Гореть

      Жданову кажется, что он сходит с ума. Нет, уже скорее всего, даже сошел. Ведь едва раскрывается дверь его кабинета, и взгляд первым делом падает не на свой рабочий стол, а на неприметную дверь коморки. За этой дверью… За этой дверью у него спрятан целый мир, который и свёл его — президента «Зималетто» — Андрея Жданова — с ума.       Катя — это просто секретарь, помощник, сотрудница… Так было до определенного момента. Катя — это иррациональное зерно в этой такой привычной жизни. Словно двойная сплошная, которую пересекать нельзя, но вот, педаль в пол и запах жженой резины подсказывает, что правила нарушены. Она сводит его с ума тем, что перестала поддаваться контролю… Она — Катя Пушкарева — неожиданно перестала быть «его; она стала такая чужая, такая, какой бы Жданов не хотел её знать.       Но он просто не хотел замечать, как он же по этой чистой невинной душе, по этому белому листу, писал своим размашистым почерком лживую историю, которая уже никогда не забудется. Как он ломал её веру в людей, как ломал её веру в саму себя. Андрей понимает, что всё это неправильно, но всё это во благо компании. Как его собственная значимость в глазах других, вдруг довела его до того, что он упал в глазах одной единственной и самой нужной женщины в его жизни? Нет, этому нет никакого объяснения, никакие предлоги уже не спасут его. Поэтому он и сходит с ума, забывая обо всём. Но в последнее время предложение состоящее из пары-тройки слов «Катя, отчет готов?» всё чаще звучит пряча его сумасшествие глубокого внутри.       Алкоголь уже не спасает, лишь наоборот обостряет это сумасшествие, которое постепенно начинают замечать все, но не Катя. И вот она… она выбегает в пальто из своей каморки, на ходу, бросая стандартную фразу:       — Андрей Палыч, я пойду.       Хочется её разорвать… Нет, не саму Пушкареву, хочется разорвать эту холодную маску, которой она прикрылась. Какой бы она не была серой мышкой, Андрей уже понял, что в её душе пылает огонь. Страшный пожар от которого стоило бы сбежать, ведь тушить там уже нечего. Но Жданов, он, не спешит уходить. Вместо этого он лучше возьмет канистру с бензином, подойдет ближе, откроет крышку и, не выпуская из рук, разольет это повсюду, позволяя огню подобраться к нему ближе. Позволит языкам пламени охватить и его плоть… Гореть не страшно, когда ты сошел с ума.       Поэтому… лишь поэтому, он схватит её за руку, прижмет к себе настолько близко насколько позволяют законы физики. Хочется стать единым целым с ней… понять её. Залезть бы в эту голову, прочесть мысли, а затем проникнуть в самое сердце, сжать его до такой степени, чтобы вся кровь вытекла и наполнить его собой. Собой и только собой. И слова слетают с губ, уже не по вынужденным обстоятельствам, а потому что так он хочет, так жаждут его опьяневшие душа и тело.       — Я хочу…       И пускай фраза оборвана, но это уже искренне, пускай пьяно, но по-настоящему. Так как он чувствует, так как он это хочет озвучить. Но его не слышат, не хотят слушать. Понять причины такого поведения Жданов не может. А Катя… дал Бог сил, держится. Но держится она за эту, чертову инструкцию Малиновского. Где каждая строчка прошлась грубыми стежками вдоль её чувств, каждый абзац врезался в память… Каждое слово, которое Андрей повторил вслед за этой инструкцией. Каждое слово перекрывает это его «я хочу…». Нет, Катя уже не верит ни во что… Мир цифр, с которым она была знакома ранее, в этом плане гораздо приятнее. Они никак к тебе не относятся; они — числа, цифры, формулы просто существуют, подчиняясь правилам. Пушкаревой такой подход по душе. Но мир Андрея Жданова это совершенно иное… Мир, в котором был он и его прикосновения для Кати всегда был и должен был оставаться чуждым, опасным, смертельным. Это словно наркотик — сначала ты просто думаешь об этом, потому что кто-то из твоих знакомых о нем рассказывает, затем интерес возрастает во сто крат, потому что ты оказываешься рядом, а затем это уже, к сожалению, не эйфория… Это пагубная зависимость от которой не избавится. Бежать, Кате нужно как можно скорее бежать, но ноги вросли в пол, ведь Жданов так близко. Жалкая попытка оттолкнуть, не позволить ему ещё раз к себе прикоснуться — провальна. Провальна по той причине, что как бы то ни было, она его любит. Знает обо всём, но любит. Любит не за что-то, а вопреки. Вопреки всему тому ужасу, что он творит и творил. Это действительно пагубная привычка, которую Катя поселила в собственном сердце.