Черная орхидея

      Я вонзил в него клинок и будто взаправду ощутил, как сталь дырявит мое собственное тело. Но было что-то ещё, кроме этой муки, кроме панического осознания непоправимости свершившегося – некое странное, преступное, мучительное удовлетворение. Он пошатнулся, схватил меня за плечо, сжимая его до боли, насаживаясь ещё глубже на лезвие. Сковал меня взглядом цвета того моря, коему его предки обязаны титулом, – вынуждая так и стоять вместе до финала. “Все же… нашел… способ… мне… засадить. Чтоб твой… навсегда” – такими были его последние слова. Хуже пощечины. И хотелось бы мне понять их превратно, но трусом я никогда не был. Вот глупцом – сколько угодно.       “Прощай, Бофремон”.       С тех пор не было мне покоя. Говорят, смерть близких раскалывает жизнь на “до” и “после”. Все так. И вместо себя он оставил пустоту, гложущую мои внутренности, самую мою душу. Пустоту и правду – кем он был для меня на самом деле. Кем мог бы стать. Кем никогда не станет. И, черт возьми, он, в отличие от меня самого, все это понимал. И также не мог принять. Я провел множество ночей без сна, размышляя. Вряд ли он считал греховным то, что связало нас – да так, что порвать, не ранив смертельно обоих, невозможно. Он всегда был смел и чужд предрассудков, даже этих. Так отчего же? Я никогда не понимал его до конца. Пожалуй, его никто не понимал.       ...В последние мгновения своей жизни я ощущал небывалое облегчение, почти счастье, ведь я верил, что он ждет меня за гранью. Что бы ни было за ней, жизнь вечная, вечная ли мука или небытие – я разделю это с ним. Наконец-то.       Здравствуй, Мортемар. Вот и я.