Или убил?
***
— Это снова гребанная пустышка! Ты мне опять соврала! — громко кричал Эдди, кажется, лет 10 назад. На тот момент он только-только окончил школу и отправил документы в медицинский колледж. Еще с детства он мечтал стать врачом. Правда, не был уверен, каким именно. Лишь к двенадцатому классу окончательно определился со специальностью. Психиатр. Эдди Каспбрак хотел быть психиатром. Но для этого ему нужно было научиться контролировать собственные эмоции, что получалось довольно редко. Он хотел помогать другим. И в то же время хотел помочь себе. Ему надоела постоянная боязнь астматических приступов. Нет, не подумайте, этот парень прекрасно понимал, что его астма ненастоящая. Но разве от этого приступы удушья становились меньше? Нет, они только усиливались. От ощущения собственного бессилия. От того, что он понимал, насколько слабый, раз не может никуда выйти без ингалятора. От того, в конце концов, что он был сам себе противен. У Эдди были друзья, конечно. И отношения были. Но что-то в них во всех было не так. Он не чувствовал себя нужным. Да еще и эти вечные подколы по поводу того, что он всегда носит при себе ингалятор. Носили они совсем не беззлобный характер. Это была именно злая усмешка, которая заставляла парня краснеть до кончиков ушей. И это тоже капало на нервы. Периодически он не выдерживал и напивался. Напивался, хоть и не любил вкус алкоголя. Происходило это, конечно, в шумных компаниях, в которых Эдди всегда был тем самым человеком, который сидит в стороне от всеобщего веселья и думает о чем-то своем. Даже алкоголь не делал из него особого весельчака. Просто помогал хоть на какое-то время забыть о всех проблемах. Но этого было достаточно. — Эдди, — Соня не ударила своего сына, но по ощущениям его имя прозвучало из ее уст, словно пощёчина, — Ты пойдешь и выпьешь эти таблетки. Они тебе помогут. — Помогут?! Сколько раз ты мне это говорила? М? У меня проблемы с контролем эмоций, а тебе насрать! Я пью эти ебучие витамины и ничего не меняется! Все эти лекарства фальшивые, моя астма фальшивая, все эти болячки фальшивые... Да я сам не больше, чем фальшивка! Мне это надоело! Мне надоело твое вранье и твой постоянный контроль! Я съезжаю! Спустя десять лет уже тяжело вспомнить, пошел ли Эдди собирать вещи после этих слов или же они тогда были уже собраны. Только ясно можно было вспомнить, как он выходит из дома, волоча за собой большую сумку, а мать в очередной раз пытается им манипулировать. Она говорит, что умрет, если он ее бросит. Даже делает вид, что пошатывается и задыхается. Отвратительно. Эдди даже не оборачивается на ее жалкие попытки остановить его. Он уходит глубоко в лес и там сидит на своей сумке, прислонившись спиной к высокому дереву. Чисто в целях безопасности. Мало ли кто ползает по земле. Но, вспомнив, что и на деревьях водится разная живность, Каспбрак наклоняется чуть вперед и упирается локтями в собственные колени, тяжело дыша, прежде, чем с его губ срывается громкий крик, которым он пытается заглушить свои мысли. Почему он пошел в лес? Ответ банален. Ему просто не к кому было пойти. У него не было тех, кому он может доверять. Но разве можно тогда называть его друзей друзьями, а девушку второй половинкой? Нет. Конечно, нет. Он был один. Совсем один. Только к вечеру почему-то парень все же решил вернуться домой. Вот только не смог сделать этого. Завидев издалека машину скорой помощи, Эдди побежал вперед, бросив сумку с вещами за несколько метров от дома. Его мать несли несколько человек. Ее лицо и тело были закрыты плотной белой тканью, но он был уверен, что это его мать. — Молодой человек, что вы тут делаете? Кто вы? — спросил высокий мужчина с пышной растительностью над верхней губой. — Я... Эдвард Каспбрак... Я ее сын... — говорить было очень тяжело, ведь воздуха почти не хватало и горло сдавливало, будто кто-то крепко сжимает шею. — Нам очень жаль, парень. Разрыв сердца. Мы бы не успели. Сколько тебе лет? — Эдди почувствовал, как его похлопывают по плечу и немигающим взглядом проследил за тем, как тело его матери погружают в машину. — Мне есть 18, если вы об этом, — дрожащим голосом ответил доктору Каспбрак и наощупь достал ингалятор из кармана, сделав вдох с лекарством. Он не слышал дальнейших вопросов мужчины. Смог разобрать только что-то о сильном эмоциональном потрясении. Что это могло послужить причиной смерти. Но разве теперь были важны эти причины?***
Шестнадцатая молитва и все еще не становится легче.***
Эдди больше не вернулся в свой дом. Только принес туда свои вещи и забрал деньги, которые заработал в небольшом магазинчике. Он откладывал их на переезд. Мечтал о том, что выберется из Дерри и из-под опеки матери. А в итоге потратил почти всю сумму на ее похороны, на которых присутствовал один. Да, он выбрался из-под ее опеки. Но был ли он счастлив? Каспбрак корил себя каждую минуту своего существования за то, что тогда ушел из дома. Корил себя за то, что не смог справиться с собственным гневом. Корил за то, что именно он убил свою мать. После того, как ее тело отпели и отдали земле, у Эдди впервые проскочила мысль уйти в церковь. Но ему было страшно. Да и для этого ему предстояло оборвать все связи, которых и без того было мало. Впрочем, это было очень быстро решено, ведь его «друзьям» было вполне комфортно без него, а его девушка не считала чем-то ненормальным спать с кем-то другим, пока ее суженый утопает в собственном бессилии. Да, он видел это. Видел сразу после похорон, когда пришел к ней без предупреждения. Ее мать не хотела впускать Эдди в дом, но он и без того все понял, когда все же прошел внутрь и услышал приглушенные стоны. А еще увидел во взгляде ее матери такое бесполезное «мне жаль». Именно в тот вечер Каспбрак побрел в церковь. Больно не было. Было неприятно. Ощущение того, что тебя использовали. Использовали и выбросили, как ненужный элемент. Черт, да был ли он нужен вообще? Эдди и уснул в церкви. Прямо на скамье. Его даже не сразу заметили. Ровно, как и не заметили его разбитую руку. Он бил в стену собственного дома, будто хотел, чтобы тот почувствовал всю его боль. Но тот, как назло, не чувствовал ничего.***
Эдди было некуда идти. Потому он и остался в церкви. Да, ему было сложно вначале. Сложно понимать, что твои мечты разбиты. Сложно понимать, что ты остался совсем один и единственное, что ты можешь сделать — беседовать с иконой на своей стене. Но Бог оказался хорошим слушателем. Хоть и безмолвным. Священником он стал не сразу, конечно. Четыре года изучения философии и пять лет — католического богословия. Только после них Эдди Каспбраку удалось стать отцом Эдвардом. Эдвардом, который прощен Богом, но не прощен сам собой. На его теле множество шрамов от того, что он первое время пытался искупить свою вину в смерти матери физической болью, наказанием. Причем, наказание было разным. Но каждый раз после него неизменно приходилось смывать кровь с тела. Один раз он настолько сильно полоснул мелким ножиком по своей груди, что его думали отстранить от подготовки к священнослужению, но парень поклялся, что больше не поступит так, как в этот раз. И он не поступал.***
После всех таких мучений Эдвард считал, что просто не заслуживает этого мальчишку, что в один из дней его служения пришел в церковь вместе со своей матерью. Было заметно, что он здесь не по своей воле. Но, Господи, как же он отличался от прочих детей и подростков, что приходили с родителями или одни. Кожаная куртка, которая не вписывалась в дресс-код церкви, и яркая рубашка с незамысловатым узором под ней, спутанные кудрявые волосы, резкие жесты, большие очки. И не то улыбка, не то ухмылка на пухлых губах, когда он поймал на себе взгляд молодого священника. Эдвард думал, что уже и забыл о таком чувстве, как смущение. Искреннее смущение просто от взгляда этого подростка. На секунду он даже подумал о том, что ему нужен ингалятор. Ингалятор, которым он не пользовался с того самого момента, как начал подготовку к тому, чтобы стать священнослужителем. — Привет. Каспбрак даже вздрогнул, когда услышал голос над самым ухом, ведь отвлекся на поиск нужной молитвы в библии. Улыбка. Все же на губах этого кудрявого искусителя была улыбка. Причем настолько обезоруживающая, что хотелось даже проигнорировать всю абсурдность ситуации. — Здравствуй, сын мой. Чем я могу тебе помочь? Эдди понимал, насколько глупо звучит. Да-да, именно Эдди, черт возьми. На момент этого диалога он вновь стал тем самым мальчонкой, что прибежал в церковь будучи сломанным. И этот мальчонка был ужасно стеснителен по сравнению с ... А как вообще зовут того, кто к нему подошел? — Я просто слышал, что из Рая ангел сбежал. Мне даже приметы его сказали. У этого ангела большие карие глаза, темные волосы и густые брови. Он чуть ниже меня и... Его имя Эдвард. Прячется в этой церкви. Не знаешь, где могу найти его? Эдди даже замирает, удивленно глядя на парня. Нет, к нему подходили разные женщины с непристойными предложениями или же с вполне пристойными предложениями и непристойным подтекстом... Но чтобы к нему подошел юноша и сказал такие откровенно глупые слова? Это было чем-то новеньким. И почему-то от этих слов было очень тепло в области сердца, ведь к Каспбраку никогда так не обращались.***
Их отношения закрутились так быстро, что Эдвард и сам упустил тот момент, в который понял, что каждый раз в толпе прихожан ищет знакомую кудрявую макушку. Пара прогулок, на одной из которых мужчина заметил, что Ричи курит. Душевные разговоры, во время которых говорил в основном Тозиер, но часто затыкался, боясь показаться слабым. — Ричи, курить вредно. — Ангел мой, мы все неизбежно катимся к смерти. Так что не строй из себя мамочку, являясь святым папочкой. — Господи, дай мне сил. Он был таким умным. Слишком умным для своих лет. И слишком задумчивым, хоть и пытался казаться легкомысленным. Мальчишка с демонстративным поведением. Мальчишка, который делал и продолжает делать такие вещи, на которые у Эдди никогда бы не хватило смелости. И это удивляло. Удивляло вплоть до последнего их разговора, который быстро перерос в ссору.***
— Да почему ты просто не можешь мне все рассказать, Эдди? — Ричи вытаскивает сигарету изо рта и кидает на землю, чтобы погасить ее носком кроссовка. — Я не могу! Понимаешь? Не могу, Ричи! — голос Каспбрака срывается на крик и весь чертов контроль эмоций, которому он учился так долго, идет далеко и надолго. — То есть ты мне не доверяешь? — Тозиер говорит намного спокойнее, хоть и тоже немало раздражен происходящим. — Я не... Господи, Ричи, я просто... Зачем тебе это знать? Зачем тебе мое прошлое?! — Затем, что это твое прошлое. — А что, если я не хочу рассказывать об этом? Не все рождены такими балаболами, как ты! — Эдди делает паузу и с ужасом понимает, что именно он только что сказал, — Черт... Нет, Ричи я не это хотел... — Нет, ты именно это хотел сказать. А знаешь... Да, ты прав. Я балабол. Но я хотя бы не убегаю от своего прошлого и от себя к несуществующему волшебнику, который типо должен отправить всех в Рай. Хуйня это все. Полная хуйня. — это были последние слова, которые Тозиер сказал прежде, чем поправить очки и уйти.***
Молясь в семнадцатый раз, Эдвард размышлял над тем, что, может, эта ссора и к лучшему. Может и не стоило заводить эти отношения. Во-первых, Ричи — ребенок. Во-вторых, он мужского пола. А в третьих, просто не хотелось портить ему жизнь. Эдвард так боялся отпугнуть Ричи своим прошлым, что по итогу оттолкнул его тем, что умолчал об этом самом прошлом. И это до жути нелепо. Нелепо и банально. Каспбрак даже никогда и внимания не обращал на парней и мужчин. Он вроде бы всегда был... нормальным. Но почему-то именно в Тозиере ему удалось увидеть то, что люди называют родным. Почему-то весь Ричи был таким родным. Будто изначально был его. Господи, прости мою грешную душу...