вперёд, Руссандол тяжело опёрся на стол, а затем вдруг выбросил левую руку и ухватил Амбаруссу за локоть. Стиснул так, что тот дернулся. Потянул к себе через стол. — И что?? Притащите... Свет в кровавых пятнах?.. — прохрипел он. — Будь здоров… братец? Костяшки пальцев Руссандола побелели от усилия, Младший побледнел тоже. — ...И клыки... покажете... — Сломаешь правую, буду драться левой. Как ты. От пьяного хохота Карнистиро вздрогнули все. Рухнув обратно в кресло, он захохотал как безумный, повторяя: — Следопыты драуговы! Охотнички!! Болваны!! Взбешённый Макалаурэ перескочил стол, выдернул брата из кресла, хорошенько встряхнул и впечатал в стену. — Ну?? С наглой ухмылкой, глядя мимо него мутными глазами на ошеломленных Рыжих, Карнистиро уронил два слова, и Макалаурэ пожалел, что не ударил. — Выкрадите его. От удара в челюсть Карнистиро шатнулся к камину, но слова были сказаны и услышаны. — И никакой крови... — ошеломленно выдохнул Амбарто. — Лучшие мы или нет? — откликнулся Амбарусса немедленно, слегка сдавленным голосом. — Есть нандор, которые обязаны нам всем... — ...И они помогут. — Несколько месяцев, и будем знать все о городе. — Все ходы и выходы. Рука Майтимо разжалась, он вновь осел в кресло, но Амбарусса словно не заметил этого. — Возьмём с собой небольшой отряд, скроем вблизи города... — За ночь войдём и выйдем вон. — Незаметно. — И нашьем полоски стали на перчатки. — Нас не узнают. — Унесем ноги быстро... — Пальцем не тронем! — Я с вами, — сверкнули глаза Карнистиро, кажется, он даже хмель с себя стряхивал. — А нам нужны десяток-другой доспешных всадников? — Коней новых нам нужно. — Полсотни... — Вы спятили! — воскликнул Макалаурэ, и получил в ответ три почти одинаковые усмешки. Ошеломленный Руссандол, у которого даже чуть выровнялось дыхание, сидел статуей самого себя. — Ворами быть лучше, чем убийцами, разве нет, братец? — хмыкнул Карнистиро. — А как это скрыть, чтобы крепость не болтала? — задумался Амбарто вслух. — За охотой на орков! — выпалил Амбарусса. — По осени, когда захотят пограбить! — Вот и определились, — заключил Средний деловито. Его шатнуло, он ухватился за плечо Амбаруссы. — Ко мне. Обсудим... Тонкости. — А вы, — Амбарто даже не торжествовал, он просто все решил, — можете присоединиться. Если захотите. Ни капли крови пролито не будет, и первыми мы драк не начнем. — Если понадобится, я вас остановлю, — сказал Макалаурэ, стараясь казаться спокойным. — Скажи мне, Кано, что ты не хочешь спасти Нельо... В этот раз, — ответил Амбарто, и у Макалаурэ потерялись любые слова для ответа. А Первый Рыжий положил руку на плечо Руссандола. — Нет, Нельо. Ты готов пойти во тьму, вот уж верю. Ты можешь. Но все равно не хочешь видеть там нас. А я... Не могу видеть, что с тобой творится. Близнецы подхватили ещё пьяного Карнистиро под руки, вышли и шумно захлопнули за собой дверь. Дыхание Руссандола постепенно выровнялось. Он вытер пот с лица. Макалаурэ молча приоткрыл окно и подбросил дров в камин: Старшего могло знобить после приступа. Набросил теплый плащ на плечи Руссандола, обнял его. «Мы можем их остановить, Нельо. Если решим». Тот молчал, неотрывно глядя в пламя. * Сириомбар — Ты женился, — понял Диор еще до того, как сын что-то сказал. Посреди Каминного зала Элурин покрепче прижал к себе светловолосую глазастую девчонку-аданэт и, приподняв подбородок, сказал: — Да. Это моя жена, Гвирит. — А почему она боится меня? А главное, почему ты умолчал? Вообразил, что я Тингол и пошлю тебя к балрогу на рога, а не о дне свадьбы заговорю? — Я… не боюсь вас, госу… господин Элухиль, — с трудом выговорила девочка по имени Апрель. — Да. Кажется, ты боишься не меня. Диор понял, что если сама девочка ему знакома — одна из лучших учениц Ольвен, там-то наверняка с сыном и познакомилась — то о ее семье он вспомнить не может ничего. Это подсказывало, что семья ее не из знатных, и даже из совсем незнатных. Потому что избежать попадания в память бывшего государя, ныне советника Диора можно было одним способом — пропускать все важные встречи и праздники. А избегали их в основном те, кто не принимали никаких решений, зато много работали, причем вдали от глаз въедливого советника. Это могло сулить сложности определенного рода — среди непросвещенных простолюдинов-аданов встречались порой весьма странные и неприятные предрассудки. К счастью, послать девочку в обучение наукам им ума хватило, значит, вряд ли все так плохо. — Я умолчал потому, что она попросила времени, чтобы набраться храбрости и привыкнуть, — Элурин не выпускал худенькой руки, и тут все было хорошо, кроме непонятного страха. — Гвирит, — Диор постарался говорить как можно более мягко. — Скажи, что пугает тебя? — Моя мать, — с усилием выговорила девочка. — Она… очень против. Она грозилась… — Я ее знаю? — Моя мать — тетушка Молот… Вот теперь стало немного понятнее. Немолодую женщину-кузнеца в городе знали, и нрав у нее был суровый. Правда, злобы в этой суровости вроде как не было, либо же Антэ Молот хорошо держала свой нрав в руках, встречаясь с теми, кто принимал решения. — Никто в этом городе не будет ничем грозить жене моего сына, — сказал Диор как можно более веско. И правильно сделал — девчонка приободрилась. — И тем более, когда жена моего сына носит детей. — Детей? — переспросил Элурин и улыбнулся с такой неудержимой радостью, что Диору захотелось от избытка чувств разом его обнять и надрать уши. — Не говори мне, что вы не знали! — Мы не знали, что не один, — уточнил сын. — Я не очень вижу… подробности. — А ты не поторопился? — Я хотел не сразу, а немного потом, — Элурин обнял жену покрепче. — Близнецов, как мы. И как сестрины. Но получилось сейчас. — Тело не понимает «когда-нибудь потом»! Оно понимает или «да», или «нет». Когда-нибудь — это и есть «хочу»! Диор не утерпел: подошел и дернул все-таки сына за ухо перед тем как обнять. Элурин зажмурился, как котенок, только что не замурлыкал. Гвирит смотрела на это, открыв рот, как на неведомое. Как на… чудо? Нет, это безобразие, решил Диор. С матерью этого испуганного птенца придется говорить ему, и возможно — не самыми добрыми словами. Все-таки старые аданские предрассудки, причем один из самых мерзких — что можно из неважно каких соображений запугивать своих близких и домашних. Просто обычно из этого не выходят такие беды, как если такие мысли взбредают в головы знатным эльдар… вроде Эола. А выходят всякие беды тихие, малозаметные со стороны. Вот только коснувшись его семьи, любая малозаметная тихая беда сразу перестанет такой быть. Потому драть ее придется как сорняк. И присматривать, чтобы снова не проросло. * Широкоплечая и мощная, тетушка Молот откровенно мялась и терялась в Каминном зале. И потому Эльвинг не повела никаких разговоров издалека. А сразу после приветствия объявила: — Мой брат Элурин взял в жены твою дочь Гвирит, добрая мастерица Антэ. — Ну вот! — сказала мрачно Антэ Молот, будто сплюнула. — Испортил все же девчонку красавчик. Не такое молодая правительница ожидала услышать. — Что значит «испортил», мастерица Антэ? Как можно испортить человека, не будучи морготовой нечистью? — спросила она с недоумением. — А то, что потом дурочку уже никто замуж не возьмет, — пояснила тетушка. — Что значит «потом»? — вопросила Эльвинг уже вовсе ледяным голосом. Огонь в камине даже слегка присел. Тетушка Молот — нет. Нахмурилась — про мужчину могли бы сказать даже «набычился» — и продолжала. — Не в обиду тебе будет сказано, госпожа наша… Я женщина прямая. Дети вождей на простолюдинках не женятся. Потешатся да уйдут. Вот и твой брат потом женится на какой княжне, нашей или эльдар, уж не знаю. — Ты хочешь оскорбить моего брата, мастерица Антэ? — Эльвинг даже растерялась. Потому что женщина была искренна, что самое странное. — А ведь я ее предупреждала. Уберечь хотела, — досадовала Антэ Молот вслух. — Побила даже дурочку свою. Братья ее в ум привели, я думала. Надо было с учебы сразу забрать. Видишь ли, госпожа, с моей матерью то же было. Один из княжьих родичей жениться обещал, потешился да ушел. И я без отца родилась, а мать потом пошла за первого, кто ее в жены согласился взять. А Гвирит и вовсе никто не возьмет, в городе и так по две женщины на каждого парня. Мало я ее била, — ляпнула вдруг мастерица в сердцах. Вот так, сказала себе ошеломленная Эльвинг, иногда выглядит искренность. Совершенная, открытая… ядовитая. — Антэ Молот! — от голоса правительницы задребезжали залитые зимним дождем стекла в окнах. Одни из немногих в Сириомбаре. — Если еще кто-то в этом городе, будь то хоть ты или твои сыновья, хоть раз оскорбят жену моего брата или тем более поднимут на нее руку, он или она вылетит из города быстрее, чем голубь-посланник! А мои братья рулевыми веслами помогут и направят на дальний север! Чтобы дорогу лучше видел! Это было чудовищно грубо и глупо, так говорили разве что моряки на кораблях, — но почему-то именно на таких словах тетушка Молот вздрогнула, аж присела слегка, и посмотрела уже совершенно по-другому. С недоверчивым уважением. — Да ты никак всерьез про жену, госпожа Эльвинг… — сказала она, наклонив голову. Неужели понимает только грубость?? — Я, мастерица Антэ, позвала тебя говорить о свадьбе! — Эльвинг решила, что злость надо сдержать, но не скрывать. — А ты успела усомниться в моем брате и признаться в том, что била и запугивала свою дочь! Не просто так они пришли не к тебе с радостной вестью, а к моему отцу с просьбой о совете! Ты уважаемый мастер, тебя чтят люди… а ты втихомолку бьёшь своих детей? «Да… задал нам Элурин задачу, лечить теперь эту запуганную душу. Не совсем запуганную, но отравы страха хлебнуть успела…» — Я всю жизнь честно работала, чтобы их на ноги поставить, — упрямо сказала Антэ. — И уму-разуму научить. — В моей семье попытки принуждением вместо любви и терпения научить кого-то уму-разуму закончились очень, очень скверно. Мастерица Антэ, — Эльвинг понизила голос и сказала теплее, — настоящая плохая новость для тебя — в том, что жизнь твоей семьи больше не заключается в твоей мастерской, службе и делах улицы Кузнецов. Ты прикоснулась к делам всего Белерианда, мастерица. На твою семью теперь будет смотреть весь город. Каждый удар, нанесенный ребенку, если он сильнее дружеского подзатыльника или шлепка неразумному младенцу, разнесется эхом по всем углам. Я полагаю, ты этого не хочешь, тетушка Антэ. И вот здесь мастерица Молот побледнела по-настоящему. — Так вот, — сказала Эльвинг со вздохом. — Я хочу назначить празднование за три десятка дней до нового года. — Так быстро? — спросила тетушка растерянно. — Видишь ли, тетушка Антэ, мой брат очень захотел детей. Поэтому осенью будут дети. По опыту моей матери и моему, в таком браке требуется месяцев десять с лишним, значит — на рубеже первого и второго осеннего месяца. Растерянность в глазах Антэ Молот стремительно сменилась паникой. — …Нет, отец, но как?? — бушевала Эльвинг позже. — Она даже не слышала меня! До тех пор, пока я не перешла к угрозам, она не верила мне и твердила свое, оскорбляя нас всех!! Как так можно, отец? Откуда такая… твердолобость? Диор развел руками. — Все, что я знаю — так бывает. Жизнь этой семьи была непростой, а выводы они из своих бед сделали какие-то кривые. Кажется, пугливая птичка, присевшая на ветвь нашего семейного древа, потребует больше заботы, чем я думал…