Я не хочу тебя терять

***

Он ему не нужен… Он никому не нужен. Он как лишний фрагмент в огромном пазле, непонятно как оказавшийся там. Всё его существование — одна большая ошибка. Костя не знал, куда идти и что делать. И кто придумал этих чертовых соулмейтов?! Валик не заслуживает такой судьбы, как он… Нужно попытаться выкинуть Валика из своей головы. Пустые старания. Он намертво прилип к его сердцу, к глазам, проник в лёгкие, заставляя задыхаться. Он проник повсюду и был единственным фактором, поддерживающим Костино жалкое существование. Но теперь всё встало на свои места, отравляя душу Трембовецкого ядом суровой действительности. Он ему не нужен… Ведь Валик даже не заметил его исчезновения. Может, это и к лучшему. Наступило время исчезнуть навсегда… Костя не помнил, как добрался до дома, не помнил, как вошел в прокуренный подъезд и очутился в лифте. Бросив печальный взгляд на пожжённые кнопки и надписи на дверях, дрожащей рукой он нажал на последний, шестнадцатый этаж. Как назло, рукав куртки, будто дразня, сполз вниз, оголив левое запястье. Костя перевёл глаза на покрасневший шрам. Он вдруг начал болеть, будто предупреждая о чём-то. Но Косте было уже всё равно… Двери лифта заскрежетали и захлопнулись, словно надежда на счастливое будущее. Заскрипев цепями, кабина двинулась вверх. А Костя всё стоял и пустыми глазами смотрел на свой шрам. Этой шероховатой дорожкой запёкшейся крови можно было обрисовать всё его состояние. Трембовецкий не мог ни о чём думать. Он не понимал, как дальше жить… А смысл жить, если знаешь, что никогда не можешь быть с тем, кто тебе предначертан? Смысл жить, осознавая, что никогда не будешь счастлив? Жизнь жестока. Порой даже слишком. Лифт тем временем прибыл на пункт назначения, оповещая Костю тихим звоночком. Серые двери, исписанные неприличными словами и обклеенные остатками цветных объявлений, разъехались, выпуская Трембовецкого. Костя вышел, бросив быстрый взгляд на темно-коричневую цифру 16 на стене. Едва слышно дыша, парень поднялся на самую крышу и вдохнул свежий ночной воздух. Ночь была ясной, и над городом висела яркая луна. Тишину нарушал лишь гул проезжающих внизу машин. В окнах многоэтажек горел свет, обитатели квартир ходили, смотрели телевизор, готовили что-то на кухнях… На последнем этаже одного из домов, в крайнем справа окне, на подоконнике сидела маленькая девочка и обнимала огромного плюшевого медведя. Несколькими этажами ниже у окна за столом сидел мужчина в свитере и что-то писал. В домах зажигались всё новые и новые окошки, будто бы не желая мириться с ночной тишиной и темнотой. Так странно — чувствовать себя одиноким в таком большом городе… Костя медленно подошел к краю крыши и посмотрел вниз. От высоты у блондина захватило дух и что-то ёкнуло в груди, заставляя судорожно вцепиться рукой в ограждение. Отсюда открывался потрясающий вид, но Костю это мало волновало, и он пустыми глазами смотрел сквозь огни ночного города. Парень смотрел вниз, пытаясь разглядеть людей на улице. А вдруг — вдруг (конечно, Костя совершенно на это не надеялся) — там, где-то внизу, сейчас ходит Валик и ищет его… При мысли о нём в груди что-то болезненно защемило, отчего у Кости на глаза против воли навернулись слёзы. Нет, наверняка он настолько распереживался за Вову и Рому, что и не заметил, как Костя пропал. А может, и правда, пусть лучше так, чем он объявится здесь и будет уговаривать его изменить своё решение. Конечно, Валик его не поймёт. Вряд ли во всём мире есть человек, способный понять его в эту секунду… От внезапного ветра взлохматились волосы и закололо в глазах. Он на краю. И что, всё? Так просто? Просто шаг вперёд? Шаг в пустоту… А будет ли он шагом вперёд? Действительно, настолько просто можно стереть себя со страниц жизни? Погасить одну звёздочку на небе? Хотя, нет, в его случае даже две… А что будет, если померкнут две звезды? Он эгоист, да. Чёртов эгоист, который боится самого себя и не замечает никого вокруг. Всё слишком сложно, страшно и непонятно… У него не хватит духа… А тогда зачем всё это? Зачем? Зачем жить с осознанием того, что никогда не будешь держать в руках собственную судьбу? А зачем жить с осознанием того, что ты в течение каждой секунды ломаешь судьбу другого человека? Того, которого любишь всем сердцем, но не можешь подступиться… Трембовецкий сел на край, свесив вниз одну ногу. Но здравый рассудок всё-таки приказал уцепиться за водосток. Блондин снова посмотрел вниз. Люди отсюда были похожи на муравьёв. Маленьких и суетливых. И у всех муравьёв же есть смысл в жизни, то, ради чего они живут. А ради чего живёт он? Этих муравьёв же наверняка кто-нибудь ждёт дома. Всех всегда кто-то где-то ждёт. Просто мы можем об этом и не догадываться. А этот кто-то ждёт. Всю жизнь напролёт… Костя был похож на птицу, присевшую передохнуть на край крыши. И эта птица не знала, стоит ей лететь дальше, или нет. Птица была абсолютно уверена, что её родной тёплый край в этом году полностью замело снегом… Костя легонько качнулся вперёд, будто дразня самого себя. И как только людям не страшно так заканчивать жизнь? Наверное, они прыгают с крыши от чувства полной безысходности, когда внутри уже нет ничего… А у него, у Кости, разве не так? Тогда почему он никак не может решиться? Почему даже сейчас он не может быть твёрдым и решительным? Что его держит, в самом деле?! Все внутренности сжались, и Костя ещё крепче схватился за опору. Что-то его всё же держит… Какого чёрта?! Достаточно слабости в этой жизни! Трембовецкий поднялся на ноги и уже в который раз посмотрел вниз. Что-то внутри него сломалось и со свистом ухнуло куда-то в живот, а на смену страху пришло яркое осознание. Его действительно ничего не держит в этом мире. Всего один шаг… Он почти готов сделать это. Но шрам внезапно пронизывает острая вспышка боли. Костя смотрит за запёкшуюся кровь на своём запястье. Да, точно. Тот, кому он ломает судьбу своим существованием, решил напомнить о себе. Надо бы оставить ему что-нибудь напоследок… Интересно, а если он погибнет, то его соулмейта ждёт такая же участь?.. Трембовецкий оглянулся вокруг в поисках чего-нибудь острого. Вокруг валялись только листья, мелкий мусор и пара пустых стеклянных бутылок. Вдруг парня осенило, он взял одну из бутылок, размахнулся и ударил о пол. Бутылка разлетелась на множество мелких осколков, словно Костина надежда на светлое будущее. Трембовецкий закусил губу, дрожащей рукой поднял небольшой кусочек стекла и снова сел на край крыши. Острое стекло резануло кожу на запястье, и из пореза тут же начала сочиться кровь. Но Косте было уже всё равно. Трембовецкий выцарапывал на собственном запястье рисунок сердца. Неровные царапины тут же принимали тёмно-алую окраску. Когда рисунок был завершён, Костя поднялся на ноги, тяжело вздохнул, осмотрев окровавленное запястье, и легонько коснулся его губами. Пусть… пусть он знает. А теперь… Всё. Остался только один шаг. Всего один… Страшно? Страшно, но не за себя… Впереди свобода. Свобода от всех страданий, свобода от этого проклятого чувства любви… А может, не стоит?.. В голове тут же всплывают до боли родные серо-голубые глаза, разрывая сердце и ставя все точки над «i». И Костя зажмуривается и шагает. Он готов ощутить свист ветра в ушах и гул безысходности в сердце. Один шаг вперёд и в свободу… Но он не ощущает ничего, потому что в самый последний момент чьи-то тёплые руки обхватывают его со спины и притягивают к себе… Костя весь дрожит, но кто-то разворачивает его на сто восемьдесят градусов и изо всех сил прижимает к себе, не давая даже пошевелиться. Блондин утыкается носом в чёрную куртку и со всхлипом дышит. Чья-то тёплая ладонь ласково гладит его по волосам. Костя чувствует до боли родной запах чёрного чая, мяты и теплоты. Валик. Он всё-таки нашёл его… Трембовецкий так и не решается поднять глаза: вдруг Валик исчезнет, растает в воздухе, как дым и снова оставит его наедине с душераздирающими мыслями? Костя не поднимает глаз, даже когда Михиенко ласково проводит ладонью по его щеке. Трембовецкий краем глаза замечает окровавленное запястье Валика. — Ну какой же ты дурак… — в отчаянии шепчет Валентин, не желая отпускать Костю из своих объятий: а вдруг тот снова попытается что-нибудь с собой сделать? — Ты правда хотел спрыгнуть?! Да вы все втроём сговорились что ли довести меня?! — Валик переходит на крик, и замолкает, начиная часто дышать. Трембовецкий молчит. Он не в состоянии что-то говорить… — Особенно ты, — шатен снова понижает голос, осторожно берёт Костю за подбородок и заглядывает ему в глаза. — Ты так пёкся за меня, а потом решил умереть сам?! Ты придурок, Костя! — Валик шумно втягивает носом воздух, дёргает рукав куртки и показывает окровавленное сердечко на запястье. Трембовецкий робко поднимает на него глаза. И, кажется, слышит стук собственного сердца. Валик смотрит прямо, искренне, и его глаза полностью поглощают Костю. Трембовецкий уже не понимает, где он, и что с ним происходит. Он смотрит в глаза Валика, ища в серо-голубой радужке ответы на свои вопросы, разгадать секрет гипнотизирующего взгляда, пытается найти укрытие в чёрных зрачках… Вдруг Валик резко подаётся вперёд и настойчиво целует. Его губы, тёплые и обветренные, соприкасаются с искусанными до крови губами Трембовецкого. Костя перестаёт дышать и робко отвечает. Михиенко притягивает к себе, вкладывая в поцелуй все эмоции и всё волнение, которое он испытал, пока искал Костю. Всё, что творилось у него в голове, всё бесконечное облегчение от того, что он всё-таки успел его удержать, кровавый рисунок сердца на запястье, осколки стекла на крыше, осколки звёзд в небе — всё вылилось в этот долгий поцелуй, делая его самым искренним и незабываемым. Когда они отстраняются друг от друга, Костя снова поднимает глаза. Первым, что цепляет его взгляд, становится мягкая улыбка Михиенко. От неё у Кости внутри всё теплеет. — Какой же ты придурок всё-таки, Трембовецкий… — голос шатена становится тише. — Если бы ты не начал вырисовывать это дурацкое сердце, я бы, может быть, и не успел, — вздыхает Валентин, бросая взгляд на своё и на Костино запястье. — Дурацкое? — обиженно поднимает глаза Трембовецкий. — Хотя, знаешь, не такое уж оно и дурацкое, — признаёт Валик и увлекает Костю в новый поцелуй. Всё пройдёт. Всё наладится. Всё будет хорошо. Останутся только шрамы в виде сердец на их запястьях. И шрамы в виде друг друга на их сердцах.