Наверное, комната, в которой находится наше высококультурное общество — это единственное помещение в этом поместье, выполненное в тёмной палитре цветов. Я бы сказала, что это удивительно, но об этом лучше подумать, чем озвучить, ведь сейчас настал довольно напряжённый момент…
— Прекрасно, Михаил Юрьевич, у Вас самые что ни на есть уверенные и образцовые удары!
— Полно, Антония Павловна, это дело привычки, но я благодарен за высокую оценку моих проделанных ходов.
С каждым новым днём и случаем убеждаюсь в том, что шпага у господина Лермонтова точно не для украшения висит на его поясе… А иначе чем объяснить его столь уверенные удары кием по бильярдным шарам? И ладно бы он просто бил, так он ещё превосходно рассчитывал свои ходы, что прекрасно у него получалось. Моя самооценка медленно, но верно отправляется в Тартар к реке Флегетон, чтобы в ней утопиться, ну, а если правильно говорить, поверив греческим мифам, то испепелится*.
По комнате разнёсся тягучий звук струн, тронутых смычком виолончели. Фёдор решил аккомпанировать сегодня для всех нас, музыка, которую он воспроизводил также без нот была в восприятии моего слуха медленна и тосклива, но настолько же она смогла создать и семейную уютность. Шапку свою он снял собственно как и плащ, жарко как никак. Глаза его были прикрыты, словно он дремал, но его пальцы перебирали струны, что уже показывало его бодрствующее состояние. Хотя, он всё равно словно отсутствовал, был далёко от наших множественных диалогов и действий, которые мы совершали… Выглядит достаточно устало чтобы я смело могла предположить то, что ночь у него была крайне беспокойной, а может он просто зачитался. Кто его поймёт?..
Лермонтов отошёл от стола и поставив нижнюю часть кия на свою стопу начал натирать острый конец уже известного нам длинного неодушевлённого предмета. К своему стыду, я не понимала зачем это было нужно, да и каким собственно предметом он производит такие чиркающие действия. Но если бы я играла в бильярд, то делала такие движения для того чтобы успокоиться, а так как я не умела и не понимала этой игры, то могу только предполагать.
Лев Николаевич громогласно рассмеялся и закончив производить такие же действия, что и Михаил Юрьевич, подошёл к столу.
— Вы очень скромный человек, Михаил! Если Вы считаете свои безусловные таланты побочным следствием из какого-либо Вашего навыка, то я сейчас превращаюсь в капибару, танцующую гаво́т!
Граф говорил это обходя стол со всех сторон и под конец своей ответной речи, он видимо нашёл подходящую позицию для удара. Наклонив свой корпус и поставив руки в должную изготовку, Лев Николаевич несколько раз сделал своеобразное прицеливание и ударил по шару. Его ход отправил в лузу два бильярдного шара.
Граф разогнулся в спине и вздохнув с лёгкой улыбкой, исполненной оправданным результатом, посмотрел на моего брата, который наблюдал за действиями Лермонтова и Льва Толстого.
— Давай, Миша, твой ход.
Брат поправил свою чёлку и ловко подхватив свой кий, который бросил ему Михаил Юрьевич, направился в сторону двух вышесказанных людей.
— Поставили Вы же мне, граф, сложные задачи на поле…
Легко улыбнувшись, виновник неудобного положения моего брата, пожал сильными плечами.
— Не испытывая трудностей жизнь становится простым и бесполезным существованием, ведь именно эти самые надоевшие трудности и двигают вперёд весь мир!
— Но конец у мира только один каким бы не был путь…
Это высказывание вырвалось против моей воли. Собственно, свои слова я считаю правдой, ведь в мире много искушений, которые и ведут нас к преступлениям, войнам, нарушениям законов. Человеческая алчность желает множества вещей: власти, подчинения, ресурсов — это правда жизни. Единственное чего я хочу-так это не дожить до этого момента и слечь в гроб спокойно, а не от радиоактивного излучения, пули, взрыва, эпидемии.
В комнате стало тихо и только чуть притихшая виолончель разрушала губительную, но правдивую тишину.
— Всё ведёт только к одному концу. Из-за своих пороков и соблазнов люди и погубят друг друга! Это тяжело принять, не то, что вынести на самом деле!
Я всегда боялась грехов, ведь они не ведают пощады и каждый попавший под их гнёт совершит гнусность, которая пугает меня до костей. Мир прогнивает благодаря демонам, сидящим на людских плечах…
В горле появилось давящее чувство, словно кто-то незримый для моих глаз, взял тот самый шар со стола и засунул его мне в глотку и сдавил свободной рукой. Всякие звуки стихли…
— Ты непорочная, Антония, потому тебе и больно даже смотреть на грехи, совершаемые по собственной человеческой воле. Но если у нас всё выйдет как должно, то и в этом мире останется место только для таких же людей как ты.
Я подняла свою голову от созерцания уже, начавшего расплываться перед моими глазами пола. Гнусная влага, текущая из моих глаз, словно сбежать хотела от меня поскорее да подальше. Да так вероломно и предательски она хотела это сотворить, словно стремилась положить на меня несмываемый позор.
На меня смотрели зоркие глаза Фёдора, которые выглядели до безобразия покровительскими и нисходящими, но притом почему-то такими приятными для моего мозга. Можно конечно было описать это явление стокгольмским синдромом, но Фёдор Михайлович не проявлял никакое насилие в отношении меня, только вот эту странную симпатию я всё же испытываю. Мне даже хорошо это чувствовать… Только другая моя сторона мозга испытывает некую нервозность и ощущает подвох. Сознание — вещь, которую нельзя понять, может и мне пытаться не стоит?
За дверью послышался громогласный звук, словно кто-то гремел вещами или что-то на подобии. Из оцепенения, наведённое моим поведением, выбрались все ежесекундно и взгляды были направлены на закрытую дверь. Честно, мои слезы мигом сдуло и только мой внешний вид и маленькие мокрые пятнышки на полу указывали на моё непозволительное поведение. Стыдно то как!
Тем временем грохот уже подобрался к самому порогу, словно неудачливый лазутчик*. Дыхание моё против воли замерло и лёгкие на несколько секунд словно перестали хотеть насытиться дополна кислородом. Двери были нагло выбиты нашим известным шутом.
Николай Васильевич беспардонно, но не менее бодро и уверенно выбил своей ногой дверь и влетев в комнату, вытащил из коридора явно тяжёлый мешок. Выглядел он немного изнуренным, но вполне радостным, а мешок тем временем он слегка подтолкнул ногой и начал его развязывать. С лица его не сходила улыбка, чует мой уже протрезвевший мозг, что нас ждёт некая феерия…
Тем временем Гоголь слегка пританцовывая и иногда сильно дёргая за концы веревок, когда они не развязывались, уже явил свету лик незнакомого господина.
— У нас гость, господа и моя леди! Познакомьтесь, это
настоящий Александр Сергеевич Пушкин, а вот это Фёдор Михайлович Достоевский, Михаил Юрьевич, Лев Николаевич Толстой, а также моя пташка Антошка Чехова со своим братом Михаилом Васильевичем Ломоносовым! Я молодец, правда, птенчик мой?
Коля словно забыв про пленника понёсся ко мне, как я полагаю в объятия. Добравшись до своей цели, в данном случае меня, он сжал меня в крепкие, но не менее аккуратные тиски. Звучит крайне странно, тавтология какая-то, но что поделать?
Как известно, Гоголь этим ограничиваться не стал, да и не останавливал его никто, потому я была раскручена вокруг оси своего милого Коли.
Брат в шоке, Фёдор как всегда, граф в недоумении, а Михаил Юрьевич уже готовит в своей голове план того, как убить предполагаемого неизвестного врага, не испачкав при этом пол. Собственно, сам мужчина был крайне нелицеприятного вида… Нос, как говорится, был картошкой, телосложение полное и неказистое. Глаза его были маленькими и почти незаметными на фоне его упитанного лица и тела. Причёска представляла собой гладко выбритую голову с отдаленно напоминающим казачьим «хохолком», назовем это так, ведь я по обыкновению понятия не имела, как именно называют данные полёты фантазии цирюльника. Если кратко, то первое впечатление было далеко не из приятных, я приняла данного незваного господина за крайне распущенную и трусливую личность. Хотя, я подозреваю, что тоже бы не была в состоянии хладного ума, если бы меня так беспардонно выдернули из зоны моего привычного обитания и посадили в мешок…
— Пташка моя, что у тебя с глазками? Они на столь красны, что могут соперничать с магмой, исходящей из Везувия… Неужто тебя кто-то посмел обидеть?
— Нет, Николай, всё хорошо, ныне у меня нервы шалят немного…
Коля поставил меня на пол и, нежно погладив по волосам, открыл полы своего плаща и вытянул оттуда Ваню Гончарова, который уже стоял со своим любимым сервизом. Гончаров легко стукнул по голове Николая и торжественно начал вещать…
— Время чаепития, господа и дама, прошу Вас пройти в трапезную… Вместе с незваным пришельцем.
Человек, которого Гоголь назвал настоящим Александром Сергеевичем Пушкиным, вздрогнул телом и как-то, в тоже время, загорелся от предвкушения. Лёгкая паника прокралась в мой мозг в паре с настороженностью… От чего этот человек похабно ухмыляется? Какому событию он уже восхищается? А главное кто же он такой? Несомненно, я доверяю Коле, хоть он и часто говорит с явным задором и некоторым добрым издевательством, но врать он точно бы не стал. Да и зачем ему это?
— Николай, перемести этого нервирующего всех человека туда, куда указал Иван.
— Слушаюсь, Боженька!
Лёгкой походкой и с предвкушающей улыбкой Гоголь подобрался к предполагаемому Александру, словно игривый хищник. К моему удивлению, в мимике пленника не было ни паники, ни страха, да в его лице даже не промелькнуло беспокойство. Либо он психически не здоров, либо я что-то очень важное пропускаю мимо, как почтенного возраста госпожу на входе в комнату.
Затолкав податливого человека в темную материю плаща, Гоголь открыл двери, ведущие прочь из комнаты. Он наклонился примерно на семьдесят градусов относительно пола и протянул руку в жесте, который используется для показания того, что человек пропускает другого господина, госпожу или иного человека.
Ослабив давление своей руки на оружие первым вышел Михаил Юрьевич, затем ушёл и граф с Фёдором. Остались только я, брат, Гоголь и Гончаров.
— Не будем на долго отставать от процессии господ, это неприлично, да и гостя одного оставлять не дело…
Ваня взял с подноса одну чашку с блюдцем и аккуратно подал её мне. Я обхватила узорчатый фарфор руками и по привычке прислушалась к запаху, ромашка… И как успел прознать про моё эмоциональное состояние?
— Спасибо.
Лицо Вани осветилось теплой улыбкой и он последовал вон из комнаты к трапезной.
— Если хочешь, Антошка, мы можем поговорить об этом.
— Нет, не беспокойтесь, это просто минутная слабость, которая больше не пробьётся через мои ограничения… Ох, Боже, стыдно то как!
Гоголь рассмеялся и на мгновенье прижав меня к себе за плечи, ретировался, как и все до него отошедшие. Разница была только в том, что он взмахнув своим знаменитым плащом, исчез подобно плоти, которую вкусили трупные черви. Омерзительное сравнение, но ничего поделать с собой не могу.
— Всегда удивлялся его позитиву.
— Да, без него Гоголь — не Гоголь.
Повисла та самая тишина, которую боятся большее число людей, неловкая тишина. Когда нечего сказать и вы с собеседником, словно не знакомы, хоть и знаете друг друга, как облупленные. Говорят эта тишина достаточно сильно давит на психику и заставляет нервничать, что же… Это действительно так. Мне даже показалось, что между мной и братом что-то невесомое рушится, а может это и есть тот самый побочный эффект неловкой тишины. Да, поистине, человеческий мозг — загадка, которую понять нельзя абсолютно.
— Чехонте, я понимаю, что тебе тяжело, но не знаю, что тебе сказать в этом случае.
Миша говорил непривычно робко и осторожно, словно подбирал слова особо тщательно… Хотя почему «словно»? Он так и делал.
— В жизни — главное то, что она есть, а как прожить её… Для мира это совершенно не важно, если только ты не сможешь пошатнуть восприятие человечества, или как-то заставить говорить о тебе, грезить и думать.
Брат посмотрел на меня и аккуратно взяв меня за ладони, обхватил их двумя руками, поднеся к губам. Его глаза были, словно янтарные камни на дне чистой реки рано утром, такие же тёплые и яркие, но из-за течения этой самой реке происходит и искажение, потому и понять нельзя чёткой формы драгоценности. В нашем случае, чувств, которые испытывает мой брат.
— В первый раз я совершенно не могу понять к чему ты сказала ту реплику. Ах, перегнала своего древнего братика.
— Тогда я хочу остаться с тобой в том веке, где можешь существовать ты.
Брат крепко обнял меня и спрятал своё лицо в моих волосах. Я почувствовала, что дыхание его участилось, а пульс стал значительно интенсивнее отбивать ритм. Как на такие пылкие действия не ответить своими не менее чувственными? Вопрос разумеется риторический.
«Тогда я хочу остаться с тобой в том веке, где можешь существовать ты.»
Это не просто красиво сказанная лирическая фраза и брат это прекрасно понял. Это выражение означало моё нежелание идти дальше без своего дражайшего и любимого брата. Я готова отказаться от возможностей и мечт, чтобы мы были вместе и
понимали друг друга, столь же хорошо, как и прежде Возможно, это звучит слишком дотошно и ванильно-романтично, но такова правда, какой бы она не была. Может я просто не могу должно выражать свои чувства в словах? Кто знает, пожалуй это неведомо даже Богу.
— Ладно, пора уже подойти к столу, ведь, как говорил Гончаров: «Неприлично оставлять гостя одного».
— Чувствую, нас ждёт что-то всеобъемлющее.
— Всё может быть, но ведь не убедишься не узнаешь?
— И то верно, старый братик!
Пока мой брат находится в крайней степени ошарашенности, нужно убегать пока не поздно.
Возмущённому возгласу брата вторили только звуки, исходящие от соприкосновения каблуков моих туфель и напольной белой плитки. Сам братец виноват, ведь это ты себя назвал умудрённым старцем, а может быть и не так он себя охарактеризовал. Но да ладно! В конце концов сути дела это не меняет.
Подозреваю, что вечером меня ждёт воспитательное наказание. Надо бы сегодня брату на глаза не попадаться…
***
Вы когда-нибудь видели муравья, жалующегося на пенсию? Но, а если бы увидели, то удивилась и впали в диссонанс? Конечно, ваши ответы на вышестоящие вопросы были бы положительными…
— Относительно недавно, к нам наведывался Лев Сергеевич, который взял имя своего старшего брата, когда тот пропал без вести. Но теперь наш прошлый гость может быть спокоен относительно дел своего кровного родственника.
Несколько предложений должны были пролить свет на то, почему я задала те вышеупомянутые вопросы. Если же этого не произошло, тогда поясню: я испытала крайний шок от того, что считала невозможным. Теперь, я полагаю, всё стало более развёрнуто и понятно для восприятия.
Человек, который находится в трапезной, является Александром Сергеевичем Пушкиным — старшим братом Льва Сергеевича, который, в свою очередь, является обладателем самых образцовых манер и характера, в купе с острым умом, способным к творчеству. У человека, который сейчас беспардонно и отвратительно ведёт себя за столом, я не увидела ни одной положительной черты. Положительной — значит принятой в обществе высокой морали.
Александр, как назло, издавал противные скрипящие звуки столовым серебром, а помимо этого ещё и позволил себе выпускать из гортани непристойные звучания. Лицо его при принятии пищи искажалось сильно, словно… Простите меня за такое выражение… Его у морду уебали. Только эта нецензурная брань, могла выразить мои чувства и явное не эстетическое удовольствие. От осознания этого я покраснела и поняла, что словарный запас у меня скуден, раз я не смогла из великого множества русских слов подобрать приемлемые и ёмкие, словно бьющие в сердце, как инфаркт, или как инсульт в головной мозг.
Параллельно я сравнивала обоих братьев и искренне пожалела Льва. С таким братом страшно в свет выйти. Но в борьбу вступило моё благородное чувство, что судить по внешнему виду гроба покойника нельзя. Хоть и в голову так и лезли эти самые наблюдения.
— Вы! Не смотрите на меня так, барышня!
Я вздрогнула от столь фамильярного обращения к себе, не от неожиданности, а именно от обращения… Значит ли это то, что я высокомерный и плохой человек? Осознание этого накрыло меня, словно волна уже тонущий корабль, в добавок к этому на меня напало крайнее чувство пренебрежения к себе. Мне захотелось буквально причинить себе физический вред: разрывать голыми руками кожу, бить кулаками по всем доступным участкам тела, лишь бы обратить столь явную и уже подтверждённую мысль…
Неужели Фёдор ошибся во мне? Чистый человек не должен так себя вести даже в мыслях! Но разве моё желание причинить себе вред, не покаяние? Но я не должна себя судить, не имею права!
Контрольным гвоздём в мой гроб стали следующие слова Александра Сергеевича…
— Меня вечно сравнивали с братом… Таким правильным и честным, образованным и приличным! Замечать и видеть меня не хотели таким каким я являюсь! Потому, дамочка, не смейте угадывать во мне братом Льва.
В словах вспыльчивого человека угадывалась боль от своих же собственных слов и моих взглядов. Эта боль была самой настоящей и настолько укоренившейся в душе Александра Пушкина, что не верить просто невозможно.
«Вспыльчивый и обиженный собственными родителями… Какая прекрасная марионетка.»
— Прошу меня простить, Александр, я…
Перебил меня на половине фразы мой собственный брат. Я уже хотела возмутиться этому, ведь сделав это он поставил меня в неприятное, смущающее положение.
— Вы не можете обвинять мою сестру в совершенно типичном действии, как-никак, но в первую очередь судят именно по одёжке. Так же Ваши проблемы не должны касаться Антонии, ведь вы не родственники.
Миша говорил совершенно серьёзно и спокойно, с достоинством. На его месте многие бы уже затеяли дуэль, которая завершилась бы точно не за столом с шутками и чаем. Как-никак, но воспитание у него отменное.
Я подошла к брату и положила ему руку на плечо, как бы говоря, что всё в порядке и дальнейшие распри не нужны. Взглянув на Александра, который смотрел на меня и брата озлоблено, я решила подойти на несколько шагов ближе.
— Давайте не будем портить день такими недоразумениями, я искренне сожалею о своих думах, которые Вас оскорбили, Александр. Надеюсь мы всё же сможем искоренить все разногласия.
Для закрепления эффекта я чуть заметно улыбнулась. Обычно, если один из участников конфликта идёт на попятную, то другой теряется и его легче задобрить. В частности, а точнее в большей мере успех нейтрализации раздора зависит от актёрской игры или действительно благих намерений. В моём же случае в большей мере проявляется искренне желание, но ещё я не хотела бы иметь врагов, а то думается мне, что с Александром Сергеевичем мы ещё посотрудничаем. Сейчас главное чтобы он не перешёл высокомерный режим ведения разговора, а то мои старания покатятся прямиком на дно Марианской впадины.
Пушкин замялся в точности как по сценарию, но через некоторое время его лицо озарила усмешка вслед за которой последовало и хмыканье. Знали бы вы, как мне стало не по себе, я начала испытывать крайнюю степень смущения и раздражения. Хоть ради приличия мог бы и не смущать меня, но чего я ожидала от такого человека?
— Конечно, если Вы так просите, госпожа…
— Антония Чехова.
— Госпожа Чехова.
Видит Бог, но такого позора я ещё не испытывала.
Гоголь возмущёно вздохнул и подбежав ко мне в который раз заключил в объятия, а следом и спешно начав гладить по голове уже набрал воздуха в лёгкие, как я понимаю, чтобы начать тираду, но был внезапно прерван.
— Александр Сергеевич, Вам следует вести себя почтительно к девушке, ведь она решила сгладить углы вашего диалога первая.
Вы Фёдор Михайлович уж точно имеете ставить на место наглецов, а иначе как объяснить то, что Пушкин сжался словно от холода зимой?
— Да и в своём собственном имении я не позволю так просто назревать неурядицам и неучтивости.
Как бы говорили подростки, воспитанные у родителей не относящихся к аристократам, Пушкин был в нокауте.
На том было и было выброшено яблоко раздора, которое бросил настоящий Александр Пушкин и мы наконец-то сели за стол.
Как мне жалко Гончарова, он как мог поддерживал температуру чая.
***
— Выходит, теперь он тоже является нашим союзником?
— Я бы сказал, что пешкой, или расходным материалом.
Моя рука с зажатой в ней шахматной фигурой замерла на долю секунды. Что же это получается? Фёдор Михайлович просто так рассказал мне о своих мыслях? Конечно это факт, но я всё равно в это не верю, точнее правильнее будет сказать я ошеломлена его откровениями.
— Не верю я ему, он как-то недоброжелательно выглядит.
Решила не заострять внимание на откровениях, лучше попробую поддержать диалог, надо ведь цепляться за любой шанс получить информацию.
— Конечно он не заинтересован в нашей цели, но его способность может нам пригодится.
— Как мы сможем его удержать? Мне показалось, что он крайне нестабилен и ненадёжен…
— Он сам пришёл, не забывай об этом.
Мою пешку опрокинули на поле.
— Значит что-то искал и пока он это не найдёт, то не уйдёт.
Ещё один моя фигура героически пала на двухцветном поле боя.
— Но как ты можешь быть в этом уверен?
Мой ход всё равно не изменит исхода нашей игры…
— Ты и впрямь хочешь узнать как я к этому пришёл?
— Уже подозреваю, что это вне моего понимания, но ведь я тебе доверяю.
…Мой ход всё равно не изменит исхода нашей игры, но без борьбы жизнь теряет всю прелесть.
Как хорошо, что мы играем фигурками, а не людьми из плоти и крови.
Я откинулась на кресле и прикрыла глаза, хочу спать. Собственно, наш разговор проходил достаточно поздно, потому неудивительно, что мой организм требует отдыха.
По итогам того чаепития, стало известно:
Первое: Александр Сергеевич был всё время в Йокогаме, по каким причинам осталось тайной, о которой даже Мойры* не ведают.
Второе: О прибытии самого подлинного Александра уже ведает его брат, который и отправил короткое сообщение с извинениями от себя за непутёвого брата. О котором он узнал только сегодня, ведь Александр пропал ещё в достаточно молодом возрасте.
Третье: Теперь в нашей компании уже состоит Пушкин. Чувствую, что наша с ним симбиотическая связь, которая должна быть, превращается в паразитическую.*
Не утешительно конечно, но что поделать? Ведь Пушкин и впрямь может принести помощь, даже если и не заинтересован в цели. Конечно, это приносит в мою душу сильный осадок и чувство омерзения…
— Антония, посмотри.
Я открыла глаза и перевела их на Фёдора, который собственно и вывел меня из своего царства мыслей, думала, что уже задремлю.
Достоевский держал в руках что-то маленькое на тонкой цепочке, я пригляделась. Так это же… Маленький гробик? Я приподняла брови в удивлении.
— Послушай, твоя задача скоро явит себя.
Я сразу выпрямилась и начала внимательно вникать.
Фёдор несколько раз подкинул цепочку и в конечном итоге протянул мне свою ладонь вместе с ней. Я аккуратно взяла её из рук партнёра по играм и начала рассматривать её уже из своих рук. Обычное серебро с маленьким черным гробиком, что-то подсказывает мне, что это уж точно не просто так.
— Твоя задача — это вступить в Вооружённое Детективное Агенство, которое уже достаточно давно начало свою работу.
Засланный казачок? Но как я смогу без знания японского что-то понять?!
Я нервно покрутила в руке пешку белого цвета. Что-то тут не так… Наверное, я чего-то не понимаю?
— Не счёт понимания языка не волнуйся, Михаил Юрьевич имеет особое дополнение к своей способности.
— Какое же?
Я многое не знаю о Лермонтове.
— Он может немного видоизменить твоё восприятие. Смысл в том, что ты будешь понимать японский язык, но говорить ты не сможешь. Ты будешь нема, как покойный грешник, уже охрипший от вечных криков в Аду.
Прекрасная метафора, но несколько жутковатая. Я неосознанно вздрогнула… Хм, перспектива быть немой не очень воодушевляет, но так я уж точно не провалюсь.
— Говорить ты сможешь только тогда, когда Лермонтов ослабит действие своей способности на тебя, так ты сможешь передавать информацию.
Я кивнула и продолжала вникать в свою будущую обязанность.
— То, что у тебя в руке, поможет тебе исчезать без подозрений, такие вещи будут у каждого из «Смерти небожителей». В любое время ты сможешь попасть к нам обратно. Твоя способность, ведь позволяет тебе такие перемещения, на любые расстояния и в любые «футляры»?
— Да, конечно, только… Постарайся чтобы твоё лицо не пострадало.
Мне было жутко неудобно просить о таком, да и звучало достаточно двусмысленно, но именно про это нужно было предупредить.
Фёдор явно ждал ответа на свой незаданый вопрос.
— Просто, если я чётко помню Ваше лицо, то смогу переместить Вас.
— Обо мне не стоит беспокоиться.
— Но ради моего душевного спокойствия… И передайте это пожалуйста другим, если я не успею.
Достоевский смотрел испытующе и долго, в своём мозге я уже успела множество раз перевернуться в гробу и пожалеть о своей просьбе. Было жутко и тревожно, но это и впрямь требовалось, как-никак, но я хотела помочь даже находясь на расстоянии.
Через несколько десятков секунд он кивнул, я облегчённо вздохнула и улыбнулась.
— Значит я должна поставлять информацию? Способность, как я понимаю раскрывать не стоит, но это значит, что я буду вне бурной деятельности агентства!
— Ты должна просто стать очень ценой, преданной и исполнительной, ведь именно из-за этого они станут доверять тебе.
Сердце легонько сжалось… Значит я должна буду обманывать? Но ведь это тоже можно считать грехом? Я не хочу такое брать на свою душу, но ради всеобщего блага нужно найти жертву, а так как у меня духа не хватит подставить человека, то поэтому я всё сделаю сама.
Всех нас ждёт смерть и раскаяние рано или поздно.
— Грехи прощаются на небесах, Антония Павловна, Вы сделаете доброе дело и освободите этот мир от грешников. Разве это не искупление?
Я посмотрела в глаза Фёдора и не знала, что ответить. Грехи прощает только Бог, но ведь он и может послать нам эти испытания… Бог не может вмешиваться в дела творения своего, но он продолжает помогать человеку в лице некоторых людей, которым он вверяет судьбы. Я не смогу подвести.
— Я поняла Фёдор, я справлюсь, но когда мне приступать?
Он улыбнулся мне снисходительно и взяв меня за руку, провёл на лоджию. Тёмная и тёплая ночь была достаточно ветрена, а ночной город хорошо гармонировал с природой Йокогамы. Красиво.
— Преступим завтра, подготовим тебя к исполнению воли божьей,
мессия.
***
Фёдор Михайлович Достоевский знает, что королева и король самые важные фигуры на шахматной доске. С их кончиной королевство падёт, а поданные будут либо казнены либо обращены в рабов.
С утратой королевы король впадёт в смертельную тоску и отчаяние…
Поэтому Фёдор Михайлович и выпустил на поле боя робкую, но преданную королю королеву. Антония Павловна Чехова была отличной правительницей, которая подходила по всем параметрам. Неприметная, но чем-то цепляющая девушка, даже можно сказать, что её и не заметят в толпе без особой цели и рвения, но тем-то она и притягательна. Ищущий всегда найдёт, а она всегда поможет и спасёт.
Хоть она и умна, но настолько наивна, что обмануть её проще, чем вздохнуть. Но именно эта наивность и заставляет обидчиков раскаяться, словно они оклеветали чистого и невинного ангела.
Да, она ангел, который несёт кресты за всех людей даже если эти самые люди грешные демоны. Вот только погибнуть ангелу от этого и суждено… От своей доброты.
Она постоянно проигрывает в шахматы, не это ли знак? Хотя с таким соперником, как Фёдор, уже повеситься хочется, а она улыбается.
Нам всем воздастся на небесах.
