Доктор

      Малкольм плохо спит. Его кошмары видоизменяются, обновляются. Подсознание подбрасывает все новые и новые картинки, обрывки старых воспоминаний. Осталось дождаться приезда сёстры.       Малкольму снится сон. Новый кошмар. Где мама уже не такая любящая и нежная. Где ее холеная ладошка ложится на затылок, наманикюренные пальчики впиваются в короткие волосы, болезненно тянут пряди. Джессика кричит, ругается, натягивает волосы до боли. А после бьет сына по лицу наотмашь. Брайт просыпается в холодном поту, перед глазами до сих пор стоит образ разъярённой матери, одетой в дорогое карминовое платье.       Малкольм, сам того не замечая, вываливает на сестру слишком много: отсутствие возможности посещать отца; отсутствие интересных убийств; новые кошмары; натянутые отношения с матерью.       Эйнсли слушает брата, поит виски-колой и совсем немного ластится. На девушки красивые одежды. Нежно-розовый, практически кораллового цвета комплект белья: кружевные devan-derriere, открывающие крепкие белые бёдра; бюстгальтер в тон трусиков из мягкой, кружевной, полупрозрачной ткани, из-за отсутствия косточек он не поддерживает грудь как нужно, лишь дразняще скрывает сливочную кожу и кремовые нежные соски, делая очертания более мягкими и естественными. Все это великолепие скрывает полупрозрачное неглиже. Длинной до щиколоток, из мягкого шифона и кружева, приятное телу.       — Я скучал, — Малкольм прижимается лицом к груди сестры, обнимает девушку за талию. Он с жадностью вдыхает знакомый, сладковатый аромат Эйнсли. Они не виделись чуть меньше двух недель, но Малкольм действительно истосковался, не смотря на то, что они были постоянно на связи.       — Я тоже, мой милый, я тоже скучала по тебе, — Эйнсли гладит брата по волосам, пальцы проскальзывают за ушами, ладошка ложится на шею.       Брайт забирается руками по тонкую ткань неглиже, скользит мозолистыми ладонями по великолепному телу. Дыхание Эйнсли тяжелеет. Малкольм замечает на восхитительном девичьем теле следы любви. — Значит, ты не только работала? — Ладонь огладила бок, скользнула выше.       — Я познакомилась с удивительными людьми, — Эйнсли медленно и скрупулезно раздевает брата: пуговичка за пуговичкой; сначала снимет жилет, потом рубашку, с благоговением касается подтянутого живота. Их отношения были свободными хотя бы потому что они приходились друг другу родственниками первой наследственной массы, кровными братом и сестрой. И как бы сильно их связь не была крепкой и глубокой, она не являлась тем, что стоит демонстрировать публике и предавать огласке.       — Вот оно что, моя дорогая сестра та ещё развратница, — Брайт ласково целует свою девочку, сомкнув руки на тонкой талии.       Телосложение Эйнсли обычное. Она не чересчур худая, но и не полная. Средняя, крепкая, с четким абрисом талии, женственными бёдрами и небольшой упругой грудью. Уитли доверчиво приникает к брату телом. Малкольм вкусно пахнущий, расслабленный.       — А что ты делал, пока меня не было в городе? — Эйнсли садится на колени брату. Без макияжа она выгладит не старше 16-18. Хорошая генетика, что ещё сказать. Девушка обхватывает ладошками лицо Малкольма, пальчиками ласкает щеки и острые скулы. — Ласкал ли ты себя в мое отсутствие?       Малкольм тихо застонал, его воображение заиграло яркими красками. Сестру хотелось довести до самых ярких оргазмов, до крышесносного удовольствия.       — Мастурбировал на твой прекрасный образ, моя дорогая сестра, и самым развратным образом стонал, — dirty talk возбуждает пуще прежнего. Но Малкольм не хочет спешить, он желает испить удовольствие до дна.       Эйнсли смущается совсем немного. Она убирает русые волосы ото лба, целомудренно целует «колючую» щеку, прежде чем прильнуть устами к сочным губам брата. О, эти губы! Великолепные, мягкие, пухлые, полнокровные губы. Они созданы для долгих, томительных ласк.       Эйнсли тихонько стонет поцелуй. Малкольм прикусывает нижнюю девичью губу и проскальзывает языком в горячий сладкий рот. Уитли подаётся телом вперёд, прижимаясь к брату плотнее, обнимает его за шею.       Брайт накрывает ладонями грудь; прикасается сквозь тончающую ткань бюстгальтера, большими пальцами надавливает на затвердевшие кремовые соски. Эйнсли выдыхает и жмурит серо-голубые глаза от удовольствия. Девочка подрагивает в объятиях любимого брата, сживает ладошками плечи и протяжно стонет, когда Малкольм приникает сластолюбивым ртом к изгибу шее. Белая кожа тут же краснеет, наливается синяком. Девушка вздрагивает, накрывая ладонью затылок брата, прижимая его ещё крепче.       Сильные, надёжные руки Брайта соскальзывают с талии в самый низ. Малкольм знает, что его сестра сильнее любой другой девушки — она ходила на восточные единоборства в подростковом возрасте и бесстыдно и нагло врала матери про балет; Малкольм знает, что сестру можно сжать сильнее, оставить синяк — след от пальцев. И это драгоценное знание делает мужчину нежнее, ласковее.       Пальцы Брайта длинные, жилистые, чуткие; касаются промежности. Мужчина отмечает, что тонкое кружево трусиков промокло насквозь. Эйнсли тихо-тихо скулит, чувствуя горячую ладонь в восхитительном месте. Она сжимает непроизвольно бёдра, желая большего контакта.       — Ты чувствуешь это? — Тихий шёпот брата обжигает девичье ушко.       — Да, папочка, — Эйнсли мелко дрожит. Ее немного разносит, развозит. И, конечно, она чувствует, как течёт; как обилие влаги скапливается между бёдер.       — Мой прекрасная девочка, — нежный голос Малкольма ласкает слух. — Сядешь мне на лицо?       Эйнсли задыхается. Старший брат такой развратный, раскованный, пышущий желанием. Как тут устоять? Юная Уитли раздевается. Комплект белья и неглиже покидают подтянутое тело. Малкольм засматривается на сестру. Он уже не помнит, когда это началось, когда их отношения стали такими аморальными, откровенными, сладострастными.       У Эйнсли, как и у любой другой девушки, между ног нежный цветок. Малкольм откидывает голову назад, вжимается затылком в подушку. Юная Уитли тяжело дышит, опирается коленями о матрас, выгибается в спине и вцепляется руками в изголовье кровати.       То, что вытворяет Малкольм своим ртом — неописуемо восхитительно. Полные губы касаются нежной влажной плоти, язык скользит между половых губ. Руки Брайта касаются восхитительного тела сестры, задерживаются на груди — пальцы сжимают чувствительные соски, ласкают нежную мякоть.       Эйнсли скулит. Тяжело дышит и скулит. Тёплая волна затапливает грудину, а внизу живота все буквально пылает, горит. Девушка заводит руку назад, чтобы обхватить пальцами возбужденную плоть брата. Малкольм стонет и толкается языком в женское лоно, кружит кончиком по слизистой, дразнит и подводит к самому краю, обещая неземное удовольствие, райское наслаждение.       Эйнсли срывается. Она просит трахнуть ее, выебать до космоса перед глазами. Малкольма не нужно просить дважды, он итак все понимает, чувствует жар, страсть, первобытное желание.       Брайт берет сестру сзади, плотно прижавшись грудью к ее спине и подхватывает стройную ножку, согнутую в колене. Проникновение глубокое, движение ритмичное и сильное. Эйнсли протяжно стонет, стараясь как можно крепче прижаться к сильному телу брата в порыве страсти.       Свободная ладонь Малькольма ложится на гладкий девичий лобок, пальцы касаются чувствительного клитора, надавливают легонько, поглаживают. Эйнсли дёргает, ее узкая ладошка накрывает ладонь брата.       Перед глазами космос и сверхновая. Нежные стенки влагалища сжимает член Малкольма. Тот влажно целует плечико сестры, абсолютно эгоистично наполняя женское тело собственной эссенцией. Уитли совершенно не противится. Она знает, что Малкольм чист, а оральная контрацепция убережёт от нежелательной беременности.       Малкольм падает на сестру, прижимая ее собственным телом к постели. Эйнсли поворачивается на спину. Она разнеженная и умиротворенная, влажная от пота и румяная после невероятного оргазма. Брайт тоже румяный, ягодные пятна украшают острые скулы. Юная Уитли довольно улыбается и обнимает брата за спину. Малкольм что-то неразборчиво бормочет и кладет голову на девичью грудь, засыпая. Это будет лучшая ночь. Одна из самых лучших — лишенная кошмаров и ранних, опасных побудок.