Фея моих снов

— Их создала… твоя бывшая девушка, да? Поэтому ты их не любишь? Я так не могу… — Тебе это не нужно. — Мои цветы ты не любишь тоже… Стелла утверждала, что сходство с бывшей, это нормально — так всегда бывает, и ты все равно тот самый неповторимый оригинал. А бывшие — жалкие копии, даже и не думай сомневаться. И расстраиваться — парень, у которого никого до тебя не было, не умеет обращаться с девушками и его придется учить, как мамочке. И вообще, что в нем хорошего, если никому не понадобился? Жаль, что она не такая самоуверенная. И все равно не поняла бы, чему и как учить. А Мирта (она все еще помнит и надеется, что хотя бы злоязычная ведьмочка жива) сказала бы, что он смотрит на ее розы, лианы и клубнику как на говно. А на яблони, выращенные светлым волшебством в подземелье Ангбанда, и того хуже. И она бы посмеялась, когда еще могла. Потому что и правда очень похоже на то… лучше не скажешь. Только Мелькор вряд ли заценит шутку, поэтому она не станет так выражаться. И тем более предъявлять претензии — когда он был терпелив и добр к ней. Что ее растения все-таки появились и живут в наводящем ужас на все живое в Средиземье месте, их никто не трогает и не обижает, уже удивительно. Ему также трудно смириться с ее цветами и яблонями, как ей с орками в родительском дворце? Ужасно, но если бедные твари не будут никого убивать и топтать растения, она постарается… постаралась бы. Никто просто не пробовал до сих пор, а она хочет. Есть же программы реабилитации преступников и людей с девиантным поведением, и можно разработать новые специально для них. Орков наверняка можно отмыть, приласкать и научить хоть чему-то хорошему. Вряд ли. Но если я пообещаю убить их за твои цветочки, это поможет. И его тоже. Попробовать. Может, его сердце все же станет чуточку светлее от ее любви… вопреки издевательским шуткам про пытающихся исправить всех любовью глупых фей? Объяснять Мелькору, что такое хорошо и что такое плохо по учебникам для Алфеи… что может быть глупее? Да ничего, и она просто хочет сделать его счастливее. А спорить незачем. И затрагивать неприятную тему астрономии и бывших, ненужную и возможно даже опасную. Точно опасную. И вспоминать создававшую звезды черноволосую волшебницу, могущественную и прекрасную. Это… неприятно. Особенно в похожий на давно забытую даже во снах детскую сказку вечер… ночь на берегу светлого эльфийского озера. Уже нет, давно не эльфийского, иначе он не приводил бы ее сюда, но сполна сохранившего волшебство живых сил природы. Но просто не удержалась. Потому что… как можно не любить успокаивающую смятенную душу и разум волшебную красоту? Закручивающие в бесконечную спираль созвездия, похожие на мерцающую бриллиантовую пыль в сине-черном небе. И в почти такой же зеркальной глубине Митрима. Мелькор просто заставил себя так думать, и привык. Но его душе тоже не хватает покоя и умиротворения, как и любой живой, уже слишком давно. Настолько, что она может… перестать быть живой. Окончательно. У Ведьм Прародительниц вместо нее и способного любить сердца лишь сгустки породившей их Древней Тьмы, но у сотворенного светлым, почти как она, нет. Все еще нет, не только потому, что ей очень хочется в это верить. Изначальная суть не исчезнет бесследно, может только ослабеть и притупиться, пока совсем не… Не останется лишь беспомощной бледной тенью, навевающей порой смутную тоску. О потерянном, забытом и отвергнутом. Он и сам уже не сможет понять, о чем именно, и что сделает с желанно-ненавистным, обретя. И с ней. Палладиум утверждал, что Мелькор убьет ее рано или поздно, или она сама погибнет рядом с ним. Потому что темные могут лишь губить и осквернять все живое и светлое. Если смешать черную и белую краски, от какой не останется даже воспоминания? Правильно — от глупой феи. Профессор природной магии пошутил совсем не остроумно. И невежливо — он же знает, что ей неприятно, и совсем не слово «глупая». Почему в голову опять лезут эти… то, о чем она попросила больше с ней не говорить? Нет, Саладин и Фарагонда не могут знать все и во многом ошиблись, когда писали учебники. Профессор тем более не всегда прав, и просто… совсем не объективен. В данном случае. Не хочет видеть в своем враге (как еще назвать того, в чьей крепости много лет просидел за решеткой) ничего хорошего. Его не переубедить, и не надо. Главное, что она сама чувствует и знает. Мелькор когда-то мечтал совсем не разрушать и убивать. Пока не забыл об этом. Может быть, леса, озера и небо Магикса… и ее Линфеи, когда она станет прежней, понравятся ему больше и сумеют порадовать? Как ее ласки и запах волос. Мелькор совершенно точно любит его вдыхать, хотя ее пряди пахнут теми же розами. В виде пробивающихся из камня пышных кустов ее цветы заставляют его морщиться… так забавно. И не только розами, соединенные в гармоничный букет ароматы трав и цветов ее родины теперь остались лишь в ее волосах. И он гладит их, пропуская между пальцами, нежно и иногда очень долго, и не отстраняется, если растрепавшиеся локоны падают на лицо. Когда они… Глупо, но называть некоторые вещи своими именами все еще трудно. Хотя она начала чувствовать себя свободнее и наконец научилась заниматься любовью, уложив его на спину. Легко и с удовольствием, а не пряча слезы и неловкость, как в роковой день много лет назад. Посыпать потерявшего бдительность возлюбленного сонной пыльцой можно было только в такой позиции, поэтому пришлось попробовать. И ей очень жаль, что он не разделяет ее восторга и наслаждения от общения с природой… а лишь мучается и терпит, вновь переживая тяжелые воспоминания. Ради нее… но ей не хочется жертв, а лишь общего счастья. Разделенного пополам, чтобы стать в два раза больше и осязаемее. Так всегда бывает. И она охотно ходила бы к озеру сама, летала, упиваясь теперь редким удовольствием полета. Не отвлекая его от… не хочется думать, от чего. Ей это необходимо, чтобы чувствовать себя живой и счастливой, и набраться побольше сил, помогающих выносить тьму и страх. И не чувствуя себя виноватой, но он не хочет отпускать ее одну. Ее крылья давно утратили бы силу от почти полного бездействия, будь это возможно. И красоту, раскрываясь навстречу солнцу и ветру так огорчительно редко. — Луна не подойдет? Он уже спрашивал это, когда они гуляли ночью, каждый раз. Не требующий ответа иронично ласковый вопрос всегда приводил к одному… и он хотел именно этого. Посмотреть, как она летает над озером, ловко переворачиваясь и делая пируэты на фоне полной луны или нестерпимо яркого солнечного диска. Хотя неизменно выражал недовольство, стоило ей подняться в воздух над прибрежными соснами, словно боялся, что она улетит от него. Глупо было так подумать, даже смешно — Мелькор точно посмеялся бы над ней, или уже смеялся. Он не всегда объяснял, что именно его насмешило, точнее почти никогда. А проникнуть в мысли темного валар без его согласия, как он в ее, не стоило даже пытаться. Она и не пыталась… почти, потому что это неэтично и запрещено Магическим Кодексом. Но он на самом деле напрягался, стоило ей оказаться слишком высоко, и в глазах мелькало что-то, похожее на тревогу. И не хвалил красоту и силу ее крыльев, слишком тонких и ненадежных. Только критиковал. Не как у драконов, виверн и прочих… его жутких созданий, да, куда ей. И летать на такой непрактичной конструкции опасно — можно упасть в озеро от порыва ветра, испортить прическу и намочить крылышки. Он даже несколько раз его создал — в безветренно жаркий летний день или тихую ночь мгновенно налетевшему вихрю больше неоткуда взяться. Только чтобы закружить ее в воздухе, с неприлично громким плеском искупать в теплой воде и тут же развеяться без следа. Обычно она ныряет легко, изящно и без такой тучи брызг, и при неожиданном падении может легко извернуться. Заставить ее свалиться на мелководье, как мешок, надо постараться. Хотя ему не надо. Глупая шутка для маленьких девочек — ребенку понравилось бы купаться в жару прямо в одежде, и никакой досады от шумного и неловкого падения. Она невольно представила едва научившуюся летать феечку, как ее сестра когда-то. И она сама. И у них тоже может быть… маленькая дочь, или даже не одна. Тогда Мелькор сможет практиковать на них свои приколы и отстать уже от нее. Но небо Арды выглядит гораздо лучше, когда его не видно за ее крыльями. Это он все-таки сказал, и совершенно серьезно. — И твои звезды тоже. Если смотреть на них через широко раскинутые крылья феи, нежно-зеленые с розовыми прожилками, то можно даже не заметить. И любовью заниматься помогают — можно подниматься и опускаться одним взмахом, легко и быстро. И часто, чем чаще, тем лучше. Так что есть от них польза и удовольствие, если подумать. Как же он не любит бедные звездочки, если ее бесполезные тонкие крылышки лучше… даже жалко их. И его. Что хочется обнять… она уже совсем не боится это делать, как когда-то давно, в самом начале, и прижать как можно плотнее лицом к груди. И гладить по волосам, наслаждаясь каждым прикосновением к густым и тяжелым черным прядям. Их сын унаследовал их… как она всегда хотела, и знает, и даже видела. Лучше не вспоминать сейчас, как и когда именно. Ей слишком плохо… и на душе тоже. Не хочется понимать, почему, пока разум милосердно помрачился, но придется. Может быть, она впервые в жизни перегрелась на солнце и нелепый кошмарный сон развеется? Если… собраться с духом и проснуться. Как сегодня утром, когда все было прекрасно… почти, губы еще хранили тепло поцелуя и она решилась все объяснить. Только сейчас ночь и навалившиеся проблемы настоящие, как ни жаль. Она все же ударилась головой, раз не сразу вспомнила? И что с ней теперь будет… может, умереть, не приходя в сознание, было бы лучше? Милосерднее, но судьба не стала ее жалеть. А… прикосновение знакомо теплых рук она не перепутает ни с чем. Ладони берегли ее затылок от прохладной сырости прибрежной травы, как спасительный кокон хрупкое насекомое. Бабочку с еще не готовыми раскрыться ажурными крыльями, почти как у нее. Если бы она могла залезть в него вся, сжавшись в маленький комочек, и больше никогда не мерзнуть, не бояться и не задыхаться от дыма. Ей некого бояться в Ангбанде, кроме его повелителя, она помнит… и уже не боится и его, чего бы ни случилось. Только их бедный малыш ни в чем не виноват, и он же может… немного подождать. Не делать ей ничего плохого, пока он не родится, а потом… Может быть, она умрет сама, как в прошлый раз, это было очень больно и страшно. — Ты принес меня сюда… — прошептала Флора, вдыхая горьковато свежий аромат луговых цветов. И на ее любимое место на берегу, хотя не упускал случая показать, что терпеть не может цветы. Пологие заснеженные склоны на противоположной стороне нравились ему больше. Невыразимое словами удовольствие, благодарность и сожаление вновь закружили голову. Он позаботился о ней, снова, позволил насладиться благодатью живого мира, не дав задохнуться в безнадежной подземной тьме. Даже если все же намерен убить ее, или сделать еще что-то жестокое… спасибо, что здесь.  — Ты так добр ко мне… Терпкие травянистые ноты неизменно радовали единением с диким растительным миром Средиземья, не напоминая ни о чем огорчительном. Здесь все совсем другое, не как в Магиксе, и счастье тоже. — Ты должна отдохнуть и восстановить силы. Чтобы что? Флора приоткрыла глаза, желая сначала скользнуть взглядом по распустившемуся для неё в лунном свете изумрудно-пестрому живому ковру. Чтобы получить немного сил и ясности мысли, и еще несколько секунд бездумного удовольствия. Благодаря ее заботе скромные розовато-лиловые соцветия багульника, яркие желтые солнышки девясила и одуванчиков и мелкие звездочки гвоздики выглядели не хуже растений в дворцовом саду Линфеи. А тонкие пушистые метелки ковыля превратились в настоящие колосья. И не хочешь наказать? Она смогла увидеть, и помнит, как пугающе почернели его глаза. Словно все, что о нем говорят, правда, и он собирался убить на месте ее… их обоих. Может быть, все еще собирается? Произнести вслух бесполезный вопрос не хватило сил… словно ускользающее очарование момента можно задержать малодушным молчанием. Как же жаль, что нельзя. Флора приподнялась, инстинктивно опасаясь вспышки боли — если она все же ударилась затылком о каменный пол подземелья, — и цепко ухватилась за все так же надежно и спокойно поддерживающую ее руку. Но, не считая легкого головокружения от не прошедшей слабости, у нее ничего не болело. Болезненных гематом и сочащихся кровью ран на затылке не было. Картинка собственного падения на пропитанные сернистым дымом, тьмой и ранее пролитой кровью камни встала перед глазами, заставив сжаться от предвкушения удара. Ее лицо казалось почти неживым в желтовато-тусклом свете факела, и губы пугающе посинели. Флора в ужасе зажмурила и так закрытые глаза, но ее не ее тело замерло за секунду до, бесшумно и мягко опустившись на пол темницы. Профессор Палладиум отпустил ее, позволив упасть — испуганно, равнодушно, или случайно? Неважно, она не станет это выяснять и осуждать перенесшего столько лет лишений и неволи. Мелькор не дал ей разбить голову… потому что пожалел и ему нужен ребенок? — Тебя не нужно было наказывать. Ты и так… сделала все сама. Такой же особенный, как прикосновения — остальной мир замолкал и отодвигался на задний план, что бы он ни говорил — голос прозвучал неестественно ровно и спокойно. Даже подозрительно. Флора порывисто вздохнула и сильнее сжала расслабленно лежащие в ее ладони пальцы. Он же… не простил ее так быстро и сразу? Раз не хочет, как раньше, плотно переплести свои пальцы с ее, и… так пока и не сказал, что не отдаст ее оркам. — Ты не умрешь. Ведьмы лишили тебя сил и возможности использовать природную магию… тогда. Флора задержала дыхание, наслаждаясь прежде не испытанным ощущением. Слишком невозможным, чтобы о нем мечтать. И огорчаться, что отец ее будущего сына не гладит ее по животу, как в рекламных роликах с товарами для новорожденных. Но все же огорчалась и очень хотела почувствовать ни на что непохожие прикосновения. Теперь она знает какие. — Ты так часто думаешь об орках, как будто хочешь проверить, на что они способны. Тебе чего-то не хватает? Так скажи. — Милый! — Флора широко раскрыла глаза, забыв о нерешенной проблеме с орками и обидами. — Что ты с ним сделал? Убил? Скажи мне, пожалуйста! Ноги неожиданно твердо, почти как обычно, держали ее, только момент перехода в вертикальное положение ускользнул от сознания. Крылья упруго вибрировали, желая вновь привычного ощущения полета… жаль, что он не может полетать с ней, не убирая успокаивающе теплых ладоней. Ладони… Мелькор прижимал ее к себе одной рукой, а во второй держал светящийся нейтрально синим фоном экрана злосчастный смартфон профессора. — Нет… пусть ухаживает за твоими яблонями. Пока. Я бы убил этого… профессора природной магии, если бы ты его любила. И… — И меня? — прошептала Флора, все также не чувствуя ничего, кроме кружащего голову бездумного удовольствия. Тон, которым Мелькор с запинкой произнес ученое звание Палладиума, заставил бы ее захихикать… в любой другой момент. Хотя это нехорошо с ее стороны и ничего смешного тут нет. Испортить счастье близости не могло ничего, даже отсутствие ответа. И почти не почувствовавшаяся боль — стиснутые изо всех сил пальцы неприятно хрустнули и на миг онемели. — Я сказал этому… эльфу, — пытаться снова выговорить принятое в Магиксе обращение Мелькор не стал, — что он умрет, если еще раз до тебя дотронется. И он более не стал тебя держать. — А если бы не отпустил, он бы правда умер? — Наверное. Но показал бы свою силу духа… и любви к тебе. Ну нет, милый, хватит… Отпусти профессора в Магикс, пожалуйста. Подумав, что сейчас не время, и активно беспокоясь о Палладиуме, она только делает хуже, — Флора заставила себя промолчать. Удержать мысли, как рвущиеся на язык слова все равно не получилось, и Мелькор раздраженно поджал губы, и вновь сильнее, чем нужно, стиснул ее руку. Ладно, она попросит его в другой раз… попозже. И это было… нечестно. Любой на месте профессора испугался бы за свою жизнь, даже… — Даже я? — как ни в чем не бывало продолжил оборванную мысль Мелькор. — Но только не ты. — Да… И ты именно за это любишь меня? Флора глубоко вздохнула, впервые сумев произнести самые страшные слова. Когда-то, и наконец самопроизвольно сорвавшиеся с губ. От невольного восхищения в его голосе, и чего-то еще, растопившего все сомнения и глупую трусость. И не отвести взгляд, впитывая то, что всегда мечтала увидеть… и боялась мечтать. Много лет стиснутая в груди пружина расправилась… испарилась без следа, или ее никогда и не было. На самом деле. — Твой учитель сможет убраться отсюда… потом. Я не съем его, не расстраивайся. Если запомнил, что я ему сказал, — с откровенной неохотой прошептал Мелькор, оторвавшись от ее губ. Скривился как от целого розового сада, она яснее некуда увидела сквозь зажмуренные веки. Почему потом… неважно. Профессор жив и более-менее здоров, этого достаточно. А они теперь смогут… обязательно и совсем скоро. Если у них есть смартфон Палладиума и телепорт, то даже и без книги. Правда в ее королевстве нет вулканов, ледников, и главное орков… и цветов тоже. Сейчас там все разрушено, почти. И он может… делать там то, что хотел в Средиземье, когда-то раньше. Может быть, ему понравится, и… — Это твое королевство, — только что целовавшие в шею и ниже губы осторожно коснулись ресниц, — и я не могу… — Создавать живых созданий? — поспешно закончила Флора, желая уйти от несущей негатив и огорчения темы. — Откуда ты знаешь? В Линфее все по-другому, законы Арды не властны над ней. И потом… почему же не можешь? — Это не вполне то же самое. Несущие самое желанное особенное тепло ладони снова легли ей на живот, осторожно поглаживая. Как ей всегда хотелось и мучительно не хватало. С ее бедным сыном, они обязательно его найдут, совсем скоро. Незамысловатая шутка… или нет, все так и есть, смогла заставить его искренне улыбнуться ей в затылок. Чтобы увидеть и понять, не обязательно оборачиваться, и читать мысли. — Кто тебе разрешил прийти сюда, Лилис? Кто? Флора задрожала всем телом, словно по воле темного колдовства разом перенесясь из ласково теплых вод Андроса в ледники Домино. Или измерения Омега… полной хищного мрака, льда и смерти тюрьмы для потерянных душ. И ей не послышалось, иначе знакомое по кошмарному ледяному сну ощущение не вернулось бы. Уже давно не Дарси… вредная ведьмочка с вечной ласково вежливой улыбкой на тонких губах и водопадом темно-каштановых волос оставила пугающей древней сущности лишь это. Восставшая из мрака Обсидиана Древняя Ведьма, самая коварная из трех сестер, стояла в паре шагов от них, незаметно соткавшись из ночных теней. Прочертившая озеро серебристо-бледной дорожкой луна выхватила из темноты фигуру Лилис, как луч прожектора. — Ты… Прости, что не вовремя. Не хотела мешать тебе развлекаться с феей, господин. Ведьма улыбнулась почти по-человечески дружелюбно, желто-карие глаза чуть насмешливо заглянули в ее и скользнули ниже, заполняясь чернотой расширившихся зрачков. — Как когда-то с нами. Я нравилась ему больше всех, потому что… — Лилис не договорила, истаяв в воздухе за мгновение до оставившего круглую воронку удара. И вновь закачалась полупрозрачным фантомом над сине-черной толщей воды: — Могла принять облик черноволосой айну, сотворившей твои любимые звезды. Но Белладонна могла заставить его забыть о ней, ненадолго. С ее дикой животной страстью не сравниться никому. — Она повернула голову к Мелькору: — Я хочу напомнить тебе о договоре, прости. Время пришло. И ты не можешь пока меня убить, не спеши. Полускрытая волнами густых волос хрупкая фигурка вновь ловко увернулась от ударившего в воду электрического разряда. — Потому что не пришла во плоти. Я все помню Лилис, убирайся… Или я разорву его, чего бы это ни стоило. Мелькор снова обнял ее неестественно горячей ладонью, ощутимо скрипнув зубами. Да, это было давно, три тысячи лет назад. И неправда, ведьмам нельзя верить. Она не хочет ничего знать, просто… чувствует себя обессиленной и словно выпотрошенной рядом с ними. И нестерпимо хочет плакать. — И отдашь… то, чего у тебя не было тогда? Глаза Лилис вновь хищно расширились, заполняясь пульсирующей тьмой, а ноздри затрепетали, как у почуявшего добычу зверя. Ведьма облизала губы, не отрывая взгляда от сомкнувшихся на ее талии рук. — Нет! Родившееся из воздуха черно-красное пламя разрослось неукротимым факелом, пожирая вспыхнувшие огненными змеями волосы. Ведьма сдавленно вскрикнула, пытаясь заслониться рукой, и упала на землю, как охваченное пожаром дерево. — Нет… пожалуйста! — Флора подняла руку, собираясь сотворить дарящее влагу посевам заклинание, но корчащаяся в огне фигура исчезла, не оставив ни горсти пепла. — Это всего лишь клон, Лилис жива. — Мелькор с нескрываемой досадой ударил кулаком по толстому стволу прибрежной ивы. Да, лучше бы порождению тьмы сгореть, она согласна. Вместе с сестрами, ради спасения еще живого и уцелевшего в Магиксе. Но все равно вздохнула с облегчением. — Но долго не восстановит силы — в нем было слишком много от нее.