Домашняя лаборатория 2.0

      Проходя мимо внука, поймала Витьку, не ожидающего такой подлянки от прабабушки, за конец, сжала его.       — Попался, который кусался? Так и поведу на кухню, как бычка на верёвочке.       Засмеявшись, отпустила, пошла впереди. Витька, залюбовавшись крутой бабкиной задницей, пробормотал тихо, но так, чтобы бабуля слышала.       — Поведёт она. Дождётся, заскочит бычок на коровку.       Бабуля оглянулась.        — Напугал козу капустой, а бабу ху…. Членом. Иди, бычок производитель, кормить буду.       Бабушка, набросив на себя халат, выдав точно такой же правнуку, с умилением смотрела, как тот с аппетитом поглощал приготовленную снедь. Организм молодой, растущий. К тому же потраченные силы нужно было чем-то компенсировать. Ничего лучше сытной и вкусной пищи для этого ещё не придумали. Поел – и захорошело, сил прибавилось. Подкладывала самые вкусные кусочки, надеясь на продолжение развлечений с внуком. Точнее с правнуком. Казалось бы уже всё, ничего больше не хочется, уже сыта по горло, ан нет, прошло немного времени и вновь хочется почувствовать в себе член Витеньки, её солнышка, её радости. Почувствовать, как он распирает её влагалище, растягивает так, что кажется вот сейчас лопнет. Как его головка настойчиво трётся кронкой по шейке матки, заставляя вздрагивать. И как та, скромница, держит ворота на замке. А для входа есть маленькая калиточка. Не калиточка даже, щель, куда разве что лишь тоненькая струйка сперматозоидов может просочиться, смочив своей влагой яйцеклетку. Так пролез уже один в неё, махнув хвостиком перед остальными, не такими скорыми. А она больше двух не принимает. Бывает, конечно, но это такая редкость.       — Ба, а дед что кушать не идёт?       — Кушай, Витенька, сам кушай. Дед твой в детство впал, в маразм. В танчики играет. Денег сколько уже спустил, паразит. Ну ничего, я ему лавочку-то прикрыла, карточку заблокировала. Что тебе ещё подать, солнышко ты моё?       — Всё, бабуль, сыт. Попить чего и в люлю. Ба, ты мои шмутки в машинку брось, пусть постираются. А то завтра домой не в чем будет идти.       — Успокойся, яхонтовый. Матери позвонила. Пришлёт одежонку какую.       — Как они там?       — Да что им сделается? Занимаются тем же, чем и мы.       — Трахаются?       — Ну да. Только у меня ты один, а их там — не перечесть. Все, от мала до велика успевают раздвигать ноги да спускать друг в дружку. А всё маменька твоя заводная. То на себя кого затянет, то сама на кого ляжет. Отрастила же себе два в одном. То она кого-то, то её. Меня вот в своё время тоже трахала, – бабуля захихикала.       — Почти как ты. Только ты лучше. Наверное, всё же универсальность влияет на какчество. Что тебе ещё, Витенька?       — Киску твою. Наелся и вот результат.       Виктор распахнул халат, и бабуля воззрилась на торчащий член. Большой, просто огромный, перевитый жгутами вен. Крайняя плоть отошла, обнажив багровую головку. Из устьица выступила капелька смазки и блестит росинкой на цветочном бутоне. Красавец! Бабка рухнула перед внуком на колени, взялась рукой за ствол, слизнула капельку с головки, облизала её.       — Витя, поменьше сделай, дай пососать. В рот ведь не влезет.       — Ба, не надо. Пошли в спальню.       На кровати внук самолично разложил бабулю, раздвинул её ноги.       — Бабо, а хорошо же, что мать убрала с лобка всю растительность?       — Конечно хорошо. Чисто, гладко. Не колется, не пачкается. Раньше как не вытирай, всё одно к вечеру мочой пахнет. А сейчас любота. Понюхай.       И бабуля раздвинула двумя руками половые губы, растянула их широко, до такой степени, что открылся зёв влагалища. Витька наклонился, принюхался, поводя носом, как собака, берущая след. Понюхав, лизнул. Бабка вздрогнула. Лизнул ещё. И вновь бабулино тело ответило вздрагиванием. Тогда поцеловал в засос, как целуют женские губы, те, что наверху. Бабка застонала:       — Витя, Витенька, не надо, маленький мой! Я же сейчас умру. Ахххх! Витенька! Аххх! Ой, мамочка! Витя, Витенька, дай мне твой. Ну дай.       Витька перебрался через бабулю, сменив позу и нависнув над ней. Его член оказался напротив бабулиного рта, и та сразу воспользовалась возможностью затянуть головку в свой жадный рот. Присосалась, как телок к коровьей титьке. Не оторвать, намертво присосалась. Причмокивая, подкидывая задом внука, сосала с наслаждением. И было непонятно, как и кем управляется её тело, совершая столько дел одновременно. Витька, получив образование с матерью, с мелкими, с многочисленной роднёй женского пола, доводил бабку до безумия. Хорошо, что никто не запрещал им заниматься этим делом, поощряя сексуальное образование. Опасности забеременеть не было, за чем зорко следили Роб и Эля, а остальное ерунда. У девочек даже месячные протекали быстро и безболезненно.       Бабуля реально отключилась. Её мозг, не выдержав нагрузки сверх положительными эмоциями, дал команду на отключение организма и введение его в обморок. Через некоторое время всё перешло в обычный сон, и сейчас бабуля просто спала, широко раскинув ноги, смачно похрапывая. Витька положил голову на титьку, подтянул к своим губам вторую и взял сосок в рот. Причмокивая, как бабушка, недавно сосавшая член, наслаждался давно забытым чувством насыщения. И пусть это было не в реальности, память тела заставляла поверить в эту иллюзию. Рука самопроизвольно опустилась вниз по животу бабули и начала играть с её вагиной. Перебирая пальцами малые губы, теребил их, сжимал и отпускал, оттягивал насколько возможно. Вставлял палец внутрь влагалища и играл им там, что-то выискивая на стенках, ласкал их.       — Витька, поросёнок, доиграешься, заставлю работать.       — Ба, ты как?       Внук приподнялся на локте, заглядывает бабушке в лицо.       — Вить, я что, заснула?       Бабуля села, утвердившись на попе, притянула к себе внука, заставив лечь головой на бёдра.       — Нет, ба, — Витька рассмеялся, — довёл я тебя до обморока. Отключилась ты.       — Вот ведь паразит! А кабы я померла?       — Ну не померла же. Ба, скажи, только четно, ты сколько раз кончила?       Бабуля вздохнула:       — Да кто же считал, Витенька. Много.       — А ещё хочешь?       — И ещё хочу. Мне как лечь?       — На спину, как же ещё. В глаза твои смотреть буду, титьки целовать. Я тут малость пососал. Жаль, что у тебя теперь молока нет.       — Так я Таньку-то попрошу…       — Не надо, ба. Зачем тебе это? Вечно мокрая грудь от излишков молока, отвислые титьки. Сейчас они у тебя вон какие красивые. Ммммдааа…       Витька целует бабушкину грудь, сосёт соски, прикусывает их, заставляя бабулю выгибаться, стонать от страсти. Рука в это время ласкает вагину. Бабуля, едва не вставая на мостик, простонала:       — Витя, Витенька, не издевайся! Вставь! Трахни меня!       Раз просит бабушка, точнее прабабушка, глядя на которую никто бы и не подумал дать её настоящий возраст, нужно сделать. Издохнуть, но сделать. И Витька, со всем пылом молодости, навалившись на старушку в кавычках, всадил со всей дури свой член в зазывно распахнутую квартирку. Всадил и начал драть её, не останавливаясь ни на миг. Хотела – получи. Бабуля подскакивает на кровати, подмахивает внуку, вскрикивая при каждом Витькином толчке, когда головка ударяется в донышко.       — Витя, Витенька, не части, помедленнее! Не успеваю ничего понять. Да, так, хорошо. Уммм. Наклонись, поросёнок мой любимый, поцелуй бабушку.       Жалко, что ли? Витьке самому нравится целовать бабкины жадные губы, сосать её язык, который она всовывает в рот внуку. Нравится, когда бабка сосёт его язык. Это возбуждает. Бабуля задёргалась, несколько раз вздрогнула, выкрикнув что-то маловразумительное. Кончила, старушка любимая.       Вообще замутили дед с бабкой и маменька с этими наниками. Смотришь на ту же прабабушку и будто фэнтэзи, либо фантастику читаешь. Ну как, объясните малограмотному, можно в хрен знает какие годы выглядеть не больше, чем на тридцатник? А тело какое? Потому и тянет к бабуле, хочется владеть им раз за разом, драть желанную женщину, держа в голове, что трахаешь едва ли не ровесницу мумии. И это разительное отличие паспортного возраста с реальным, очень возбуждает.       Бабуля кончила, передышка.       — Ба, отдохни, а то не скоро свидимся.       — Ты что, уходишь?       Бабуля заволновалась. Как же так, она же настроилась на долгую ночь, а тут вдруг внук, не предупреждая, не сказав ни слова, куда-то засобирался.       — Нет, ба. На живот поворачивайся. Сзади тебя драть буду. Хотела долго?       — Хотела, Витенька, ещё как хотела. И хочу. Мне раком встать?       — Ты что, ба, ноги потом не разогнёшь. На живот ложись. Подложи подушку и ложись. Правильно, старушенция ты моя любимая.       Витька поцеловал бабушкины булочки, поставив засосы на обеих полупопиях. Даже прикусил слегка, заставив бабулю вскрикнуть. Раздвинув ягодицы, полюбовался на ставшие красными половые губы, припухшие от длительного секса. Натёр. Полюбовался на гладкую норку ануса. Вот опять же мамиными стараниями у всех женщин рода анусы стали светлыми, сменив коричневый цвет на бледно-розовый. И разгладились. Мама посчитала, что так будет эстетичнее. А кто, кроме родных, видит попы наших женщин? Кто пользуется ими, проникая вглубь организма? Не удержался и поцеловал звёздочку, проник внутрь, свернув трубочкой язык. Бабуля повела задом, хихикая, спросила:       — Витя, ты мне в жопу, что ли, хочешь засадить? Так там же не очень чисто.       — Бабо, скажи мне, какая разница между слизистой носа, рта, твоей писькой и задницей? Не знаешь? Никакой. В заднице микробов больше. Так матушка постаралась и сейчас в организме любого из нас есть лишь нужный набор бактерий. Всякие вредоносные уничтожаются ещё при первой попытке проникнуть в организм. Мы практически стерильны. А, как ты говоришь, в жопу я тебе засажу позже. Пока что, бабо, приподнимай зад и встречай в гости внука. Отвори потихоньку калитку, я войду в неё будто бы тень…       Витька пропел переделанную строчку старинного романса. Приставив головку члена к вагине, и слегка надавил. Бабка подалась задом навстречу, Витькина, и бабкина письки встретились. Бабка охнула. Витька не стал изменять размер, вставил то, что было. Даже немного увеличил член, добавив ему объёма.       Вспотел от старания доставить бабуле наслаждение. Пот капал с лица на спину, пятнал её каплями. Капал на ягодицы. Витька сдувал капли пота с лица, только это помогало мало. Вытирал пот рукой, несколько раз наклонялся и тёрся лицом о бабушкину спину. Не стерпел. Сев на пятки, стараясь не покидать жаркую пещеру, потянул на себя край простыни, утёрся. Вытер лицо, грудь, живот. Неприятно, когда пот начинает щипать лицо, попадает в глаза. Бабуля, повернувшись к внуку, пожалела мальчика:       — Вить, может передохнёшь?       — Ба, пока не попросишь… пардону, пока не сдашься, никаких передышек. Просто кончить не могу. А хочу.       — Вить, тогда смажь меня там, а то высохло всё и трёт. Скоро дырень протрёшь.       Витька засмеялся.       — Ба, мать отремонтирует, сделает лучше старого. У тебя крем какой есть?       — Так в тумбочке посмотри.       Витька встал с кровати, оставив бабулю лежать на животе, присел на корточки и начал рыться в тумбочке.       — Ба, бальзам «Звёздочка» пойдёт?       Бабка подскочила:       — Сдурел? Сожжёт всё.       Витька звонко рассмеялся.       — Да пошутил я, пошутил.       — Шутник хренов, — бабуля заворчала. — С тебя станется. Помню, как деду вместо шампуня клей подсунул.       — Ба, так это я кино насмотрелся, «Полицейская академия». Помнишь, вместе смотрели? Да он и не сильно приклеился. Клей вонючий попался, дед сразу унюхал.       Теперь ржали оба, в голос, до колик в животе. Бабка от смеха тряслась так, что кровать ходила ходуном. На шум заглянул дед.       — А чего это вы? Над чем смеёмся?       — Да, вспомнили, как Витька тебе клей подсунул.       Дед пробормотал:       — Его счастье, что я тогда поскользнулся и не догнал паразита. Расписал бы всю задницу ремнём.       — Ага. А он бы тебе ещё какую подляну сделал. Знаешь, что он мне сейчас предложил?       — Что?       — Смазать Звёздочкой.       — От паразит! А вообще надо бы. Пусть бы попрыгала.       Бабуля привстала, грозно глянула на мужа, не сказала, прорычала:        — Это ты кому сейчас сказал? Может тебе самому чего смазать? Яйца, к примеру. Или головку. Брысь отсюда.       — Всё. Всё. Извиняюсь. Пошутил неудачно. Можно посидеть с вами?       — Зачем? Думаешь присоединиться?       — Нет, нет! — дед замахал руками. — Посмотреть хочу со стороны, как член входит. Крупный он у Витьки.       — Старый извращенец! — бабуля возмутилась. — Нашёл кино бесплатное. Иди вон в танки свои играй, дитятко.       Дед вздохнул.       — Подбили меня там. Можно посижу? Давай, я тебе хоть титьки потискаю?       Бабуля проявила милость, кивнула важно, с королевским достоинством.       — Ладно уж, подюрмыгай.       Пока они препирались, Витька, найдя детский крем, деловито смазывал бабкину дырку. Той было приятно и она охала, сжимая половые губы, особенно когда внук вставлял палец, стараясь протолкнуть смазку поглубже внутрь. Влагалище сжималось и зажимало Витькин перст. Не до такой степени, чтобы им нельзя было пошевелить, но бабуля старалась. Витька шутя, шлёпал её по ягодице, прикрикивая, будто конюх, нет, скорее ветеринар, на расшалившуюся не ко времени лошадку. Бабуля игриво выгибала задницу, принимая шлепки внука. Ей такая игра явно нравилась. Точно так же, как нравился извивающийся палец внука. Она возбудилась. Приятная тяжесть внизу живота показывала, что снова готова принять член внука. Влага наполнила вагину и выступала наружу.       — Ох, Танька, что же ты со старой бабкой наделала? У меня в молодые годы столько желания не было. А сейчас «теку», словно сучка на случке. Простыни не поспеваешь менять.       Витька, смазывая бабулю разговаривал с ней и с дедом. А она по привычке ворчала на мужа.       — И чего расселся, хренок свой теребишь? Не жди, не обломится. Манда внуком занята.       — А может в два смычка?       — Чего? – бабуля приподнялась на локтях. — Повтори, что сказал, пердун старый. Слов-то каких нахватался. Порнушку меньше смотреть надо. Это там такое безобразие творят. А я женщина честная. Почти. Витенька, не обращай на него внимания. А ты вон пошёл отсюда. Просился просто посидеть.       — Дед, да не трави ты бабушку.       Витька закончил втирать крем. Раздвинул ягодицы и полюбовался на свою работу. Срамные губы блестели, переливались, нервно подрагивали в предвкушении и приглашающее улыбалось. Ещё раз оценив проделанное на пять с плюсом, Витька не спеша расположил головку члена перед трепещущим входом и начал вторжение. Края раздвинулись, подались в стороны и впустили агрессора внутрь крепости. Впрочем, бабушка сдалась не сразу. Крепко сжимая Витькин член, будто стараясь взять его в плен, удержать хотя бы на время, сопротивляясь, бабулина вагина вынуждена была капитулировать под натиском превосходящих сил противника. Ворвавшаяся головка не встретила того, что было раньше. Было скользко и создавалось впечатление, что член движется по узкому коридору, сжимаемый со всех сторон теснинами стен. И в то же время это было весьма и весьма приятно. Венчик головки остро ощущал трение о стенки, ему было слегка щекотно, это заводило. Скользя по обильной смазке, не встречая препятствий, погрузился на всю глубину, которой смог достичь.       — Умммм, бабо, как приятно держать твой зад в руках!       Витька застонал от наслаждения.       — Жопа, сынок. Толстая, жирная, старая жопа. Так её, так. Долби шибче, — бабуля старательно подмахивала. — Вить, чуток толще сможешь сделать?       Витька мысленно выдал команду и мириады наников сразу же выполнили её, расширив стенки члена и наполнив дополнительной кровью. А уж оболочку мать сделала особым образом, чтобы та могла принимать почти любые формы и размеры, растягиваясь, будто резиновый чехол.       — Ой! Ой! Ах, ты мне! Ты что делаешь, ирод? Я же просила чуток!       Бабка заорала благим матом, взвыла от нестерпимого наслаждения, пронзившей её после резкого утолщения члена. К тому же в это время Витька активно продвигал его в полностью исследованные глубины бабкиной пещеры. Замерев, подал команду слегка уменьшить размер, оставив чуть больше того, с которого начал.       — Ба, так нормально?       — Господи, откуда я знаю, нормально или нет. Витя, молю, не дёргай пока своим дрыном, дай бабушке передохнуть. Не дай умереть отторгазма.       Дед гадливо захихикал.       — Так её, внучек. Так. Порви её на британский флаг.       — Чего? — бабуля, приподнимаясь и грозно нависая над мужем, повторила:       — Чего ты сказал, отрыжка вчерашнего ужина? Повтори!       Дед заюлил.       — Галочка, я это… я сказал, что шибко уж большой у внучика прибор. Порвать, мол, может. А так мне тебя очень даже жалко.       Жалко, говоришь? Ну, ну, жалельщик ты мой. Иди, жалеть меня будешь.       Витька, сев на пятки ягодицами, откровенно веселился разворачивающимся действом. Бабка наезжала на мужа, тот изворачивался. Постоянная игра забавляла самих старичков, заводила их. Да какие старички? Лишь по документам таковы́е. Бабка вон вполне может забеременеть, что в её реальном возрасте просто фантастика.       Дед пропищал сорвавшимся от волнения ли, от страха ли, голосом.       — Как жалеть?       — А вот ползи ко мне у́жиком, поясню.       Дед на четвереньках перебрался к жене, замер, оставшись стоять на карачках. Задрав голову, смотрел на супругу, как верный пёс на хозяйку в ожидании команды. Бабуля скомандовала:       — Так, сейчас лечить меня будешь.       — Как лечить?       — Ты маленький был?       — Да как же, конечно. Все были маленькими.       — Падал? Набивал шишки? Было больно?       — Ну да. А к чему ты клонишь?       — Тебя мама жалела?       — Так всякая мать своего ребёнка жалеет.       — И как жалела?       — Ааа, — но понял, что мать спрашивает про то, как мама успокаивала сыночка, не подозревая о готовящейся каверзе со стороны супруги, — да просто. Подует, поцелует, скажет: «У кошки боли, у собачки боли, у Вовочки заживи».       Бабуля мечтательно улыбнулась, встала на колени, опустив голову на матрас и выставив высоко задранную жопу.       — Вот и полечи меня. Я как будто маленькая, а Витька меня обидел, паразит, вставил в меня свой дрын. Заодно посмотри, он там ничего не порвал? Щиплет что-то. Ну, чего замер? Лечи. Жалей.       Витька откровенно ржал над разыгрываемым бабулей представлении. Она заколотила ножками, закуксилась:       — Ойййй! Бона!!! Подуй!!! — повернула к деду свою широкую га́убицу. — Ну, мне сколько ждать? Дуй скорее.       Дед, раздвинув пухлые ягодицы, дул меж ними, стараясь заслужить, если уж не прощение, так хоть избавление от последующих словесных издевательств супруги. За такое можно и в зад поцеловать, что он и сделал, звонко чмокнув прямо в нижние губы.       — Ещё! — бабуля капризно закуксилась, оттопырила зад. — Крепче цалуй. Али женой своей брезгуешь?       — Ты что, Галенька, просто дух переводил.       И дед стал целовать и вылизывать бабулину расщелину, всё ещё не избавившуюся от крема. Бабуля просто млела. Говоря молодёжным сленгом, тащилась, как уда́в по стекловате. Двигая задом из стороны в сторону, позволяла супругу вылизывать её до блеска. Вдруг бабка напряглась, колечко ануса расплылось и…       — Пууук, — раздалось из отверстия.       Она пёрнула прямо в нос своему жалельщику, когда он делал вдох. Дед аж поперхнулся, фыркая, отскочил и, притворно упав на спину, закрыл глаза и замер.       — Ну всё. Хватит, хватит. Молодец. Вить, глянь, как там?       — Как у кота яйца — всё блестит.       — И хорошо. Вставай уже, контуженный, — обращаясь к деду. — Как Витька меня еть начнёт, можешь за щеку мне ввалить. Премия за старание и ранение.       Витька, слушая препирательства своих старичков, пусть внешне они и выглядели не старше сорока лет, смеялся вслух, над их пикировкой, понимая, что связывало эту пару что-то большее, чем совместная жизнь. Наверное, люди и называют это любовью. Это чувство пока что было ему незнакомо. Он любил свою мать, своих мелких сестричек и относился к ним с нежностью. Он любил вот этих своих предков, современников мамонтов, а то и динозавров. А вот испытать чувство любви к женщине, всеобъемлющего, такого, о котором пишут в книгах, когда весь мир для тебя сосредоточен в глазах любимого человека – это ему пока что было не дано. Видать ещё не время. А пока что он сосредоточился на бабуле, на её толстой заднице. Она, предложив старому дать ей за щеку, имела ввиду нечто иное, чем подумал дед. Он, торопливо перебравшийся к бабулиной голове, был остановлен резким окриком:       — Куда?       — Галь, ты же сама…это…       — Я знаю, что сама. Ты что, недокастрированный, решил, будто тебе одному можно получать удовольствие? Ты мне и без того задолжал. Так что иди сюда, вниз, под меня.       — Как это?       — Ка́ком книзу. Ложись под меня. Будет у нас баш на баш: ты мне — я тебе.       — Так это… Там же внук тебя того.       — Тупой совсем, что ли? Витька будет дырку драть, ты будешь её вылизывать, а я, так уж и быть, отсосу тебе. И всем хорошо, все смеются. — бабуля заржала, от чего её жопа заходила ходуном.       — Бабо, ты такая выдумщица!       — Только тебе размер поменять надо будет. Толстоват твой агрегат.       — Это не проблема. Потом сразу в рот можно будет?       — Вот старому и засунешь, пока будет подо мной лежать, — бабуля заржала, затряслась от смеха. — Ой, не могу. Дед у внука отсосёт. Ничё, старый, целовал же Витькин писюн, когда он был маленьким. Дед, придавленный тушкой жены, прокряхтел:       — Ну да, так я и согласился.       Бабуля, продолжая смеяться, заверила деда:       — Ничё, придавлю, так сам рот откроешь. Ты давай там, не филонь. Лизать начинай. Вить, ну ты что, давай уже, тарабань старую. Оххх! Ну, паразит, резко-то так зачем?       Витька, вставив в бабулину задницу член, задвигал им, наслаждаясь тугими объятиями влагалища. Головка приятно тёрлась, двигаясь в этой теснине. Немного поиграв, Витька извлёк член, внимательно рассмотрел. Всё блестит. Вспомнил, какая приятная жадинка у матери и чуть не кончил от воспоминаний. Нет, всё же семейка у них своеобразная. Все со всеми и никого это не задевает. Никакой ревности, никаких претензий. Всем приятно, всем понятно. Так нечего создавать сложности на пустом месте. Мама не только с ним была, и с Робом, и со своим отцом. Да с кем она только не была. Со всеми у кого есть член и киска, хе-хе, кроме маминых родителей. Те только друг с дружкой.       Маманя даже сама себя может удовлетворить. Видел сынок это, видел. Мама, когда впадает в состояние неконтролируемого, точнее, слабо контролируемого желания, способна на любое безумство. Витька тоже взял от неё эти черты. Когда ему хочется, для него нет преград. Так, надо отбросить все эти мысли. Сейчас есть лишь его стоячий член и бабулина дырка. И Витька резко, в полный мах всадил в пещерку своего исследователя.       — Оххх! Паразит! Как же сладко ты это делаешь! Ещё, Витенька, ещё! Уважь бабушку. Ох, старый! И ты, мой сладенький, так хорошо это делаешь. Какой у тебя язык умелый. Заслужил. Давай пососу.       Баба, распёртая с одной стороны дедом, точнее его стволом, с другой внуком, извивалась от наслаждения, чему добавлял сладострастия дедов умелый язык. Приучила она старого, научила, как ласкать им.       Все трое, развалились устало. Потные, будто проделали огромную тяжкую работу. Дед так и лежал, уткнувшись в низ живота жены носом, и вдыхал аромат её и внуковых выделений, перемешавшихся и создавших неповторимый букет запахов. Изредка, лёгкими касаниями языка, слизывал выступающие капельки этой смеси. Жена, придерживая член мужа рукой, вялый, обессилевший, облизывала головку. Притянув внука за член и поворачивая голову, облизывала головку любимца, держа его второй рукой.       — Прямо два эскимо на палочке. Или два петушка – леденьчика. Тока тёплые. И у внука вкусный, и у мужа. Ох, порадовали вы меня. Со всех сторон порадовали. Отдыхайте пока. Витенька, сынок, ты кушать хочешь? Дед заворчал:       — Витеньку спрашиваешь, а мужа опять по бороде?       — Помолчал бы, уж. Витька сколь сило́в потратил? А ты лежал да облизывался. Трутень ленивый. Мог бы и сам жену продрать, внука не дожидаясь.       — А то я филоню? Несправедлива ты ко мне, ох как несправедлива. Витьк, да скажи ты ей, что жрать хочешь, да пойдём. Авось и мне чего перепадёт. А то заморила меня голодом старая, да ещё бранится. И куды мне, бедному, податься? Ай! Ты чего кусаешься?       Бабуля, выслушивая тираду, прикусила слегка головку, чтобы языком меньше молол и тут же поцеловала её.       — Всё, тунеядец, вставай. Пошли все на кухню, кормить буду.       Накормила трудяг. И́знава на кровать завалились. Полежать после обеда, чтобы жирок завязался — первое дело. Лежит между своими мужчинами, члениками их вялыми играет, теребит, ласкает. Те молчат, паразиты, не отвечают на ласку. А как торчали, как торчали! Страсть! Устали, бедолаги. Так сколько трудились. Вон и на войне солдат на отдых отводили, а тут не война. Тут скорее соревнование между мужским естеством и женским: кто кого переборет, скорее уморит. У самой-то не лучше. Вон как натёрли труженицу, аж прикоснуться больно. А всё внук ненасытный. А всё одно ещё разок бы подставила. Сладко уж очень.       Дед заворочался, повернулся на бок, кашлянул, как лектор, привлекающий внимание.       — Мне вот что интересно.       — Что? — бабуля лениво повернула голову к мужу. — Что тебе интересно?       — Вот как Танька то чувствует? Ведь она и баба, и мужик, как в той частушке.       — А что она должна чувствовать?       — Ну как же? — дед от волнения сел на задницу, всплеснул руками. — То она сама кого хошь трёт, то её шоркают. И получается, что она сразу и как баба может получить удовольствие, и как мужик.       — Ну дак что? Отрасти себе манду, да пробуй, — бабуля одёрнула мужа. — Неча завидовать.       Витька влез в разговор:       — Дедо, а хочешь, я с матерью поговорю, она тебе и сделает дополнительную дырку. И буду я тебя трахать, как бабулю.       — Да на что она мне нужна? Мне просто интересно.       — Интересно яму́, — бабуля тоже села. — Так подставь задницу внуку, вот и попробуешь как женщина.       — Ты что, с ума соскочила? Я же не этот, как его… Не гей.       — Дедо, — Витька перебил старшего. Ну никакого уважения к возрасту. — Геи – это артисты, политики, чиновники всякие. А простой народ — пидерасты, ну пидарасы, по-нашему. Ну, конечно, те, кто занимается этим.       — А я о чём? Я же не он!       Бабуля лениво процедила:       — Да кто же тебя именем таким назовёт. Пидарас — это тот, кто не признает женщин совсем. А попробовать кто мешает? Один раз — не пидарас. Это раз. А два, так это то, что тот, кто в задницу долбится, и одновременно баб трахает, тот и не пидарас вовсе, а би.       — Кто?       — Бисексуал. То есть получает удовольствие и от того, что баб дерёт, и от того, что свою жопу подставляет. Да к тому же это раньше осуждалось, а сейчас так даже стало модно.       — Ну да, скажешь тоже. А что люди подумают?       — Люди, люди, хер на блюде. Какое людя́м дело, чем мы занимаемся? Кто-то побежит сообщать, что тебя в жопу трахнули?       — Всё равно, как-то не очень с моралью сочетается.       — А свою мать пятьдесят лет ублажать — с моралью сочетается? Заткнись, моралист.       — Нет! Никого я в свои тылы не пущу!