создан для тебя

чэнлэ не поехал встречать брата в аэропорту. вместо этого он нежился в кровати с миской горячего рамена, прижатой к груди, и хайлайтами последнего матча его любимой баскетбольной команды. в уголке экрана ноутбука, балансирующего на коленях чэнлэ, сонно моргал электронный циферблат. на часах — за полночь, и свет в комнате был максимально приглушен. могло показаться, будто это не электричество, а настоящий живой огонь лижет широкими тенями стены. колдовство. чэнлэ осторожно подул на мягкую лапшу, прежде чем отправить огромную ароматную порцию в рот и победно облизать палочки. карри забил сложный трехочковый из-под защитника, и стадион взорвался в общей эйфории. сердце чэнлэ затрепетало вместе с ними. он смотрел тот матч онлайн, но переживания от этого тусклее не стали. пальцы на его ногах весело зашевелились, икры напряглись. омега был готов рвануть вниз по лестнице мимо клюющей носом прислуги и пробраться на задний двор, где кроме китайской беседки-пагоды и решёток для гриля было размещено высокое баскетбольное кольцо. подвижные игры всегда легко поднимали чэнлэ настроение и спасали от суетливых мыслей. это именно то, что ему, отвлеченно покусывающему палочки, было нужно прямо сейчас, но часы на экране и на запястье будто сговорившись подмигнули ему, напоминая, что семья может вернуться в любой момент. не время для ночных приключений. кун в переписке настойчиво твердил, что встречать его с рейса в такой час всей семьёй не стоит. родители с ним, тут никаких сюрпризов, согласились, и перед отъездом заставили чэнлэ помыть голову и натянуть пижаму, будто это могло заставить их сына разомлеть и уснуть. как бы не так! спрятавшись под пуховым одеялом, чэнлэ стратегически оставил дверь в свою комнату под крышей приоткрытой, чтобы сорваться с места, чуть заслышав урчащий звук мотора отцовского автомобиля. ничто не сможет помешать ему задушить куна в объятьях, стоит тому переступить порог родного дома, пусть и в полвторого ночи. чэнлэ отставил опустевшую миску на прикроватный столик и взамен взял в руки телефон, облизнувшись. ему пришло несколько новых сообщений, но ни одно из них не было от семьи, так что кому-то придется подождать ответа до утра. омега откинулся на подушки, устроился поудобнее, уютно скрестил ноги и поддел пальцами защитный чехол. он непрозрачный, плотный, сине-золотых цветов "голден стейт" с изображением легендарных золотых ворот. чэнлэ, преданный фанат, берёг его как курица — цыпленка. потому, наверное, под ним и находился его самый главный тайник. когда чехол с глухим сосущим звуком отделился от телефона, в ладони чэнлэ упали обрывки бумаги. это были записки. короткие, порой даже односложные. чэнлэ понадобилась пара дней, прежде чем он научился разбирать кривой и резкий почерк пак джисона. "спрайт или кола?" "тебе нравится джастин бибер?" "конечно, я обожаю аттракционы, о чем ты, хаха", и на обороте, — "нет, я больше люблю футбол :/ слышал о погба??" чэнлэ задумчиво потер клочок дёшевой салфетки между пальцев и прикусил язык. на бумаге джисон звучал как парень, которого классно таскать за собой по итэвону, заставлять примерять самые ужасные шляпы в попавшихся на пути бутиках, смешить разными глупостями, только чтобы увидеть его улыбку, и держаться за его широкую лапищу, не отпуская ни на секунду. в реальности же чэнлэ порой хотелось вскочить со своего насиженного места у окна и швырнуть кусок остывшей пиццы джисону прямо в лицо, потому что его терпение, если по-честному, далеко не ангельское. он изо всех сил старался держать свой нрав в узде, чтобы не спугнуть джисона — тревожного, словно молодая необъезженная лошадь. ему не нужно было напоминать себе о том, что альфа стоит времени и усилий, которые чэнлэ прикладывает, чтобы сблизиться с ним. каждый его взгляд украдкой из-под пушистых ресниц, каждый вдох морозного воздуха, которым пахнут его следы — причина тянуться к нему через колючие терновники неуверенности и предрассудков. но альфа упорно не решался брать на себя инициативу и откликался на зов будто лишь из вежливости, и это страшно утомляло. порой чэнлэ трусливо казалось, будто его попросту водят за нос, но омега тут же гнал эту мысль прочь. если он сам перестанет верить в себя, в свое чутье — тут уж никакое чудо не поможет. лукас, этот клоун, стал закатывать глаза и драматично затыкать нос при встрече, будто это не он менял простыни чэнлэ во время первой течки, краснея и хихикая как девчонка. цветок расцвел и распустился, и сушеные травы из настоек сычена совсем перестали подавлять феромоны. не то чтобы это было опасно или нездорово, только когда омега с таким букетом ароматов остаётся одиночкой, ни к кому не привязанной, это немного стыдно. для большинства это значит, что альфа ее не хочет, либо гордая омега не хочет быть со своим альфой. возможно, с кем-то другим так и происходит, но между ними все совсем иначе. серьезно, ему бы просто подержаться за ту огромную холодную ладонь, всего минутку. просто знать, что он не безнадёжен. перевернувшись на бок, чэнлэ прикрыл глаза, зная, что услышит, если родные вернутся домой, но не сможет их встретить весь в слезах. ему следовало подремать и выбросить из головы трогательных пугливых мальчиков, что пахнут снегом в горах, хотя бы на одну ночь. он заснул с запиской, прилипшей к щеке, словно нежный поцелуй. "не грусти". + Y + из теплых скользких щупалец сна чэнлэ вытряхнули грубо, будто содержимое дамской сумочки. омега был решительно настроен наковылять тому, кто осмелился прервать его отдых, пока не увидел в полумраке склонившиеся над собой знакомое круглое лицо. в глазах предательски защипало, под сердцем кольнуло от с новой силой нахлынувшей тоски. — кун! он протянул к брату руки, обвив их вокруг его шеи. кун тут же закряхтел и комично согнулся под весом атаковавшего его чэнлэ. тот вжался влажным носом в изгиб родного плеча и сделал глубокий, медленный вдох, вспоминая и заземляясь. кун вежливо переждал эту церемонию приветствия, а затем осторожно отстранился и распрямился, похлопав брата по плечам и по пути отлепив от его щеки огрызок какой-то потертой бумаги. в темноте его было не разглядеть толком, но там явно было что-то написано. кун с любопытством повертел ею перед носом. — хмм, это ещё что? — не трогай, это мое! — чэнлэ неожиданно проворно вырвал находку из рук брата и тут же спрятал под одеялом, сверкая розовыми ушами. — чэнлэ, — пораженный и немного настороженный, кун скрестил руки на груди и заворчал тоном, каким до того долгие годы его отчитывал отец, — с каких это пор у тебя от меня секретки? чэнлэ высунул из-под покрывал одну стопу, обернутую в толстый шерстяной носок, и злобно ткнул брата в бедро. — а вот с таких это. если мне необязательно было знать о тэне, то тебя, знаешь ли, вообще не должны волновать мои дела. кун застонал и рухнул на кровать перед собой, заставив младшего заойкать и убраться подальше к стене, чтобы его не затоптало чужими коленями. — господи, опять? леле, мы встречались всего неделю, прежде чем ты узнал. — ровно на семь дней позже, чем должен был, — обиженно буркнул омега, поджал губы и взглянул на часы на запястье, которые забыл снять раньше. — старый пень, разбудил меня среди ночи только чтоб позлить. — я надеялся, что ты будешь ждать меня, — сверкнул глазами кун и мягко улыбнулся, уже забыв об их склоке. его пальцы бережно коснулись руки чэнлэ, но тот не собирался так просто выболтать, что ну конечно же он ждал его, своего самого любимого человека на всем белом свете. целый день ждал, чуть не прыгая на стены в радостном предвкушении встречи. если бы не эти дурацкие записки он бы обязательно сбил брата с ног ещё на подъездной дорожке, выбежав на улицу прямо так, в пижаме и тапочках, не глядя на погоду. не найдя слов, чтобы выразить весь спектр своих запутанных чувств, омега лишь ребячливо высунул язык и отвернулся. кун в ответ фыркнул и хлопнул младшего по колену. его тихий смех мурашками пробежался по рукам и спине чэнлэ и в конце концов скрутился в груди знакомым комочком тепла. невозможно было поверить, что кун, снова одетый в видавшую виды толстовку и старые как мир домашние штаны, здесь. растянулся кошкой поперек кровати чэнлэ, помятый и усталый, но безмерно довольный. прошло полгода с тех пор, как он в последний раз совсем не по-взрослому мутузил чэнлэ на этом самом месте и грозился остаться, если чэнлэ забросит учебу без него, хотя прекрасно знал, что чэнлэ куда более примерный ученик, нежели был он сам. целых полгода, и будто полдня. кун все ещё принадлежит этому месту, надёжный и родной, как дорога домой. чэнлэ любит своих родителей, своих друзей и лукаса, но именно кун всегда был тем, кто позволял чэнлэ ощутить себя бесконечно, непоколебимо и беззастенчиво любимым, без оглядки на все, что их окружало. из-за разницы в возрасте кун порой казался чэнлэ богом, но не тем, грозным и карающим, какие изображены в мифах. кун был всепрощающим защитником, который открывал чэнлэ горизонты соседских патио и лесных тропинок. который вложил в руки чэнлэ первую винтовку в тире и вытирал его сопли и слезы, когда малыш не смог выиграть ни одной игрушки. который только пожал плечами, когда чэнлэ огрызнулся на незнакомого альфу посреди улицы, и уверенно заслонил его собой, когда альфа решил дать сдачи. не было ни дня, когда чэнлэ чувствовал бы себя ненужным, пока старший брат был рядом. — я тебя люблю. кровать скрипнула и прогнулась, и чэнлэ не успел сморгнуть слезы как оказался прижат к куну, прямо к его сердцу, через все слои теплой одежды и податливой кожи. брат невесомо коснулся его макушки губами и ответил ему в волосы: — я тоже тебя люблю, очень сильно. чэнлэ так этого не хватало. его горло болезненно сомкнулось, не позволяя издать больше ни звука. все, что он мог, это вцепиться в толстовку куна, которую он жевал и слюнявил ещё будучи ребенком, и позволить рукам брата, окружившим его со всех сторон, дать ему крупицу того бесценного, чем совсем не хочет делиться противный, противный пак джисон, которому чэнлэ всего себя, на блюдечке, в каждом чертовом словечке, на каждом бумажном листочке. ему и вправду нужно поспать. — эй, ты пахнешь. чэнлэ сердито боднул подбородок брата своей чугунной головой, радуясь его боли и тому, что тот не увидит его стыдливо порозовевших щек. — отвяжись, я принял душ перед сном. — ты знаешь, что я не об этом, и что это за мусор у тебя в постели? кун не успел провести рукой по запискам, дрейфующим на волнах пухового одеяла, как чэнлэ со стоном сгреб их в охапку и убрал в шкафчик у кровати с той же скоростью, с какой подростки прячут от родителей квадратики презервативов — молниеносно. мысленно омега поблагодарил джисона за его скромность, ведь записки были действительно крошечными. ни слова не разобрать, пока не поцелуешь почерк носом. — ты ничего не хочешь мне рассказать, нет? — кто, я? чэнлэ поджал руки, чтобы снова удобно примоститься подмышкой у брата, постарался не думать о том, как его густой сладкий запах, должно быть, беспокоит и раздражает альфу, и категорично сунул лодыжки под сбитые в их ногах покрывала. он всю неделю мечтал о том, как расскажет куну, что есть один человек, который ему нравится. с которым он хочет ощутить то же самое, что чувствует кун, когда глядит на тэна и ему кажется, что никто не смотрит. ему о многом нужно рассказать. никто не знает его так, как старший брат, и никто не поймет его лучше, пусть они и не одной породы. "не грусти", отпечаток пальцев скользит по его щеке к уголку опущенных губ. глаза чэнлэ закрываются сами собой в надежде почувствовать это прикосновение хотя бы во сне. он обязательно расскажет куну обо всем, но позже. сегодня ночью этот маленький секрет останется с ним. — может быть, завтра. завтра. определенно. + U + марк возится с кассовым аппаратом, заправляя картридж свежей чековой лентой, когда слышит, как хлопает дверь подсобки. хиджин, что прихорашивалась совсем рядом, громко матерится и толкает так невовремя вынырнувшего из подвала джисона кулаком. от испуга стрелка на ее правом глазу жирной линией убежала вниз. девушка спешно слюнявит палец в попытках вытереть след, пока пигмент ещё не высох, но только размазывает цвет по скуле. карманное зеркальце со стуком падает на прилавок, и хиджин с оглушительным визгом убегает спасать лицо в туалет. марк сглатывает рвущийся наружу смешок и сочувственно улыбается младшему альфе. — ну как ты? — кажется, у меня несварение. джисон топчется на месте и с силой разглаживает форменный передник на животе. тэиль мимоходом треплет его по голове, прежде чем скрыться в кухне с только ему присущим загадочным выражением лица. марк молча протягивает парню крекер и с бдительностью ученого наблюдает, как тот неумолимо крошится в беспокойных, по-паучьи длинных пальцах. в конце концов он прерывает неловкую тишину, провожая хлебную пыльцу остекленевшим взглядом: — хиджин только что вымыла пол. — о черт! джисон в ужасе пытается смести осыпавшиеся крошки башмаком под прилавок и не рухнуть без чувств туда же. хиджин красивая, смешная и миниатюрная, даже до плеча ему не достаёт, и при том она пугающая, как сам дьявол во плоти. обычно джисон скукоживается под ее гнетущим взглядом, как абрикос в сахаре, и почему-то вечно чувствует себя без вины виноватым. ладно, может не всегда совсем без вины, но джисон давно снял с себя всю ответственность за фиаско своего вестибулярного аппарата. хиджин строит из себя милого крольчонка для посетителей, но джисон знает — девочки не носят тяжёлые армейские ботинки просто так. когда-нибудь она пустит свою обувь в ход. весь персонал с содроганием ждёт этого момента и по возможности ходит перед ней на цыпочках. к счастью, джисон и она очень редко работают в одну смену. — чего бледный такой? взбодрись! хиджин хлопает его по плечу с такой силой, что джисон по инерции впечатывается в стену. нуна злорадно хихикает, тычет пальцем ему в живот и явно испытывает садистское наслаждение от его жалобных стонов и попыток увернуться. время заскучать по наглым ручищам джэмина. тот пусть и тискает джисона в каждый удобный момент, но хотя бы не дерётся. девушка обращается с ним как к детской игрушкой, тянет одежду будто дешёвую жвачку и лохматит волосы, которые джисон только усмирил общими усилиями своих нервно заламывающихся пальцев и замыленного зеркала в уборной. хиджин — опасный хищник, и когда она довольно ухмыляется своим кукольным лицом, джисон ожидает увидеть обнаженные клыки. — да чего ты так трясешься? первый день официантом работаешь? или это из-за того, что твой омега сегодня явится? вот и они, клыки, ещё более устрашающие в купе с редкой улыбкой, которой хиджин, кажется, пытается его успокоить. выглядит зловеще. — он каждый день приходит, — буднично встревает марк. — ничего нового, — поддакивает ему из-под печки тэиль. — класс, в чем тогда проблема? — он не мой омега, - ощетинивается джисон. вокруг одни предатели, - сколько можно повторять. мы просто дружим. судя по грохоту, тэиль у себя в кухне уронил один из массивных противней для пицц. джисон скрещивает руки на груди и хмурится. у джэмина сегодня отгул, а значит никто, ни одна душа в этом заведении не посмеет пытаться убедить его, что между ним и чэнлэ есть что-то большее, пусть стоит ему в мыслях произнести это ласковое имя и его сердце ухает в штаны. они не знают, никто не знает, и уж тем более хиджин не следует знать о его истинных чувствах. они сильнее, чем он сам пока готов признать. — серьезно? круто, значит я могу попросить его номерок? марк рывком притягивает джисона к себе и крепко сжимает пальцы на его шее сзади, предупреждая гортанный рык, чуть не сорвавшийся с его губ. хоть хиджин и девчонка, но она тоже альфа, старше, сильнее и агрессивнее джисона. для нее не составит труда вытрясти из него душу и выплюнуть обглоданные кости, пусть она и знает, что сама нарвалась и поступила некрасиво. марк ждёт, пока выровняется джисоново дыхание, и просит равнодушно наблюдающую за ними хиджин: — не дразни его. затем он подталкивает джисона в спину, и тот смущённо обращается к девушке под аккомпанемент хруста своих растопыренных пальцев: — прости, нуна. хиджин великодушно пожимает плечами, и напряжение между ними легко рассеивается. она подходит ближе, чтобы повозить рукой по одежде джисона — по воротнику и широкому кармашку-кенгуру с блокнотом и авторучкой. ее выразительный солоноватый запах взмывает над ними, а затем обрушивается вниз волной и исчезает в никуда. — пойду проверю, как там, это, да. — джисон трусит назад в подсобку, пока марк не успел запрячь его включать кофемашины или чего похуже, и снова мажет ладонью по животу, поправляя передник, стирая чужой запах. он вздыхает. запускает руку в кармашек, выуживает зажатую между страниц блокнота записку. “кола, а ты?" джисон тысячу лет не пил газировку, но один кривой значок карандашом — и вот уже ему в нос ударили сладкие пузырьки из его счастливых воспоминаний. альфа нетерпеливо тянется за ещё одним посланием, разглаживает его на ладони. “любишь баскетбол? ты высокий". и ещё одно, и ещё. "как певец или как парень хехе нет". прежде, чем джисон успевает спохватиться, в его руках оказывается каждая из шести записок, которые он получил за последние полторы недели. они путешествовали в складках его одежды, обложках книг и отсеках кошелька, всегда рядом на случай, если день выдастся неудачным, скутер выдохнется в очередной сеульской пробке или учитель снова отчитает перед всем классом за неуклюжий прогиб в спине. однажды чэнлэ не застал джисона в его обычную смену и решил вместо очередного пакетика с леденцами оставить записку. "у тебя сегодня выходной? я не знал. скучно". они стали обмениваться короткими сообщениями на бумаге, передавая их через джэмина или марка. старшие наигранно ворчали и советовали им обменяться наконец номерами телефонов, как это делают нормальные люди, но было что-то необыкновенное в том, чтобы трогать слова на обрывке салфетки и чувствовать удивительную, трепетную близость. усевшись на плетёную коробку из-под томатов, джисон с деликатностью детёныша носорога налепил себе на лоб одну из веером раскинувшихся на его бедрах записок и закрыл глаза, благодарный, что хотя бы эти стены не станут смеяться над его минутной слабостью. его на самом деле не беспокоит то, что чэнлэ может заявиться на обед. напротив, ему хочется поскорее увидеть его — уши, спрятанные под худи, белая кожа округлых коленок в вырезах узких джинсов. чэнлэ за эти месяцы стал привычным и внушающим доверие, не говоря уже о химическом взрыве гормонов, который случается, стоит альфе учуять его запах. когда джисон работает на доставке, у него нет ни времени, ни возможности оказаться к чэнлэ ближе, чем на расстоянии пяти марков ли в длину. сегодня же у него может появиться шанс не просто постоять рядом, но и по абсолютно ненадуманной причине перекинуться с омегой парой слов. он ведь официант, как-никак! окрылённый этим фактом джисон бы, вероятно, исполнил какой-нибудь дурацкий победный танец из тик-тока прямо здесь, если бы перед ним на пути к общению с чэнлэ не стоял целый полк других клиентов-незнакомцев, которых ему тоже предстояло обслужить. в тишине подсобки нервное клацканье его зубов слышится особенно отчётливо. когда джисон только согласился работать здесь, он заставил джэмина клятвенно пообещать, что ему не придется взаимодействовать с людьми ближе, чем подержать для них кассовый аппарат и пожелать приятного аппетита. дело не в том, что он боится работы или не может провести целую смену на ногах. видит бог, он готов носиться из угла в угол все 24 часа, если ему за это заплатят, но общение? ну уж нет. джисон знает, что он не какой-то особенный. многие страдают от застенчивости и внутренней скованности. ему достаточно тех двух-трех друзей, с которыми он посильно поддерживает контакт, и узкого круга знакомых, необходимого для выживания. он не чувствует себя ущербным из-за этого, но как только ему приходится сталкиваться с большим количеством незнакомцев — он каменеет. выступать перед зрительным залом? легко как дышать. говорить с этим залом? словами, через рот? звучит как пытка. его никто такому не учил. первый раз, когда джэмину пришлось взять отгул и оставить джисона вместо себя, обернулся небольшой локальной катастрофой. второй раз был значительно лучше. возможно, просто потому, что в зимний день клиентов можно было по пальцам пересчитать. сегодня у джэмина экзамен в водительской школе вместе с другим их официантом, иностранцем феликсом. — третья попытка, — пьяно икает джэмин в трубку накануне, — на счастье! на заднем плане слышится громкий хлопок, будто кто-то торопливо и неумело откупорил бутылку шампанского. джисон почти уверен, что рановато они начали праздновать. кроме джисона никого свободного на опустевший временной слот не нашлось, а хиджин, несмотря на свое безумное очарование, не всесильна и не смогла бы обслужить целый зал в одиночку. кроме того, лишних денег не бывает. легче оказалось прогулять пары, чем отказаться от чека. джисон встряхивается, останавливая поток своих подгоняющих друг друга мыслей, и записка чэнлэ падает с его лба, планируя, как белый лепесток. "кола, а ты?" ты, мне нравишься ты, до луны и обратно. когда-нибудь его рука сорвётся с оси чернильного стержня, и это будут те слова, что он напишет чэнлэ, а затем со стыда сиганет в окно. благо пиццерия на первом этаже. никогда никто так сильно не старался добиться его внимания, уж тем более омега, которым такие вещи в принципе несвойственны. но если бы не эта очаровательная настойчивость, джисон попросту задохнулся бы от тоски по нему, либо сделал что-то ужасное — пусть зверь в нем и притворяется спящим, джисон знает, что тот лишь затаился, выжидая. как бы он не отличался от хиджин, джэмина или марка, по природе своей он тот же хищник, а зверь упустит свою добычу только если сдохнет в погоне за ней. сейчас джисон уже не может понять, кому из них чэнлэ нужен больше — альфе либо ему самому, хотя бы в качестве друга, но точно знает, что ни один из них не выживет, стоит им его потерять. — эй, птенчик, пора за работу, мы открываемся! — голова хиджин показалась в просвете между дверью и косяком безо всякого стука и исчезла так же внезапно. джисон со стоном поднялся, отряхнул брюки и проследовал за нею на свет. записки вновь спрятались в кармашке униформы, но если опустить в него руку, то можно представить, всего на миг, что это чэнлэ держится за нее. это его мягкие короткие пальцы утопают в огромной, холодной ладони. и этого достаточно, чтобы пережить ещё один день.