***
В тот день Чонгук сам позвонил Ёнджуну, сам назначил время и место встречи. Сам отправился на повинную, оставив омегу дома. Ким долго напрашивался и просил взять его с собой, но альфа был непреклонен, оставив последнее слово за собой. Тэхену ни к чему видеть эту встречу, слышать их разговор. А Ёнджуну ни к чему видеть их вместе; они и без того причинили этому человеку слишком много боли. — Привет, — сухо поздоровался Ёнджун с другом. И когда тот сложился в поклоне на девяносто градусов, удивленно вскрикнул. — Ты чего?! Выпрямись, Чонгук! — Нет! — не поддался Чон, оставаясь стоять в согнутом положении. — Я должен просить у тебя прощения, Ёнджун. Прости меня! Люди в кафе подозрительно переглянулись, на что Ёнджун приблизился к Чонгуку и, шепнув на ухо, взял его за плечи: — Я пока ничего не понимаю, но, пожалуйста, присядь за стол. На нас смотрят люди. Чон поднял голову, чтобы осмотреться — на него действительно смотрело с десяток пар любопытных глаз. Он поклонился еще раз и занял место напротив. Говорить сложно, смотреть в глаза другу, который даже не подозревает о том, что именно за вести принес Чонгук, нереально. Чонгук складывает руки перед собой, крепко сжав их в замок. — Ёнджун, — он вперил взгляд в свои пальцы, боясь поднять взгляд. — Я прошу у тебя прощения потому… — в какой-то момент он все же решается поднять глаза на друга, — потому что это из-за меня от тебя ушёл Тэхен. Ёнджун с секунду смотрел на Чонгука, а затем грустно улыбнулся. — Я знаю, — тихо ответил он. Чонгук лишь открыл, а затем закрыл от удивления рот. Неужели Тэхен ему сам сказал? — Я догадывался, что рано или поздно ваша эта дружба закончится чем-то таким, — голос Ёнджуна звучит так разбито, так одиноко, что сердце невольно сжимается, причиняя боль. — Я много раз предлагал Тэхену зарегистрировать наши отношения, и если раньше он говорил, что подумает, то после твоего появления в агентстве он и вовсе сказал, что не хочет всей этой бумажной привязанности. А потом вообще стал пить противозачаточные. Ёнджун сделал глоток чая, что стоял перед ним и отвернулся к панорамному окну. В его глазах читается столько боли, столько вопросов, но он не кричит и не закатывает истерик, отчего Чонгуку становится только хуже. — Знаешь, не просто так говорят, что дружбы между омегой и альфой не бывает. Рано или поздно наступает момент, когда один из них начинает что-то испытывать. Иногда это приходит сразу к обоим. Но рано или поздно так случается, что двоих начинает тянуть друг к другу, и хуже всего, когда это — хорошие друзья, — он на мгновение бросил взгляд на Чона, а затем снова вернулся к лицезрению снующих туда-сюда людей на улице. — Тэхен уже примерно год вёл себя так, словно уже не со мной — где-то далеко-далеко и телом, и душой. Я старался… — его голос дрогнул. — Я старался сделать так, чтобы напомнить о своей любви, о своих чувствах и о том, что я рядом… Но всё это было уже не важно. Не нужно. Поэтому, Америки ты мне сейчас не открыл, Чонгук. Чон виновато опустил глаза, стараясь сейчас не разрыдаться, как мальчишка, потому что Ёнджун — сильный духом, сильный характером и с невероятной мудростью, давит на него одним своим лишь взглядом. И оттого так страшно и стыдно, плохо и больно. Ведь за этой крепкой стеной из громких слов стоит одинокий альфа, сердце которого было разбито на мелкие кусочки. Как и чонгуково. Однако сердце второго восстановится, соберется, ведь рядом с ним будет Тэхен — его любимый омега. А что будет с Ёнджуном? — Прости меня, — полушёпотом просит Чонгук. — Прости… — Ты не виноват, Чонгук, — спокойно отвечает Ёнджун и подзывает жестом официанта. — Ты не властен над своими чувствами; не ты решаешь, при виде кого будет сердце биться так, словно святых увидел. И не ты решаешь, чье сердце ответит на твой зов. Рассчитайте меня, пожалуйста, — просит он у официанта и, встав из-за стола, сложил несколько купюр. — Думаю, на этом наш разговор стоит закончить, Чонгук. Всего хорошего тебе. Он оставил друга одного с самим с собой, со своими мыслями. Пожалуй, так даже лучше.***
Говорят, что с годами страсть по отношению к человеку стихает, переходит на нет, перерастая в простое чувство привязанности. Да что там, Тэхен и сам это пережил и может с уверенностью сказать, что так оно и вправду бывает. Только если не… — Соён! А ну иди сюда! — Тэхен больно ударяется мизинцем и вопит на всю квартиру раненым зверем. — Что тут происходит? — сонно, потирая глаза, спрашивает Чонгук. — Нам нужно идти на подготовительные, а она одеваться не хочет, — хнычет омега, усевшись на полу и потирая ушибленный палец. — Потому что я хочу остаться с папой! — дразнится малышка, чуть картавя и не выговаривая некоторые буквы. — Ну так мы же вернемся через пару часов, — взмолился Тэхен. — Неть! — смеётся девочка, в очередной раз накручивая круги вокруг отца. Тэхен лишь беспомощно смотрит на Чонгука и ждет, когда же появится та самая магия, что подействовала и на него самого когда-то, и которая так безотказно действует на их дочь. — Поймал! — смеётся Чонгук, когда ловит у своих ног неугомонный комок смеха и энергии. Он поднимает его над головой и смотрит в веселые глаза. — Ты почему папу не слушаешься? Видишь, ему сейчас еще и больно, ведь он вынужден был бежать за тобой. Не стыдно? — Неа! — ни на секунду не задумываясь отвечает девочка, и Чонгук давится смехом. А Тэхен возмущенно скулит где-то на полу. — А передо мной тебе не стыдно? — А? — Соён быстро-быстро хлопает длинными ресничками. — За что? — Если ты не будешь слушаться папу, то он будет в плохом настроении. А когда он в плохом настроении, то он не целует меня. Совсем-совсем… — Я буду тебя целовать! — делает ход конём девочка, и тут смеётся уже и сам Тэхен. — Он не целует меня по-взрослому. И не любит совсем, — Чонгук строит наигранно скорбное лицо. — И тогда я становлюсь совсем несчастным. — Папочка… — Соён тянет свои маленькие ручки, чтобы крепко обнять отца за шею. — Я не хочу, чтобы ты становился несчастным. Я пойду на курсы, честно-честно! Не грусти! — Спасибо, доченька, — Чонгук тепло целует дочь в макушку и отпускает на пол. Но перед тем как отпустить девочку в комнату, он шепчет ей на ушко. — И извинись перед папой. Он тебя бесконечно любит, как и я. Соён смотрит своими глубокими чёрными глазами, прямо как у Чонгука, а затем улыбается. Тэхен не успевает встать, как на него тут же падает маленькая тушка, крепко обнимая за шею. — Я люблю тебя, папочка! — шепчет на ухо девочка папе. — И я тебя люблю, солнышко, — Тэхен обнимает за хрупкую талию девочку и поднимается с пола вместе с ней. — Что наденем сегодня? Соён приложила пальчик к губам и серьезно задумалась. — Хочу платье! — выдала девочка и уверенно кивнула головой. — Платье так платье, — кивнул в ответ Тэхен и направился в детскую. Проходя мимо мужа, не удержавшись, он потянулся своими губами к губам его альфы. Самым дорогим и самым любимым губам. — Спасибо, — шепнул прямо в поцелуй омега. На что Чонгук лишь улыбнулся и потрепал дочь по голове. — Это тебе за неё спасибо. И эта улыбка — она обезоруживает, заставляет влюбляться вновь и вновь. Заставляет возвращаться в те самые времена, когда чувства в сердце омеги только зарождались, только распускались бутоны нежности и безграничного «люблю». Он влюбляется в Чонгука каждый день заново, раз за разом всё сильнее, ведь именно он стал тем самым смыслом жизни, тем самым предназначенным для него человеком, который сделал его по-настоящему счастливым. У них есть дочь, есть официальные отношения и большая квартира в молодом спальном районе, машина и, самое главное, у них есть они. Они были призваны познать горе и почувствовать, как осколки разбитых сердец хрустят у них под ногами; увидеть слёзы, почувствовать горечь расставаний. Чтобы позже встретить самую яркую в их жизни любовь, чтобы увидеть весь мир и тысячи вселенных в одной лишь паре глаз, что обрамлены пушистыми ресничками. Чтобы увидеть друг друга в одном создании, что громким смехом их будит по утрам, шутит невпопад и носит прекрасное имя — Соён. Это их новая жизнь, новая глава их давно написанной любви.