Латте с кокосом и мятой.

             стены в комнате - липкие. внутри у чонгука - та же вязь по каркасу стекающая. он, как сосуд, целый кокон из бинтов, которыми столько лет пытается себя "починить", удержать, не позволить кускам плоти отпасть, осыпаться, потеряться. всё, что в груди было - давно рассыпалось, вывернулось, растворилось. в таблетках, в жидкостях, в ядовитом чужом воздухе. он увязает пальцами глубже в тёмно-синей гуще, закрывая глаза, где под веками сомкнутыми - мелькают ярким калейдоскопом....моменты. он специально не запоминал имена, слова, лучики смеха вокруг глаз. он помнит, выдыхая остатки воздуха в спёртую тишину, только горячие касания к своей коже там, где невидимые бинты для других, но такие туго натянутые для него. помнит тёплые ладони на лопатках. помнит обжигающий кончики вспыхнувших ушей шёпот. помнит, как притирались плечи. помнит ощущение мягкой бледной кожи на кончиках пальцев собственных. мягкость волнистых волос на огненной щеке. там же влажность от шеи, к которой его мимолётно прижимали. он не помнит цвет глаз и количество ресниц. только цепкий и внимательный взгляд, с повторяющимся вопросом. такой непривычный, будто бы чонгук - единственный, от кого ждут ответа, и без него - умрут. он не помнит цвет и форму губ. но помнит ту остроту, что отдалась в сердце отражением чужой улыбки ни раз, ни два и не десятки раз за вечер. она до сих пор взрезает его изнутри, застрявшая там, отлетевшим осколком. чонгук не запоминал ничего. но при этом он помнил всё. оттираясь мочалкой в душе докрасна, утопая пальцами в липких стенах своего одиночества, давя подушечками на глаза до цветных слепых пятен, разрывая на предплечьях кожу отросшими ногтями. он так старался не вспоминать, но чужое отношение въелось под кожу, растворилось по венам губительным ядом, душило буквально до тихого хруста выпирающего кадыка. не сглотнуть. не сбежать. не жить. он откидывается затылком, ощущая, как прилипают к темноте спутанные волосы. не открывая глаз, снова вдыхает поглубже.       "каково это - жить?" больно.