Маленький мир

Когда Тенген впервые заметил едва виднеющиеся буквы, складывающиеся в слова его второй половинки, ему было около шестнадцати лет. К тому времени, как и любой подросток в его возрасте и ситуации, он был в бешенстве и отчаянии, ведь всё ещё не нашел свою родственную душу. Ему многие говорили, мол, не парься, найдётесь ещё, может вон та девчонка из параллели — та самая. Но он знал, что это не она. Так же как и многие другие. Никто из учеников его школы не был его родственной душой. Хотя бы из-за того, что из-за юношеской твердолобости он успел узнать заветные слова каждого, абсолютно каждого ученика школы, и ни одна из тех фраз не была ему симпатична. Ни одну из них он никогда бы не сказал. Со временем, он начал раздумывать о том, что, может быть, его соул ещё не родился, а, может быть, уже умер. Возможно, он живёт в другом городе или вообще в другой стране или на другом континенте. С присущим подросткам гиперболизмом он раздумывал об этом сутками напролет, пока голова не начинала болеть от хаоса, не покидающего его мысли. Он понимал, что встретиться им суждено, но когда — никто не знает. И именно поэтому он перестал гнаться за этим человеком, а взамен этого стал смиренно ждать. Но с каждым пройденным месяцем, глядя на аккуратную надпись «Научи меня играть!», он все меньше верил в то, что они всё-таки найдут друг друга. Ведь Тенген ничем не увлекался, кроме коллекционирования холодного оружия эпохи Эдо. Так на чём же он должен научить играть свою половинку? На дайсё? Ну бред же. И тогда, чтобы хоть как-то развеяться и, заодно, приблизиться к своему соулу, которого и повстречать-то он уже отчаялся, он решил хоть немного научиться игре на фортепиано. И пусть ему не нравилось это занятие, мысль о том, что так он может скорее встретиться с родственной душой, не давала бросить его. Он продолжал играть. Даже если прекращал заниматься на какое-то время, чувство невыполненного долга начинало съедать изнутри, и Узуй снова клал пальцы на черно-белые клавиши, и начинала литься музыка. Сперва она была сухой и неинтересной — чистой воды классика, которую можно играть и без собственных чувств, но позже, когда он начал проникаться этим занятием, он стал писать сам, и каждая новая мелодия, каждая новая игра всё ярче и чувственнее передавала всё то, что он не мог высказать словами. Она стала голосом его души, и каждый, кто слышал его игру, останавливался, заворожённый красотой. Зеницу не стал исключением. После перевода из другой школы, он долго не мог найти себе друзей и влиться в атмосферу нового места. Он бродил по коридорам будто призрак, от него все шарахались или вообще не замечали. Он пытался перестать удивляться своей «невидимости», но это очень задевало. А ведь когда он только ступил за порог этой школы, на его шее проявились те самые слова. «Ты идиот?» Обидно. Больно. Ведь каждый второй мог сказать ему что-то подобное, а он не хотел, чтобы какой-нибудь старшеклассник-грубиян был его избранным. Он мечтал о милой девушке на пару лет младше него самого, которая будет прекрасна, как зимняя роза, чей голос будет литься подобно песне, а улыбка будет ярче солнца. Он настолько ярко представлял её, начиная от глаз цвета сакуры и нежного персикового румянца на щеках, что не мог думать ни о ком другом, хотя и её он в своей жизни ни разу не видел. Лишь сестра его одноклассника была безумно похожа на эту девушку-мечту, но она уже нашла свою родственную душу, и это не могло не огорчать Зеницу. И всё же, он не терял надежды найти ту прекрасную леди, которая жила в его сердце с тех пор, когда он узнал о существовании соулмейтов. Конечно, живя в мире, где твоей парой мог стать абсолютно любой человек, независимо от его возраста, расы, пола и места жительства, он рассматривал и такой вариант, что его соул может быть мужчиной, но вариант с прелестной девушкой ему больше симпатизировал. Однако, после перевода в новую школу, он боялся даже подумать о том, что кто-то из этой огромной толпы может быть тем или той самой, с кем он свяжет свою жизнь. Он с бо́льшим удовольствием связал бы её с каким-нибудь стулом или горшком с цветами, нежели с одним из учеников. И тем не менее, крохотная надежда на то, что не все люди злые и чёрствые, все ещё жила в его душе. А ещё он подумывал записаться в какой-нибудь клуб, что могло одновременно и понизить, и повысить шанс найти друзей и родственную душу. И он даже почти решил куда ему стоило бы пойти, как вдруг услышал мелодию из дальнего класса. Он ясно мог понять только то, что звук её был настолько прекрасным, что он хотел бы слушать его без конца. Такая чистая и искренняя, будто весенняя река, она разливалась по крохотному пространству коридора и наполняла его. Зеницу встал как вкопанный не в силах дёрнуться и пойти дальше. Мелодия манила его к себе, в тот класс. И с каждым шагом её голос становился всё громче, всё выразительнее; она будто кричала: «Иди же сюда, скорее, скорее!» Он был настолько заворожен ею, что не сразу заметил парня, благодаря которому эта самая мелодия и появилась. Он сидел за фортепиано, ласково перебирая клавиши длинными, аккуратными пальцами, и не видел ничего вокруг, полностью погруженный в своё занятие. Зеницу был уверен, что этот парень — старшеклассник и он, скорее всего, старше него на пару лет, но в то же время он был совершенно не похож на тех старшеклассников-хулиганов, разгуливающих по коридорам школы. Он как-то заметно отличался от них, и вряд ли дело было в его серебристых волосах или другой яркой черте его внешности. От него, скорее, исходила какая-то другая, более теплая и дружелюбная аура, и его собственный звук, так сильно отличающийся от звука инструмента, прекрасно гармонировал с этим человеком. Зеницу не прекращал просверливать его взглядом. Ему было так хорошо в этот момент, что когда незнакомец прекратил играть и поднял на Зеницу свои рубиновые глаза, он испугался и залился краской. — Чего тебе? — спросил парень, и по спине Агацумы пробежали мурашки от наслаждения. Чудесный голос. — А… Ну, я это… — он замялся и за долю секунды успел уже сотню раз проклясть себя за излишнее любопытство. — Не мямли. Есть что сказать, говори. Если нет, то катись отсюда! — Ну… — Зеницу не знал зачем он это говорит, но ясно понимал, что просто уйти и забыть всё — величайшее преступление. — Научи меня играть! Пожалуйста! Просьба мальчишки прозвучала как гром, и надпись начала жечь, будто её лизнуло пламя. Узуй схватился за руку и, шипя от боли, задал ответный вопрос, от которого теперь начал сгорать Зеницу. — Ты идиот? Перед глазами всё поплыло, шея горела и болела так сильно, что хотелось кричать, но внутри разливалось тепло, и это было намного важнее и дороже. Зеницу потянулся рукой к заветной надписи, резко сорвал бинты на шее, скрывающие её, и вновь окунулся в рубиновые глаза, которые округлились при виде только что сказанных слов. Узуй закатил рукава рубашки, оголяя жилистые руки, и неожиданно улыбнулся. — Узуй Тенген. Рад нашей встрече. Светловолосый парнишка смотрел на аккуратно выведенную фразу между запястьем и локтем и не мог сдержать нескольких слезинок. Они скатывались по юношеским щекам, оставляя после себя мокрые дорожки, но он не обращал на них внимания, а лишь ещё ярче улыбался в ответ своему соулмейту. — Зеницу Агацума. Рад, что наконец-то нашел тебя. Прекрасная леди из его мечты медленно растворялась, а её место в юном сердце занимал новый человек: серебристоволосый музыкант с лучезарной улыбкой, который моментально отдал собственное сердце этому мальцу. Они познакомились всего несколько минут назад, но каждый из них уже был уверен, что проведет с этим человеком остаток своей жизни. С самым прекрасным человеком на свете.